Николай Стародымов - Киднеппинг по-русски

— Не только, — согласилась девушка. И добавила с подчеркнутым презрением в голосе: — Просто я вообще не люблю это вооруженное быдло.

Разговор становился интересным. Александр повернулся к ней, насколько ему позволила груда огромных тюков, наваленных в проходе.

— Любопытное заявление… И за что же они у вас в такой немилости?

— За все. За то, что они вообще существуют, эти откормленные недалекие дармоеды.

Александр рассмеялся:

— Наверное, кто-нибудь из военных вас когда-то обманул как женщину.

Она окатила его ледяным взглядом:

— Да я на пушечный выстрел не подпущу к себе ни одного из них. И потом, если бы ваше предположение имело под собой почву, я бы не стала об этом распространяться первому встречному.

Александр ей не поверил. Отметил про себя, что, скорее всего, в ее прошлом был какой-то неудачный роман с неким лейтенантом. Но тему развивать не стал. Ему было любопытнее другое.

— Простите, девушка…

— Валентина.

— Простите, Валентина, могу я поинтересоваться, кем вы работаете?

— Конечно, можете. Мне своей профессии нечего стыдиться. Я свободная журналистка. Работаю на ряд демократических изданий, в том числе и на зарубежные.

Она произнесла это подчеркнуто небрежно. Вот, мол, я какая, не тебе чета.

— Понятно, — так же небрежно кивнул Максимчук, не доставив ей удовольствия насладиться его восхищением. — Везет мне что-то последнее время на вашего брата, — добавил он, вспомнив прерванное интервью с корреспондентом «Красной звезды».

— Что вы сказали?

— Да нет, это я так, про свое… — Он понимал, девушка ожидает, что он начнет заступаться за выпивающих офицеров и за армию в целом. А потому заговорил совсем о другом: — Значит, коль вы являетесь представительницей свободно-демократической прессы, вы тоже повинны во всей вакханалии, что сейчас вокруг нас творится.

Такого поворота беседы Валентина от него явно не ожидала.

— В какой вакханалии я повинна? Где творится? Что вы имеете в виду?

— Как это в какой? Да во всем этом бардаке, что в стране происходит. Большевики за первые пять лет после окончания гражданской войны восстановили и накормили страну после жесточайшей разрухи и нашествия «двунадесяти языков». А вы за те же пять лет сумели развалить одну из величайших держав мира, сведя ее сразу на уровень «банановой республики» третьего сорта. Что, не так разве?

Журналистка, ошарашенная его напором, растерянно глядела на любезно улыбающегося Александра. Но и сдаваться не собиралась. Решила ответить. Да вот только аргумент нашла слишком затрепанный:

— Да, большевики страну накормили. А потом был тридцать второй год. Когда люди друг друга ели…

— Да, голод был. С этим никто не спорит. Но ведь и экономическая изоляция была, и небывалая засуха, и саботаж, и преступность… Валюша, не нужно говорить лозунгами, мы в них все поднаторели.

Я сейчас вам расскажу про индустриализацию, советские тракторы и танки, про самолетостроение и освоение Арктики… А вы мне про культ личности, кукурузу и сверхмилитаризацию экономики… Ничто и никогда, нигде и ни при каких обстоятельствах не бывает однозначно хорошо или однозначно плохо…

— Значит, и нынешние перемены тоже не так уж плохи? — победно улыбнулась она.

— Конечно. Обратного никто и не утверждает. Когда сейчас я еду в поезде, а на каждом полустанке прямо к вагону бабульки выносят и уговаривают купить водку, пиво, яблоки и вареную картошку — спорить не стану: это, бесспорно, великое завоевание демократии.

— И это все достижения, которые вы видите?! — задохнулась от возмущения Валентина. — А свобода слова? А возможность выбирать на руководящие посты достойного представителя из нескольких кандидатов? А возможность свободного выезда за границу? А возможность для самовыражения представителей творческих профессий? Вы все это сбрасываете со счетов?..

— Хорошо-хорошо, признаю за вами еще несколько достижений. В частности, право на расстрел неудобного парламента. А также параллельно — разгул преступности, коррумпированность государственного аппарата, всеобщее обнищание народа, падение культуры и нравов, порнография и проституция… Продолжать или как?

