Студенты поднялись как один человек.
— «Клянемся самым для нас дорогим, — начала читать взволнованная Божена, — что на всю жизнь останемся верными принципам партизанской традиции и идеалам, за которые мы боролись с целью освобождения Чехословацкой республики и за которые погибли тысячи самых лучших наших товарищей. Так же беспощадно, как мы боролись против немецких оккупантов, их подручных и предателей, будем бороться против всех врагов республики. Теперь и в будущем мы будем стоять в первых рядах борцов против реакции, против остатков нацизма и фашизма. Мы не допустим, чтобы в свободном народном государстве чехов и словаков была допущена какая бы то ни было антинациональная, реакционная идеология. В борьбе за самые высокие идеалы нашего народа мы создали железное единство наших рядов, без которого мы не могли бы с успехом бороться против иностранных оккупантов. Это единство мы будем беречь как зеницу ока и сохраним его навсегда. Будем неустанно и бдительно сторожить единство нашего народа, единство равноправных народов — чехов и словаков. Вместе со всеми патриотами, со всем нашим народом, вместе с нашей новой демократической армией превратим Чехословацкую республику в неприступную крепость, сделаем нашу республику защитницей революционных достижений нашего народа, опорой славянского братства и мира между народами. Будем вечно верны и благодарны нашим геройским советским братьям, которые принесли самые большие жертвы в борьбе за освобождение нашей родины. Клянемся, что будем стоять на страже вечного братства между нашей республикой и СССР. Клянемся все наши силы и способности отдать на дело строительства новой республики. Приложим все наши силы к тому, чтобы успехи национализированной промышленности и хозяйства служили на благо всего народа. Будем образцово трудиться на полях, навсегда освобожденных от иностранных захватчиков и предателей, чтобы наше сельское хозяйство процветало и было неисчерпаемым источником благосостояния всей страны. Мы будем примерными рабочими и крестьянами, неутомимыми физически и духовно тружениками. Раньше мы стояли во главе борьбы против оккупантов, теперь мы будем стоять на страже завоеваний нашей республики. Будем образцово исполнять свои обязанности в нашем послевоенном союзе. Мы останемся верными нашим товарищам, погибшим в борьбе за освобождение нашего народа. Мы торжественно присягаем, что наша жизнь принадлежит нашей прекрасной, свободной родине. Будем самыми верными ее защитниками, такими, какими мы были в самое тяжелое время нашей национальной истории. Клянемся быть в первых рядах строителей новой и лучшей жизни, строителей сильной, счастливой и социально справедливой республики».
В зале стояла тишина, а потом из задних рядов долетел чистый, звучный девичий голос, запевший «Интернационал».
И сотни голосов подхватили его.
1
Борн не мог не сознавать, что политическая погода меняется, стрелка барометра упорно клонится к красной надписи «Буря». Надо было принимать срочные и самые решительные меры. Нарушая элементарные правила конспирации (которую Борн чтил, как святая святых, с того самого дня, как связал свою судьбу с Управлением стратегических служб), он вел довольно рискованные переговоры по телефону, встречался не только с Крайной, но и с Зенклом, Галой, Рипкой и даже отважился посетить вожака католической паствы, пражского архиепископа Берана. Борн до седьмого пота загонял своего помощника Сойера, чуть не избил секретаря за нерасторопность, достаточно испортил крови Владимиру Крайне. Он грозил, предупреждал, советовал, поощрял, плевал, ругался, даже умолял — и все это не достигало цели. Почва уходила у него из-под ног.
Вчерашний день, с которым связывалось так много надежд, вызвал в нем отчаяние и злобу.
Борн надеялся, что съезд представителей заводских советов и профсоюзов, созываемый двадцать второго февраля, не состоится, но… невзирая на снег, который валил с самой ночи, невзирая на мороз и ветер, ко Дворцу промышленности на Старой выставке с самого утра потянулись людские толпы.
Съезд собрался.
Выступал Готвальд.
Борн хорошо запомнил отдельные места его речи. «Я думаю, что реакция переоценила свои силы. Ее план никогда не осуществится». Или: «Если кто-нибудь думает, что лозунг, самопроизвольно и стихийно выдвинутый за последние двадцать четыре часа нашим народом и гласящий, что агенты внешней и внутренней реакции не смеют вернуться в правительство, брошен на ветер, тот дьявольски ошибается».
«Дьявольски ошибается», — повторил Борн.
