Тут Заремба оборвал себя. У каждого солдата на войне своя судьба, и менять десять жизней на одну — это заставить плакать в десять раз больше матерей. Рыть десять могил вместо одной. И кого записывать в эту несчастную десятку?..
— Алле! Оба, алле, — тронул подполковника и Марину Волонихин. — Хватит.
Заремба встрепенулся: он дал повод тормошить себя? Приводить в чувство?
И вдруг признался себе, он просто боится посмотреть на убитого и раненого. Увольняясь из армии, думал, что больше никогда не увидит смерть друзей. А тем более гибель подчиненных. И даже вылетая в Чечню, надеялся на чудо — пронесет. Должно пронести. Желательно.
Не получилось. И единственное спасение в том, о чем, идиот, жалел в Балашихе — что не он набирал команду. Он не привел ни одного человека! Каким внутренним облегчением обернулось это! Он не находил явных просчетов при проведении операции, и, скорее всего, беды случились бы при любом другом командире. Но совесть теперь успокаивала: не он, не он позвал Игоря и Дождевика лететь в Чечню…
Приползли с жердями пограничник и Работяжев. Лаги подтолкнули под бока раненому, принялись связывать их с брезентом. Пока копошились, заметно стемнело, и решили трогаться без промедления.
— Семена усаживаем верхом, — распорядился Заремба. — И привязываем.
Дольше пришлось повозиться с носилками — и опыта особого не имелось, и капроновые шнуры так впивались в кожу лошадей, что те начинали переступать с ноги на ногу, пытаясь освободиться от неудобного груза. Пришлось снимать с себя куртки, подкладывать под рубцы. Остатки веревок и шнуров пустили на уздечки, и Работяжев взял двойку под уздцы.
— На ту сторону трассы, — подтвердил свое первоначальное решение командир.
— Но, м-милые, пошли, — тронул лошадей сапер.
Шли ходко, скрываясь в складках местности и кустарниках и удаляясь все дальше от прочесываемого леса. Какое-то время пришлось постоять перед трассой, ожидая, когда она освободится полностью, быстро проскочили ее, придерживая Семена. И только после этого Заремба включил рацию и начал настраиваться на Москву.
Похоже, их ждали с таким нетерпением, что даже переспросили:
— Это точно вы?
— Да, это я, «Кобра», — перешел с цифрового позывного на условное обозначение группы подполковник. — У нас один «двухсотый» и один «трехсотый». Срочно нужна медицинская помощь. Высылайте немедленно «вертушку» в квадрат двадцать один.
— Повторите квадрат.
— Двадцать один.
— Далеко ушли.
Господи, при чем здесь далеко или близко! Ушли так ушли, радовались бы, а не удивлялись!
— Вас понял, — словно почувствовав раздражение командира «Кобры», заторопилась с конкретикой Москва. — Собирайтесь все вместе, вас заберут сразу всех. Собирайтесь вместе.
— Хорошо. Ждем….
…Командира вертолетного полка звонок из штаба армии застал за «пулькой». Расписывали вдвоем с комбригом спецназа. Собственно, тот, прибывший в Чечню совсем недавно, и научил вертолетчика игре в преферанс. Впервые за вечер летчик вел в счете, и на зуммер рации оглянулся недовольно.
Еще более недовольно выслушал приказ. Да, наверняка отдавался приказ, потому что полковник отвечал «есть», а затем впился взглядом в карту, всунутую в планшетку. Квадрат, который требовался, находился на самом изгибе, в стороне от основного района боевых действий, и это тоже вызвало недовольство вертолетчика.
— Есть, — в последний раз подтвердил он штабу, что задание принято. Спецназовец начал вставать из-за раздвижного походного стола, но полковник умоляюще попросил его не трогать колоду и записи: — Я только отдам указания.
— Кто вспомнил и по какому поводу?
— Помнишь, после обеда летали на так называемую похоронную команду милиции, искали наемников? Снова объявились.
— Живучие, шакалы. Вы же их так колошматили, что у нас ложки в котелках звенели.
— Вроде один ранен, один убит. А сейчас получили радиоперехват, смогли установить точку базирования. Одним словом, этот удар должен стать для них последним.
— Бросили бы лучше нас. Таких сволочей надо не просто уничтожать. Их надо ловить и выставлять напоказ. Чтобы видели семьи, соседи, знакомые. Чтобы…
Вертолетчик не принял напора и эмоций спецназовца, прервал перечисление кар:
— Дети и семья здесь ни при чем! За что они должны страдать, если отцы пошли зарабатывать деньги на чужих смертях и предательстве? Нет, только расстреливать и сразу. Чтобы потом не нашлось какого-нибудь миротворца, который превратит подлецов в героев. Мало ли случаев на нашем чеченском веку?
Монолог для полковника оказался слишком долог, для него естественнее выглядело отвечать «есть». Но затянувшаяся чеченская война, все еще лукаво называемая политиками наведением конституционного порядка, заставляла офицеров все чаще размышлять, в каком деле они участвуют.
Спецназовцу подобные разговоры были пока еще в диковинку, он хотел даже что-то возразить, но выгоревший комбез летчика выдавал давнего вояку, что позволяло иметь собственное мнение.
— Ладно, нам ли здесь спорить. Пойду подниму пару, а потом доиграем.
Что ж, так случалось во все времена, офицеры играют в карты, а война — в их судьбы.
Вертолеты уже спали. Полковник, однако, одним словом заставил их задышать, завертеть лопасти над головами. Потом они сонно, набычившись, наверняка думая — «а почему именно нас?», стали взбираться в темное небо. Вверху оно, конечно, всегда посветлее, чем при взгляде с земли, зато и прохладнее. Это, однако, не могло послужить оправданием для возврата, и вертолетам оставалось одно — побыстрее слетать на задание и вернуться обратно, под бочок продолжающим спать собратьям.
Вынюхав направление, где их ждет работа, две птицы, притушив огни, зашумели туда. Холодный воздух и высота все же пробудили их окончательно, взбодрили, и когда подлетели к нужному квадрату, — подобрались, сжали мускулы под крыльями. Стеклянным носом потыркались по кустам у предгорья, выискивая людей, а они, глупые, еще и сами махнули рукой — мы здесь. Наглость! Но раз вы похоронная команда, то и хороните сами себя. Разбираться некогда: командир мечет «пульку», а мы хотим спать.
— Видишь?
— Вижу.
— Заходим.
Подняв для удобства хвост, воткнули в землю снаряды — так плотник высшего разряда одним ударом вгоняет гвозди. А выстрелили даже не в землю, а в поднятую руку одного из «похоронщиков». Зазывает шакал. Думает, что в небе лопухи летают,
Привет тебе с небес! Огонь и пыль накрыли, поглотили сразу троих «похоронщиков». Отметив вальсирующим кругом-разворотом начало удачной охоты, машины вновь устремились к земле. Где‑то рядышком, наверняка за соседними кустами, прятались остальные наемники. Что, захотели подзаработать? А какая будет вам цена после того, как полетят по кустам ошметки ваших тел? Конечно, убивать самому куда приятнее, чем сидеть под чужим огнем. Но — как легли карты. Сегодня, например, командиру «пулька» пишется просто прекрасно. Он и победит.
Обрабатывали, вспахивали предгорье самым добросовестным образом. На третьем заходе, правда, кто-то открыл по ним автоматный огонь, несколько пуль даже достали до стального брюха машин. Но что могут такие чирки — так в детстве били камень о камень, высекая искру. И — никогда огонь.
— Заметил, откуда? — спросил ведомый у напарника.
— Справа кустики.
— Заходим.
Зашли. Не самолеты — сбавили скорость, обрели устойчивость, спокойно нацелились издалека и выпустили весь гнев и презрение в того, кто попытался достать рогатку и сбить птицу.
— Ну, что? — переговорились птицы, забравшись повыше и пытаясь оттуда рассмотреть результаты своей работы.
Никакого движения, если не считать двух скачущих по предгорью лошадей. А лошадей трогать нельзя. На войне требуется убивать людей, а не животных…
— Давай домой.
— С удовольствием.
Пока долетели до аэродрома, успокоились, отключились от всего лишнего. Коснувшись лапами бетонки, тихонько подкатили на свои прежние места, сложили на спине лопасти и замерли, торопясь доспать остаток ночи. Кто знает, что начнется с утра?..
— Ты что-нибудь понял, командир? Ты чьи вертолеты вызывал? — Волонихин задавал вопросы без злобы, надрыва, не требуя ответов. Слышались лишь недоумение и растерянность — ощущения человека, попавшего на необитаемый остров, где никто помочь не в силах, а неожиданности подстерегают на каждом шагу.
— Они били по нам, — тихо произнес роковую фразу Туманов. Об этом догадывались, это становилось яснее луны в морозную ночь, но поверить, а к тому же произнести вслух… — Что за задание у нас, Алексей?
Обращаясь к командиру по имени, пограничник снимал всю подчиненность. Отныне они задание не выполняют, а вместе выбираются из него.