— Все это было и при коммунистах.

— Было. Но не все. И не с таким размахом. И не так бесстыдно-демонстративно. И при абсолютных гарантиях достаточного уровня жизни народа… Впрочем, я думаю, на этом можно остановиться, потому что это разговор бесконечный. Знаете, мне очень понравилась одна восточная притча. Пришли к султану двое мужчин и просят их рассудить. Один рассказал суть спора. Султан говорит: ты прав. Второй рассказал. Султан говорит: и ты прав. Визирь ему подсказывает: не может такого быть, чтобы они оба были правы. Султан обернулся к нему и говорит: и ты прав. Понимаете? Ни на что, абсолютно ни на что на белом свете нет и быть не может одного, единственно верного взгляда… Надеюсь, вы согласны со мной?.. Ну тогда есть предложение прекратить спор на политические темы. Согласны? Меня, должен признаться, сейчас куда больше интересует, почему вы так плохо отзываетесь о военных?

— А почему вас это так беспокоит? Вы же сказали, что к ним отношения не имеете.

— Ну, прямого действительно не имею, — схитрил Максимчук. — Но это не значит, что я должен относиться к военным так же, как и вы. Просто мне немало доводилось общаться с ними. И у меня мнение об офицерах сложилось несколько отличное от вашего. К слову, как правило, женщины к военным относятся неплохо.

— Дуры только, — резко бросила Валентина. — Гоняются за погонами золотыми да за длинным рублем, а потом плачутся, что молодость проходит в гарнизонах.

— Резка вы на оценки, Валюша. Для нашей самой демократичной прессы это не характерно… Сами офицеры дебилы, жены их дуры… Может, вы все-таки допускаете, что не все так патологично?

— Скажите, ну а вы-то кто такой, что так о военщине печетесь?

— Меня зовут Александр. Ну а профессия у меня тоже в значительной степени вольная и творческая. Мне военные, в общем-то, до лампочки. Просто я, как уже говорил, стараюсь быть справедливым. А вы сейчас несправедливы, когда произносите слово «все». Вы же обидитесь, если я скажу, что все журналисты — проститутки, а женщины-журналистки — проститутки вдвойне?

— Вам сейчас надо бы съездить по морде, — с чувством сказала Валентина.

— Вот видите, вы уже обиделись! А скажите сейчас вон тому симпатичному лейтенанту, что сидит напротив нас, что он идиот, женатый на идиотке, и что дети у них под стать им обоим… Как вы думаете, как он на эти ваши слова отреагирует? Тоже обидится и пожелает дать вам по, миль пардон, морде лица. Не так? Впрочем, вы при этом вправе рассчитывать, что он не сможет ударить женщину. Так ведь? Значит, вы все же допускаете, что даже в нынешних офицерах есть хоть какое-то представление о чести?..

— Ну ладно. Я могу взять слова обратно. Но останусь при своем мнении.

— Это право каждого человека.

Кто-то из военных включил магнитофон, и, перекрывая гул двигателей, в салоне поплыли плавные аккорды Аннио Марриконе. Одни пассажиры спали, неудобно привалившись к соседу, другие разговаривали, кто-то жевал, выуживая ножом из консервной банки волокна тушенки и накладывая их на ломти хлеба… Откуда-то тянуло сигаретным дымом.

…Шел октябрь 94-го. Тогда еще очень немногие знали, с какой целью на Северном Кавказе у границ Чечни концентрируются войска.

17.30

— Знаете, Валюша, у меня в свое время был знакомый, — примирительно заговорил Максимчук с нахохлившейся журналисткой. Он не любил, когда на него обижались без серьезных на то оснований. Впрочем, когда были основания, тоже не любил… — Он офицер, запомните его фамилию, на мой взгляд, у него есть все шансы обрести известность неплохого поэта. Зовут его Андрей Матях. Андрей написал несколько очень неплохих, во всяком случае, на мой взгляд, стихов. Уж не стану судить об их художественных достоинствах, тут я профан, но мысли, чувства у него переданы прекрасно. Так вот, вспомнил я его сейчас в связи с одним его стихотворением. В нем он пишет о том, что большинство людей в жизни просто стараются играть свои роли, надевая при необходимости те или иные маски.

Ну а заканчивает он свое стихотворение просто: