— Я совсем измотан, — пробурчал Хайде. Громко зевнул и ударил ногой по гусеничному катку «пантеры». — Эта чертова коробка сводит меня с ума.
— Где мы? — спросил я. — За линией фронта?
— За чьей? — саркастически ответил Порта. — Нашей или противника?
— Той или другой.
Старик почесал затылок, потом задумчиво потер пальцем нос.
— Кто его знает, но на всякий случай оставим в танке свои кепи. Это единственное, что выдает нас.
— Я возьму наган, — объявил Малыш, любовно беря большой русский револьвер, который раздобыл каким-то загадочным образом. — Люди сейчас не особенно дружелюбны.
— Давайте вооружимся все, — предложил я.
Мы наложили гранат в боковые карманы, сунули пистолеты в нагрудные, потом Легионер, держа в руке пистолет, распахнул дверь кафе ногой и впустил нас. Под высоким потолком горела одна тусклая лампочка, и заведение казалось таким же безлюдным, как улица.
— Salut, patron, — крикнул по-французски Легионер. — Y a des clients![53]
Я внезапно осознал, что Хайде сжимает мою руку и указывает вперед дрожащим пальцем. Я взглянул туда И подавил вскрик ужаса. В полумраке был виден толстый человек, привалившийся к стойке; одна его рука лежала на ней, голова покоилась на опрокинутой бутылке виски. Это был, вне всякого сомнения, американец. Пьяный в стельку, но американец. Хайде нервозно дернул меня за руку.
— Давайте уйдем отсюда! — прошипел он.
— Ерунда! — ответил Порта так громко, что мог бы разбудить мертвого.
— Но это янки…
— Плевать, даже если это сам чертов Эйзенхауэр[54]. Я не уйду отсюда, пока не поем.
— Но мы за линией фронта противника…
— Откуда ты знаешь? — спросил с горячностью Порта. — Откуда знаешь, что эта жирная туша — не за нашей? — Схватил Хайде и так затряс, что у него застучали зубы. Порта становился очень раздражительным при мысли, что может остаться без еды. — Может, это не мы, а он сбился с дороги.
Мы посмотрели на американца. Наши голоса слегка потревожили его, и теперь он, с отвисшей челюстью, громко храпел.
— Я намерен поесть, — заявил со всей твердостью Порта.
Легионер кивнул и снова позвал хозяина. Наверху справа под шагами заскрипели половицы. На лестничной площадке появился полный мужчина средних лет, зевающий, с покрасневшими глазами, в грязном халате. Увидев нас, он молитвенно возвел глаза к небу.
— Еще американцы! Господи, пошли мне терпенья!
— Patron, — заговорил успокаивающе Легионер, — excusez le dérangement, mais est-ce qu-on pourrait avoir une soupe genre bouillabaisse? Si vous manquez de personnel on est là pour le coup de main.[55]
Хозяин уставился на него, разинув рот.
— Вы французы? Я принял вас за эти чертовых янки!
— Я француз, — беспечно ответил Легионер. — Мои друзья — немцы из Иностранного легиона. Мы держим путь в Париж.
Хозяин сунул ноги в старые шлепанцы и спустился по скрипучей лестнице, лицо его сияло.
— Vive des Français! — крикнул он тем, кто находился наверху. — Vive la France![56] Спускайтесь все!
Проворными движениями профессионального бармена хозяин выставил ряд старых, покрытых пылью винных бутылок. Спавший американец инстинктивно открыл один глаз и огляделся вокруг, очевидно, унюхав выпивку. Усы его вымокли в виски, а если бы кто-нибудь бросил зажженную спичку в его мундир, он вспыхнул бы скорее, чем цистерна с бензином. Увидев нас, американец вяло поднял руку.
— Эй, Мак! Шотландское есть?
Не дожидаясь ответа, обаятельно улыбнулся и свалился на пол среди лужиц виски.
— Вдрызг пьян, — равнодушно сказал хозяин; — Он здесь с полуночи до позднего вечера пьянствовал с двумя приятелями. Они приехали вчера утром и, по-моему, пили, не переставая.
— Отвратительно, — сказал Легионер. — А что… э… с его друзьями?
— Уехали. Сели в джип и укатили без него. Он с тех пор не просыхает.
Мы все мрачно уставились на американца. Он лежал, фыркая, как морж, но, видимо, слитная сила нашего неодобрения дошла до его одурманенного мозга. Он открыл глаза. Они покраснели и выглядели жутко. Очень медленно, с неимоверным достоинством, поднялся и застучал по стойке.
— Хозяин! Черт возьми, где шотландское, которое я заказал?
Хозяин пожал плечами.
— Что я вам говорил? Американцы, наверное, все алкоголики.
— Отвратительно, — снова сказал Легионер.
Мы с серьезным видом лицемерно согласились. Американец, пошатываясь, пошел к Барселоне.