А делегаты съезда скандировали: «Мы с Готвальдом», «Запотоцкого в правительство!», «Республику защитим, изменников из правительства удалим!».
Из восьми тысяч делегатов за резолюцию голосовали семь тысяч девятьсот девяносто человек, а против десять.
Позор и срам! Куда же уплыли деньги, собранные Советом торговли и промышленности? На что ушли огромные суммы, ассигнованные Борном?
Но вчерашний черный день на этом не кончился. В пражском Национальном театре открылся второй съезд Союза чехословацко-советской дружбы. Прямо как снег на голову. И там кричали с места: «Наша дружба скреплена кровью!», «Всегда идти вместе с Советским Союзом!». И опять выступал Готвальд. На этот раз он закончил свою речь так: «Наш народ в будущем не потерпит антисоветской клеветы, какая бы газета ее ни распространяла и какие бы политики этим ни занимались. Он должен заботиться о том, чтобы суровая рука закона покарала каждого, кто захотел бы подорвать нашу внешнюю политику и тем самым основы нашего государства…»
Готвальд провозглашал здравицу за Советскую армию, за нерушимый союз народов Чехословакии и Советского Союза.
Борн не находил себе места. Он закусил удила. Целый день звонки, телефонограммы, депеши, шифровки, радиограммы.
Казалось, корреспонденты иностранных газет потеряли головы. Они засыпали свои издательства и редакции телеграммами, в которых пророчили провал всех планов «министров-оппозиционеров». Или Готвальд навел на них панику? Или перепугала московская «Правда», заявившая, что усилия чехословацкой реакции обречены на провал? А может быть, деньги, предназначенные на то, чтобы разложить делегатов рабочего съезда, попали в карманы корреспондентов? Борн не мог прийти в себя от злобы и негодования.
На границе уже задержали первую группу бегущих вожаков национальных социалистов. Трусы! Сволочи! Они надеются, что всю эту кашу будет расхлебывать за них Борн? Ну уж нет, дудки! А министерство внутренних дел Чехословакии приказало запереть на замок границу с Баварией и Австрией. Этого еще не хватало! Теперь выезд возможен лишь по специальным пропускам Корпуса национальной безопасности.
Вчера весь день неизвестно где пропадали Зенкл и Крайна. Где их черт носит? А сегодня они решили выступить перед кучкой студентов. Смешно! Нашли, на кого опереться.
Вся надежда только на Бенеша. Если он струсит и примет отставку «двенадцати», не добившись отставки коммунистов, надо браться за оружие. Крайна должен дать команду штабс-капитанам Тейхману и Благе и своим военным комиссиям. Чего не смогли добиться болтуны, того добьются автоматы и пулеметы. Надо ориентировать Регенсбург, Франкфурт. Пусть везде будут наготове.
— И тогда посмотрим, что удастся сделать коммунистам, — процедил сквозь зубы Борн, садясь за письменный стол.
Раскрылась дверь, и вбежал Сойер.
Несколько мгновений он стоял с поднятыми вверх руками, будто просил пощады, а затем пробормотал:
— Конец!
— Чему конец? — вздрогнул Борн.
— Конец! — повторил Сойер. — Вооруженное выступление сорвано… Арестованы Тейхман и Блага… и все их люди… Изъяты документы, списки, оружие… Корпус национальной безопасности окружил здание президиума национальных социалистов и производит обыск. На заводах рабочим-милиционерам раздают оружие…
Борн поник. Его сухое, костистое лицо исказила гримаса ярости. Он судорожно сжал пальцы.
Потом встал, сделал два шага, но сердце сжала спазма боли. Хватая руками воздух, он начал падать.
Перепуганный Сойер подхватил тяжелое тело шефа и потащил его на диван.
Спустя десять минут Борн поднялся, оправил пиджак, галстук и неуверенной походкой направился в кабинет посла.
— Я сейчас вернусь, — сказал он Сойеру.
Вернувшись, Борн приказал Сойеру сесть за стол.
Сойер повиновался.
— Пишите, — начал Борн. — «Расшифровать немедленно. Точка. Ситуация резко изменилась. Точка. Все планы сорваны. Точка. Я и „друг“ считаем нецелесообразным продолжение маневров наших войск в районе Пасова и приграничной зоне. Точка. Отряд судетских немцев под командованием фон Термица просим задержать в Регенсбурге. Точка. Транзитные поезда с вооружением, следующие в Польшу, желательно вернуть в Париж. Точка. Дайте указание в нашу зону пропускать всех преследуемых чехами. Точка».
