Откуда-то донесся поющий женский голос. Наверное, радио или пластинка… Голос был веселый и слащавый. Ёсимуре невольно вспомнился один вечер. Месяц назад он и четверо солдат ходили «на прорыв».
Передовые позиции противника находились тогда значительно дальше, чем сейчас. Видимо, это была другая часть, а впрочем, может быть, и эта самая. Они неслышно подошли в темноте и молча разглядывали позицию противника в щель между бревнами изгороди. В палатках горел свет, и так же, как и сейчас, разносился запах кофе, свежего хлеба, и пел сладкий женский голос, но звучал он еще громче — была ночь. «Поесть бы досыта хлеба и умереть», — подумал тогда Ёсимура, борясь с желанием войти за ограждение.
В тот вечер они, как всегда, перед тем как убраться восвояси, бросили за ограждение две гранаты и пустились наутек. Они бежали, цепляясь за ветви деревьев и спотыкаясь о корни, и раньше, чем разрывы гранат, услышали за спиной треск автоматной очереди, а затем, после взрыва, джунгли прорезал резкий стрекот пулеметов.
Пробежав метров пятьдесят, они легли на землю и минут пять молча слушали лай пулеметов. Пули щелкали совсем рядом, отскакивая от ветвей и стволов. Затем стрельба прекратилась, и лишь в глубине джунглей еще продолжало звучать эхо. Потом все затихло. В палатках снова зажглись огни, в их отсветах засверкала мокрая от ночной росы листва. Некоторое время они ползли по земле, не поднимая головы, и вдруг до их слуха донеслась песня на японском языке: «Вишня, вишня расцвела». Пела маленькая девочка. После резкого лая пулеметов — вдруг нежный тоненький голосок. Это было так неожиданно, что они даже затаили дыхание. Но, заметив уловку противника, выругались: «Вот скоты!» Чувство невыносимого унижения, обиды, досады и какой-то неясной тоски охватило каждого. Пение кончилось, и в притихших джунглях отчетливо прозвучало: «Солдаты отряда Окамуры, приветствуем вас!» Речь шла об их дивизии. Диктор говорил на безукоризненном японском языке.
«Солдаты отряда Окамуры! Вы сражались отважно и заслужили наше искреннее уважение. Однако исход сражения на острове уже предрешен. Новые жертвы бессмысленны. Зачем вам погибать жалкой смертью? Переходите к нам! Многие из ваших соратников уже у нас. Говорят, вы боитесь, что будете расстреляны, если сдадитесь в плен. Не верьте этому вздору. Согласно Женевской конвенции, армия союзников…»
Они постояли немного. Плюнуть и идти дальше? И все же где-то в глубине души настойчиво шевелилась мысль: не двинуть ли туда, откуда доносится голос?
— А может, это правда? — сказал кто-то.
И тогда Ёсимура вспылил:
— Прекратить дурацкие разговоры. Возвращаемся!
И зашагал вперед. Он торопливо шагал, стараясь заглушить собственные сомнения.
Голос, несомненно, принадлежал японцу американского происхождения. Он не сказал ничего нового — все это они уже не раз читали в листовках, однако речь произвела сильное впечатление, потому что к ним обращался живой человек и говорил очень просто, по-дружески.
Ёсимура еще два-три дня ходил потом под впечатлением этой передачи. И сейчас, вспомнив этот случай, подумал, что в передовых частях противника всюду, наверно, есть хорошо владеющие японским языком люди. Однако здесь, судя по всему, нет переводчика, значит, это какая-то особая часть. А может быть, голос, который они слышали тогда, был просто записан на пластинку?
Как бы там ни было, они оказались вдруг в совершенно ином, неведомом мире. Казалось, реальный мир раскололся надвое и все это только сон.
