На войне люди черствеют, и я уже давно не плакала, Сергей Николаевич, но у меня невольно выступили слезы, когда прочла о разрушенных павильонах и установках, о погибшей Пулковской библиотеке, о башне 30-дюймового рефрактора. А новая солнечная установка? А стеклянная библиотека? А все труды обсерватории? Я не знаю, что удалось оттуда вывезти, но вряд ли многое, кроме объективов. Я вспомнила о нашем ГАИШе (Государственный астрономический институт имени Штернберга). Ведь я ничего не знаю. Цело ли хотя бы здание? После того как Вы оттуда уехали, мы еще месяц занимались (я была на четвертом курсе). По вечерам мы охраняли свой институт, я была старшиной пожарной команды из студентов. В ноль на 12 октября я также была на дежурстве. Утром я, еще ничего не зная, приехала в университет, оттуда меня направили в ЦК ВЛКСМ — там по рекомендациям комитетов комсомола отбирали девушек-добровольцев. И вот 13 октября был год, как я в рядах Красной Армии. Зиму я училась, а теперь уже 5 месяцев как я на фронте. Летаю штурманом на самолете, сбрасываю на врага бомбы разного калибра, и чем крупнее, тем больше удовлетворения получаю, особенно если хороший взрыв или пожар получится в результате. Свою первую бомбу я обещала им за университет, — ведь бомба попала в здание мехмата прошлой зимой. Как они смели!! Но первый мой боевой вылет ничем особенным не отличался: может быть, бомбы и удачно попали, но в темноте не было видно. Зато после я им не один крупный пожар зажгла, взрывала склады боеприпасов и горючего, уничтожала машины на дорогах, полностью разрушила одну и повредила несколько переправ через реки...
Мой счет еще не окончен. На сегодня у меня 225 боевых вылетов. И я не хвалиться хочу, а просто сообщаю, что честь университета я поддерживаю — меня наградили орденом Красной Звезды. В ответ на такую награду я стараюсь бомбить еще точнее, мы не даем врагу на нашем участке фронта ни минуты покоя... А с сегодняшнего дня я буду бить и за Пулково — за поруганную науку. (Простите, Сергей Николаевич, послание вышло слишком длинным, но я должна была обратиться именно к Вам, вы поймете мое чувство ненависти к захватчикам, мое желание скорее покончить с ними, чтобы вернуться к науке.)
Пользоваться астроориентировкой мне не приходится: на большие расстояния мы не летаем.
Изредка, когда выдается свободная минутка (это бывает в хорошую погоду при возвращении от цели), я показываю летчику Бетельгейзе или Сириус и рассказываю о них или еще о чем-нибудь, таком родном мне и таком далеком теперь. Из трудов ГАИШа мы пользуемся таблицами восхода и захода луны. Сергей Николаевич, передайте мой фронтовой горячий привет Н. Ф. Рейн и профессору Моисееву. Ему скажите, что он ошибался: девушек тоже в штурманы берут.
Как Ваше здоровье, Сергей Николаевич? Если Вам не будет трудно (мне очень стыдно затруднять Вас и вместе с тем хочется знать!), напишите мне о работе ГАИШа, о том, что осталось в Москве, что удалось вывезти из Пулкова.
Я очень скучаю по астрономии, но не жалею, что пошла в армию: вот разобьем захватчиков, тогда возьмемся за восстановление астрономии. Без свободной Родины не может быть свободной науки!
Глубоко уважающая Вас
Руднева Е.
2 декабря 1942 года
Вчерашний день нам кажется случайным, А счастье принесет совсем другой...
Недавно я об этом подумала. И глупая мысль, совсем парадокс, пришла мне в голову: ведь сейчас война, кругом столько ужаса и крови, а у меня, наверное, сейчас самое счастливое время в жизни. Во всяком случае, жизнь в полку будет для меня самым светлым воспоминанием, так мне кажется. И вот у меня двойная жизнь: в мыслях о будущем мне все рисуется туманно, но очень светло. Ведь главное — кончится война. А между тем я чувствую, кроме мрачной, замечательную сторону настоящей жизни. Одно меня угнетает: я плохой штурман. И как-то по-глупому плохой: ведь я могу не делать всех тех ошибок, которые я делаю. Знаю, что могу, потому что в полетах с другими летчиками я их и не делаю, а лечу с Диной — обязательно что-нибудь не так. Летчица моя меня любит. Я только в одном сомневаюсь: проклинает она тот час и минуту, когда меня к ней назначили в экипаж, или ругает их... Скорее первое, потому что она уже давно не ругается. Но делает она это не вслух, а про себя, мне же от этого ничуть не легче... Много неописанных событий случилось за это время. Приведу их чуть-чуть в порядок. Поздний вечер 11 сентября. Я сижу на машине у Лоры, она объясняет мне управление. Приходит Амосова и говорит: «Передайте привет лейтенанту Никулиной». Я тогда не обратила внимания на эту странность. Я еще не успела уснуть у себя в кабине, слышу, Женя, дежурившая по старту, кричит своим громким голосом: «Весь состав на КП!» Наша машина стояла далеко, я тоже закричала, вылезая из кабины: «Все на КП!» — «Старшина Руднева, ко мне!» Сразу вспомнила Энгельс, все-все и, подбегая, отрапортовала Жене: «Старшина Руднева по вашему приказанию явилась». — «Товарищ старшина, поздравляю вас с присвоением звания младшего лейтенанта!»
