– Хватит звиздеть! – Дождался молчания агитационки, шумно подышал и, уже чуть успокоившись, добавил: – Эти твои исламисты, ей-богу, только мешают. Я тебя прошу!.. – И ушел к комбату додумывать план пленения Шамиля, заставив Постникова выбраться из бронетранспортера и ходить взад-вперед среди сидящей на земле равнодушной к победе пехоты.
– А у него, кстати, гранатометы есть? – спросил Балакин у комбата.
– Не видели. Вроде уже нет.
– Тогда делаем так: бомбить до основания хату не будем, подгоним пару танков вплотную к дому, к самым окнам, чтоб закрыть его пулеметам сектор обстрела, и под прикрытием брони оцепляем дом. Много народу туда не гони. А то сейчас, как бараны, стадом пойдут. Там человек десяти вот так хватит, – чиркнул себя рукой по горлу Балакин и добавил: – Я тоже пойду… Что-то охота мне самому этого Шамиля взять.
– Да вы что, товарищ полковник, – вытаращил глаза комбат. – Вам жить надоело?
– Не выступай! – осадил его Балакин. – Скажи лучше бойцу, чтобы привел сюда чеченца – он в моем бэтээре сидит.
– Какого еще чеченца? Бандита, что ли? – удивился комбат.
– Сам не знаю. – Балакин достал сигарету. – Говорит, что мирный, но не похож что-то на мирного. В общем, сомнительная личность.
– А что вы с ним хотите делать?
– Что-нибудь придумаю, – пыхнул дымом Балакин и стал подгонять комбата: – Давай-давай, не стой: вызывай танки, назначай группу захвата…
– Понял, – кивнул комбат и ушел, оставив Балакина готовить к делу взятый у комендантских солдат автомат со складывающимся прикладом. Комбат пошел озадачивать танкистов и определять группу захвата, но по ходу завернул к бродившему в душевном расстройстве Постникову и сообщил, что Балакин собирается самолично брать Шамиля.
– Я его останавливать не имею права, – вглядывался кривоносый комбат в мутные глаза «комиссара», – но вы-то на него влияние имеете. Не дай бог что случится, я же крайним окажусь! Зачем мне это надо, да и вам тоже – трястись за его жизнь? Я вам точно говорю: еще под трибунал загремим…
– Ладно, не дрейфь, комбат, – отрубил Постников, огорченный смелостью Балакина. – Силой его не удержишь.
– Ну хоть скажите ему что-нибудь, – удивился комбат позиции Постникова. – Ведь так хорошо все идет: у нас ни одного трупа, только четверо раненых, и Шамиля этого наверняка спеленаем… Балакину-то зачем туда лезть?
– Я с ним поговорю, – пообещал «комиссар», и чуть успокоенный комбат пошел вытаскивать пленного чеченца из балакинского бэтээра.
Тем временем на крыше дома глава администрации от нетерпения подозвал молчаливого офицера ФСБ и отослал на фильтропункт, где отсеивали боевиков от мирного народа, что делалось с помощью подсказок тайного осведомителя из местных. Незаметный офицер Федеральной службы безопасности незаметно ушел и незаметно же вернулся.
– Двоих взяли, но это пешки, – доложил он.
Бывший главный механик, привыкший руководить суровыми водилами, прошелся по плоской крыше и спросил:
– Они местные?
– Нет.
– А тот молодой чеченец, что вышел из поселка первым? Он кто? – снова спросил глава.
– Он местный. – Офицер ФСБ не был разговорчивым и не баловал главу деталями.
– Может, он как-нибудь связан с Шамилем? – Глава никогда не мог угадать настроение этого офицера.
– Говорят, он его родственник, но точных сведений нет, – равнодушно ответил тот.
– Так зачем же вы его отпустили?!
– А мы его не отпускали. Пленного взял Балакин. А Балакин его на волю не отправит… Я знаю Балакина. Балакин его убьет.
Глава района долго глядел в тусклые глаза фээсбэшника и, не достав дна, быстро зашагал к лестнице, спеша к окруженному дому. Он широко шагал длинными худыми ногами, а в кармане его серого пиджака лежал пистолет системы Макарова, и глава для уверенности гладил его рукой. Впереди урчала боевая техника, и высоко в небе шевелилась пыль от сломанных танками кирпичных заборов. Бывший главмех шел на грохот и пыль, не зная, чего именно хочет в конце своего пути.
Постников точно знал, чего он хочет и чего не хочет. Укушенный в сердце решительностью Балакина, он стал отговаривать его от участия в штурме окруженного дома:
– Ну что вы как пацан, Николай Григорьевич! Не дай бог что случится, и меня, и комбата затаскают… Я уж про жену и детей не говорю…
…Балакин, спрятав в карман солнцезащитные очки, молча набивал автоматный магазин патронами, россыпью лежавшими перед ним на расстеленной солдатской куртке, и поглядывал на иконоподобного чеченца. Тот сидел на корточках под стеной с закрытыми глазами.