— Знаешь, что, Мак? У тебя гнусная рожа… напоминает фрицевскую. Знаешь, что? Ты похож на паршивого фрица.
Он громко загоготал, повалился на пол, перевернулся на спину и затянул песню «Мой старый дом в Кентукки». Хозяин жестом пригласил нас к стойке.
— Я не удивлюсь, если у него белая горячка. Он военный корреспондент. Это самая пьющая публика.
— Однако, — хозяин злобно засмеялся, — корреспонденции начнет он писать не скоро. После первых двух бутылок виски разбил свою пишущую машинку. Сказал, что она не может писать без опечаток, надо же! Машинка не может писать без опечаток… А машинки ведь денег стоят. Я хотел собрать ее, но он здоровенный тип, разнес машинку вдребезги.
Тип был действительно здоровенный. Почти такой же, как Малыш. Лично я не хотел бы связываться с ним и заискивающе улыбнулся, когда он сел и махнул нам рукой.
— Выпей стаканчик, приятель! Выпей десять стаканчиков! За мой счет… Слушай, Мак, ты знаешь, кто я? — Он повернулся к Старику. — Не выдаю никаких секретов, заметь, но человек я очень значительный… чертовски значительный, вот и все, и мне нужно быть в Париже до того, как эта гнусная война кончится… Спрашивал кто-нибудь тебя, приятель, трудно ли умирать? — Он скосил красные глаза в мою сторону. Я, как зачарованный, покачал головой. — Так вот, я тебе скажу, потому что много думал над этим в последние дни и, кажется, нашел ответ. — Он доверительно подался вперед. — Ответ простой: нет. Нет, и все тут. Что скажешь? Жить гораздо трудней, чем умереть, приходило тебе это в голову? Уверен, что нет. Я единственный мыслящий человек в этой чертовой компании… Эй, ты! Здоровяк!
Он назойливо поманил к себе Малыша. Малыш воззрился на него, потрогал револьвер и явно подумал, не треснуть ли по башке надоедливого янки, чтобы покончить с этой историей.
— Иди сюда, скажу один секрет… Кроме шуток! Я сразу узнаю алабамца; не вздумай говорить, что ты не из Алабамы, потому что не поверю, черт возьми, ни единому слову… иди сюда, доверю тебе одну тайну.
Малыш, держа руки в карманах, сделал несколько шагов к нему.
— Ел когда-нибудь негра на обед? — спросил американец. — Держу пари, да, старый ненавистник негров! Теперь слушай меня, скажу, где крепкое пойло. — Понизил голос до громкого, сурового шепота. — За стойкой, третья полка слева от зеркала.
Малыш подскочил, как ужаленный, перескочил через стойку и провел громадной лапищей по бутылкам на третьей полке.
— Виски! — заорал он так, словно нашел золотую жилу. — Достаточно, чтобы пустить в плавание линкор!
— Забудь ты о выпивке, — пробурчал Порта. — Как насчет еды?
У подножия лестницы появились две недовольные женщины. Хозяин поманил их и указал на кухню.
— Туда. — И обратился к Порте. — Иди, скажи, что тебе нужно.
Порта тут же бросился туда, после недолгого колебания последовал за ним и я: мне было любопытно понаблюдать за приготовлением знаменитого буйабеса[57], о котором он постоянно говорил.
— Покажи, что у тебя есть, — лаконично сказал Порта.
Хозяин лучезарно улыбнулся.
— Лобстеры, — заговорил он. — Несколько банок. Я купил их, — он неопределенно махнул пухлой рукой, — у американцев. Мы ждали янки с самого начала войны, а что они теперь здесь делают? Напиваются до бесчувствия в каждом городе и деревне от Кана до Парижа. Вы называете это войной? Я называю это…
Как он это называл, мы так и не узнали, потому что его прервал дикий вопль от стойки и звон разбиваемого стекла.
— Mille diables![58] — Хозяин схватил с кухонного стола резиновую дубинку и занес ее над головой. — Все вы, солдаты, одинаковы! Только и знаете, что пить и драться.
Мы бросились в другую комнату, оставив Порту, работавшего консервным ножом. Малыш и Хайде сцепились в жестокой схватке. Старик отрешенно пил в углу виски. Барселона с американцем сидели на полу, подбадривая их возгласами. Легионер, как обычно, оставался безучастным. Двух точных ударов резиновой дубинкой между глаз оказалось достаточно, чтобы разнять дерущихся. Они повалились без чувств, и зрители громко зааплодировали.
— Отлично, — с восхищением сказал я. — Но от Малыша, когда он очнется, лучше держаться подальше.
— Merde![59] — сказал хозяин и бесстрастно пошел обратно на кухню, я последовал за ним.
Порта в поварском колпаке и мясницком фартуке поднял взгляд и махнул нам рукой.