Майору (Бершанской. — Ред.) присвоили ее теперешнее звание и тут же при фонаре Амосова надела ей еще две шпалы, которые полковник снял с кого-то, кажется, с бат.комиссара Фельдмана. После этого погода, кажется, улучшилась и мы летали. А через два дня, в ночь с 13 на 14 сентября (ровно 11 месяцев в армии!), после двух вылетов полеты были прекращены. Мы недоумевали — погода стояла отличная. Опять построение. На этот раз торжества еще больше. Приказом по фронту нас наградили орденами. На машины — и еще по три полета.
17-го-было вручение орденов. Этот день я надолго запомню. Наш невзрачный клубик убрали цветами и коврами, батальонный комиссар еще раз показала, как всходить по ступенькам, и не запнуться о порожек, как поворачиваться и говорить «Служу Советскому Союзу». Вместе с нами получали ордена и братцы. Потом был обед в нашей детской столовой, но, кажется, на нормальных стульях. Перед обедом подали водку. Никак нельзя было не выпить. И вот я отлила половину стакана сидящему рядом со мной штурману-братику, и мы с ним выпили за процветание штурманского дела. Вчера мне летчик, который сидел слева от меня на том обеде, сказал, что этот штурман погиб. Так что процветание штурманского дела не состоялось. А потом у Дины болела рука — со мной ведь трудно летать! — и она летала с Раей. Опять зависла сотка, на этот раз пострадал лонжерон, и одну ночь мы совсем не летали. А потом я перелетала со всеми летчиками полка (всем могу теперь дать оценку, со своей точки зрения, конечно), раз была дежурной по старту, так что теперь дело выпуска самолетов мною освоено.
У меня настроение было так себе: на земле скверное, в воздухе — отличное, потому что летали мы в сентябре особенно много, у меня 103 полета за месяц.
6-го было торжественное заседание, а 7-го утром на построение к нам прибыли генерал-майоры Вершинин и Науменко. Вершинина мы уже слышали однажды на партийном собрании. Он сказал тогда, что мы самые красивые девушки, потому что красота сейчас и вообще заключается не в накрашенных ресницах и губах, а в том большом деле, которое мы делаем.
Пока не летали, занималась теорией. «Преподаватели»: штурманского дела — летчик Лора, бомбометания — штурман я (недавно бриг. комиссар устроил мне экзамен на старте в присутствии Негаматулина). Замечательная, между прочим, у нас эскадрилья. Не то, что ворчунья первая! Особенно штурманы хороши. Под руководством нового парторга Полинки Гельман мы было организовали философский кружок, но она заболела, и занятия так и не состоялись. Зато я сама почитала, что хотела. Я за три дня получила поздравления от родных и друзей. Чудаки, они думают, что я делаю что-нибудь особенное...
28 ноября мы в санатории. Компания подобралась хорошая: Соня, Вера с Машей и мы трое. Первый день долго собирались, все устраивались, так что в полном составе были только к вечеру. Перед ужином «разгоняли» аппетит: под звуки «Калинки» Вера с Диной носились по столовой и кричали: «Асса!», а Маша гонялась за ними со свечкой. Даже доктор заглянул в дверь: «Вы что, в «кошки-мышки» играете?» За ужином так хохотали, что я несколько раз выходила из-за стола, чтобы успокоиться и прожевать. На другой день разработали программу концерта и повесили афишу:
«ВНИМАНИЕ! (НАЧАЛО 16.00)
30 ноября состоится
БОЛЬШОЙ КОНЦЕРТ СИЛАМИ
ОТДЫХАЮЩИХ.
В программе:
Пение (цыганские романсы, русские народные песни, лирические песенки и т. д.).