«Горский, хитрюга, точно потом раззвонит по всем штабам, – подумал Постников. – И руководству как бы невзначай скажет: мол, лично Балакин Шамиля взял. Вот и выгорит Коле не только должность, но и орден…» Ротный капитан, матерый прапорщик и десяток солдат готовились к атаке, выслушивая указания комбата. Комбат, как наседка, кружил над сидящими бойцами и время от времени повторял прапорщику:
– Иван, смотри за Балакиным. Это не просто приказ, а моя к тебе сердечная просьба. Его убьют – я тебя сам застрелю.
Говорил комбат спокойно, вполголоса, и танки, фонтанируя плотным дымом, глушили его речь и ломали каменные заборы.
– Все. Пошли, ребята! – кивнув на танки, сказал комбат, и группа захвата встала с земли, поправляя каски на вспотевших головах.
Танки протиснулись во двор, подплыли к дому и загородили окна. Гранатометов у Шамиля не осталось. По броне цокали пули, путались меж стен и бортов, грызли от злости цемент и железо.
Таясь за броней, пехота облепила дом, и ротный капитан кинул в щель окна наступательную гранату, от которой больше грохота, чем смерти. Наученный войной солдат бросил «эфку» под деревянную дверь, и дверь выбило взрывом. Балакин побежал к пролому, толкая перед собой пленного чеченца. Тот сопротивлялся слабо, лишь однажды обернув к Балакину большие Иисусовы очи. Балакин толкнул его в дымный коридор – из-за плеча выпустил наугад длинную очередь, засек темный силуэт падающего врага и снова толкнул заложника вперед. В серой глубине застучал пулемет, нашпиговав пленника острым свинцом. Он рухнул на спину, не издав ни звука, и джинса его стала набухать кровью.
Оголенный, открытый смерти Балакин, не получив ни единой пули, увидел черный зрачок пулеметного ствола, направленного прямо на него, почувствовал ледяной укол в сердце и стал падать на пол от ужаса смерти. Он падал почему-то медленно, видел черный зрачок стоящего на полу пулемета, который моргал быстрым пламенем, видел зеленую шапочку над стволом и ударившую вдруг откуда-то сбоку по этой шапочке ногу в пыльном военном ботинке. Балакин не слышал полета пуль над головой и поначалу не слышал даже окриков Ивана, матерого прапорщика, приставленного комбатом для продления жизни начальству. Иван среагировал на просьбу комбата и отключил пулеметчика, который теперь распластался на полу, потеряв от удара восприятие мира.
– Вы живы, товарищ подполковник? – Иван осторожно пошел по коридору, наступая толстыми подошвами на теплые гильзы.
Солдаты, наполнив дом, собирали оружие, поглядывая на забрызганные кровью тела. К Балакину вернулись звуки, и он четко услышал скрип и звон гильз под ногами прапорщика и гулкие удары своего сердца.
– Вы живы? – присел к нему Иван.
– Вроде, – равнодушно, чужим голосом ответил Балакин, пытаясь поднять свое онемевшее тело. Левый рукав его куртки испачкался в крови убитого чеченца.
– Нигде не зацепило вас? – переживал Иван, ощупывая плечи и руки Балакина.
– Нигде, – сухими губами произнес Балакин и выплыл во двор.
Он зашел в тень и присел у стены так, чтоб видно было всех выходящих из дома. Вокруг него по взмаху руки прапорщика Ивана завертелся сержант-санинструктор с перевязочным пакетом.
– Ты что, сынок? – устало спросил Балакин.
– У вас рука… – сержант кивнул на бурый балакинский рукав.
– Сынок, иди к едрени-матери, своих вон «ремонтируй». У меня все нормально.
В затихший двор вошли председатель и «комиссар». Они вошли нерешительно, опасаясь на всякий случай шального выстрела. Но никто не стрелял. Танкисты выползли поверх брони и заглядывали в окна. Пехотинцы стали вытаскивать из дома побитых осколками и пулями людей. Балакин трясущимися пальцами прикуривал сигарету в тени и наблюдал вынос тел.
– Ну что, Николай Григорьевич? – спросил Постников.
– А ничего, – ответил Балакин.
– Никак зацепило вас? – поинтересовался «комиссар».
– Испачкался.
– А пленный где? – встрял председатель.
– Щас вынесут, – долго посмотрев на него снизу вверх, но как бы сверху вниз, ответил Балакин.
Вынесли сначала оружие, потом четыре сочащихся кровью тела и напоследок вывели оглушенного пулеметчика в американском оливковом камуфляже. Из уха и одной ноздри его ползли бордовые струйки.
Глава администрации подошел к этому невысокому, но от худобы казавшемуся длинным бородатому человеку лет пятидесяти и громко, на весь двор, сказал:
