— Перепечатайте и дайте мне. Вы видели сегодня Гоуску?
— Нет…
2
Гоуска был, как всегда, предусмотрителен. Еще вчера он сообразил, что пожар охватил все стены дома, но не поздно выбраться через крышу. «Пора!» — сказал он себе и, усадив в машину все свое семейство, погрузив наиболее ценные вещи, отправил их к границе. Сегодня он сам собирался последовать за ними. Разница состояла лишь в способах передвижения: они отправились в автомобиле, он должен был лететь на самолете.
Аресты организаторов намечаемого вооруженного выступления, обыск в помещении президиума национальных социалистов только укрепили его в решении.
На этот раз у Гоуски было предчувствие, что в Прагу ему, пожалуй, никогда уже не вернуться.
Размышлять о том, как и почему произошла катастрофа, кто виноват в срыве так хорошо выношенных планов, он не имел никакого желания. К чему заниматься бесплодными анализами? И что это даст, чему поможет? Только забьешь себе голову всякой чепухой, забудешь о себе самом и упустишь подходящий момент.
Гоуска решил предпринять маневр, уже оправдавший себя в предмайские дни сорок пятого года. Он вызвал с виллы своего верного Гофбауэра и заявил ему:
— Ровно через четыре часа я должен быть в воздухе. Улетаю.
— Навсегда? — осведомился простодушный старик.
— Возможно. На всякий случай я оставил на ваше имя доверенность, заверенную в министерстве юстиции. Вы остаетесь полным хозяином дома и виллы. Деньги вам тоже оставляю. И доверенность и деньги — на столе. Как только я пришлю телеграмму, продавайте с молотка все имущество, а деньги переведите мне. Адрес я сообщу.
— Ну что ж, — проговорил Гофбауэр. — Я привычный к этому делу.
Гоуска улыбнулся, подошел к старику, потрепал его по плечу.
— Вы у меня молодец. Столько раз выручали из беды, за это Бог наверняка продлит вам жизнь лет до ста.
Гофбауэр разделил эту уверенность в милосердии Бога.
— А теперь помогите мне уложиться, — сказал Гоуска.
В два больших, из свиной кожи, перепоясанных обручами чемодана укладывали только самое необходимое: костюмы хозяина, шерстяные отрезы, шелковое белье, драгоценности.
Укладывая, мирно беседовали.
— Счастливый вы человек, пан Гоуска, — проговорил Гофбауэр, старательно встряхивая старинный фрак хозяина. — Вы словно в рубашке родились. Всегда вам удается уехать вовремя.
— Подождите, еще не уехал, — отозвался Гоуска, пытаясь закрыть чемодан, набитый доверху. — Не дай бог, зацеплюсь за какой-нибудь сучок.
— Да нет, уж вы не зацепитесь!.. А вообще-то, конечно, не мое дело, но мне хочется спросить: не рановато ли уезжаете? Может быть, все обернется по-хорошему?
— Вернуться никогда не поздно. Поздно бывает выехать. Если Бенеш на этот раз не поддастся на уговоры и не примет отставки «двенадцати», то еще можно надеяться на возвращение. Если же…
Чемодан никак не хотел закрываться, и Гоуска выругался.
— А Бенеш не опередит всех, как это было в тридцать восьмом году?
— Вряд ли… Впрочем, все может быть, — Гоуска засмеялся. — Бенеш, как и я, поскачет, поскачет, обернется — да опять в президентское кресло. Ну-ка, Гофбауэр, помогите мне закрыть этот проклятый чемодан.
Когда крышка чемодана захлопнулась и щелкнули замки, Гофбауэр спохватился:
— Эх, чуть не забыл! Вчера пани Гоуска — она уже в машине сидела — просила передать, чтобы вы обязательно захватили пакетик, тот, что за зеркалом в туалетной… Обязательно просила захватить.
— Что же вы молчали? Что там, в этом пакетике?
— Не знаю. Надо полагать, что-нибудь ценное. Она мне два раза напомнила.
— А ну, пойдемте.
— Пойдемте, пан Гоуска.
Гофбауэр, как человек воспитанный, пропустил хозяина вперед, но как только Гоуска вошел в туалетную, захлопнул за ним дверь и трижды повернул ключ в замке.
— Эй, старина! Что это вы шутить вздумали? — послышался голос хозяина. — Никакого пакетика за зеркалом нет. Зачем вы дверь заперли? Что за глупые шутки? Эй! Слышите?! Ну-ка, откройте!
Гофбауэр рассмеялся.
— Не затем я запирал, чтобы тут же отпереть. Зацепились за сучок, пан Гоуска. Много полетали на своем веку, пора отдохнуть. Вы пока посидите там, я сейчас вернусь.
Не обращая внимания на стук и вопли хозяина, старик прошел в кабинет и соединился по телефону с Корпусом национальной безопасности.
— Ты, Антонин? Здравствуй, сынок! Это я. Да. Да. Ты был прав. Уже навострил было пятки. Приезжай, да побыстрее. Нет, никуда не уйдет. Я его в туалетной запер.
1
В полдень 25 февраля Сойер снова ошеломил своего шефа новостями: арестован личный секретарь Крайны; сотрудники выгнали из министерств Галу, Копецкого и Пиетора; Зенкл и Кочвара предпочли удалиться сами.
— Значит, Зенкл еще в Праге? — спросил Борн.
— Да. Я его видел.
— А позавчера где он прятался целый день?
— У своей приятельницы, в Моравии.
Борн плюнул.
— Мерзавцы! Запутались в бабьих юбках!
— Крайна дал указание всем своим местным организациям — провести сегодня массовые демонстрации. По всей стране. И еще…
Сойер замялся.
— Что еще? — уставился на него Борн.
— Я сейчас видел в городе Сливу.
— Ага! Уже вернулся?
— Он никуда и не выезжал из Праги.
Борн встал и нервным жестом положил руки в карманы.
— Не выезжал?
— Не выезжал. Это я установил точно. Он принимал участие в аресте секретаря Крайны и Тейхмана. Он изловил в Находе штабс-капитана Благу, ускользнувшего было от ареста. Он позавчера днем… да, днем арестовал Гоуску.
Борн был потрясен.
— Что же это значит?
А Сойер испытывал истинное наслаждение, информируя шефа по вопросам, в которых тот проявил полную близорукость.
И продолжал злорадно:
— Слива — разведчик. Слива — партизан. По заданию подполья в годы протектората он работал под видом гестаповца, которого они схватили на каком-то острове. Слива орудовал под фамилией Барабаш.
Борн в полной растерянности смотрел на Сойера.
— Вы вчера говорили со Штейнгардтом о самолете для меня? — внезапно спросил он.
— Да. Самолет в вашем распоряжении.
— Предупредите пилота… — Борн не закончил фразы и погрузился в размышления.
Молчание тянулось долго.
— О чем предупредить? — напомнил Сойер.
— О том, что вы и я вылетим через час. В Регенсбург. А как ведет себя Бенеш?
— По-прежнему. Пока держится.
Борн закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Можно было подумать, что он задремал. Но это было не так. Его мозг напряженно работал. Все ли учтено и сделано? Не упущена ли какая-нибудь возможность повернуть ход событий в другую сторону? Нет ли надежды осуществить намеченные планы? Да, такая возможность есть! Убрать, ликвидировать президента Бенеша. Именно сейчас, пока он не уступил натиску Готвальда, пока он упрямится и не принимает отставки «двенадцати». При такой ситуации его смерть нетрудно объяснить стремлением коммунистов поскорей избавиться от президента. Возвести на них тягчайшее обвинение. В Вашингтоне такие крайние меры одобрят. В этом можно не сомневаться. Не станет Бенеша — кто примет отставку министров? Они и думать забудут о министерских портфелях. Начнется хаос, неразбериха. Вот тогда и можно вмешаться. Великолепная идея! Кто может реализовать ее? Крайна. Нельзя терять ни минуты.
Борн открыл глаза. Сойер по-прежнему стоял перед ним.
— Самолет отменить. Вызовите для меня машину, — отрывисто приказал Борн и снял с телефона трубку.
2
Владимир Крайна, генеральный секретарь национально-социалистической партии, прикрыл за собой дверь конспиративной квартиры. Стрелка на стенных часах показывала одиннадцать тридцать. Крайна вытер платком вспотевшее лицо.
В этой квартире Крайна провел уже две ночи. Расположенная на Пальмовке, она не была на виду у любознательных глаз. Здесь Крайна располагал и телефоном и репродуктором, что позволяло ему знать о всех событиях в столице.
Крайна от переутомления буквально валился с ног. Его тянуло прилечь и, быть может, вздремнуть немного. Но с минуты на минуту он ждал появления Борна, с которым только что сговорился по телефону.
Впрочем, неразумно было терять несколько свободных минут. Крайна прилег и с наслаждением вытянул ноги.
Несмотря на то что срыв и провал всех планов был очевиден, Крайна еще на что-то надеялся. Он цеплялся за любой повод. Во-первых, Бенеш не подпишет отставки «двенадцати». Бенеш лично заверил его вчера в этом. Сегодня эти заверения повторил начальник канцелярии президента. Во-вторых, в случае крайней нужды в Чехословакию войдут американские войска. Его удивляло: почему Борн собирается покинуть Прагу? Вчера ему сказал об этом Сойер. Интересно послушать — что сейчас станет говорить Борн?