Минут через тридцать приехали три джипа (что это были джипы, он узнал значительно позже). С машин спрыгнули солдаты с автоматами, в белых ремнях, с белыми повязками на рукавах, где были выведены красные буквы: «М. Р.» Они поговорили о чем-то с конвоирами, затем совсем недолго — с вышедшим из палатки военным, похожим на офицера, после чего быстро рассадили пленных по машинам, так что каждый из них оказался между двумя солдатами, и джипы тронулись.
На передней машине ехал Такано, Ёсимура на второй. «Ну, вот, везут в жандармскую часть! — подумал он. — Какая судьба нам уготована? Впрочем, не нужно бояться смерти. Надо думать о погибших товарищах».
Тут он заметил, что его колени мелко дрожат. Рядом с плотными ляжками солдат, на которых покоились выкрашенные в зеленый цвет автоматы, его костлявые ноги казались тонкими, как сухие ветки. Солдаты непрерывно болтали о чем-то с водителем, лица их казались не такими суровыми, как у конвоиров. Они были, пожалуй, даже будничными — солдаты выполняли свою обычную работу. Может быть, они были уверены, что пленные не сбегут? Или ими просто владела безмятежная лень, свойственная солдатам тыловых частей?
Ёсимуру удивило, что солдаты, явившиеся в чужую часть и принявшие их от офицера, не отдают честь, не докладывают по форме. И конвоиры вели себя точно так же. В японской армии и речи не могло быть о том, чтобы не доложить по форме командиру, будь это даже на самой передовой линии. Солдаты должны были бы встать по стойке «смирно», отдать честь командиру и доложить, что такие-то из такой-то части доставили трех пленных или препровождают их оттуда-то туда-то. Однако никакого официального рапорта Ёсимура не услышал. Может быть, он просто не понял, о чем они говорили? У него было впечатление, что в этой части вообще не существует воинской дисциплины, словно это не военные, а необученные новобранцы. Как же можно было идти с такими в бой? Ёсимура не переставал удивляться.
Тем временем машина мчалась по уже знакомой им главной дороге на запад. Проехав около километра, они увидели стройку. Как и на прежней позиции, лес с обеих сторон дороги был вырублен. Расчищали джунгли туземцы. Видимо, расширяли дорогу. Всюду гудели моторы удивительных машин — Ёсимура никогда прежде не видел таких: тягач, похожий на танк, с ревом вытаскивал из земли огромный пень, обвязанный канатом; самосвалы, запрокинув кузовы, с шумом ссыпали на дорогу речную гальку; бульдозер толкал перед собой целую гору красной глины; не спеша двигался взад-вперед дорожный каток. И Ёсимура вспомнил, как они строили эту дорогу, вооружившись лопатами и плетеными корзинами. После высадки на остров они прежде всего поспешили проложить дорогу. На этом участке — он был как раз в районе расположения батальона Яманэ — они возились более полугода. Саперы наводили мосты и брали на себя самые трудоемкие работы, однако и пехоте тоже досталось. Каждый день сюда являлись солдаты с пилами, топорами, лопатами и плетеными корзинами. Они нарочно оставляли по обочинам большие деревья, чтобы прикрыть дорогу сверху. Австралийские солдаты, наоборот, вырубали деревья по обеим сторонам на сорок-пятьдесят метров. Это было как бы наглядным свидетельством их военного превосходства.
Огибая место строительных работ, джипы затряслись в объезд по временной дороге. Ёсимура с таким увлечением разглядывал диковинные машины, что не обратил внимания на странные крики туземцев на другой стороне дороги. А когда взглянул туда, чуть не вскочил с сиденья — в метре от машины он увидел свирепые лица иссиня-черных людей. Потрясая топорами и ножами, они приближались к машине.
Конечно, Ёсимура не думал, что вооруженные австралийские солдаты подпустят туземцев к ним, но все же вид у них был устрашающий.
Жители острова — меланезийцы — принадлежат, вероятно, к самой черной расе на земле. Их кожа, смазанная кокосовым маслом, блестит, как эбонит. Взрослые юноши украшают татуировкой лицо, грудь и руки выше локтей, а некоторые продевают в нос белые свиные кости длиной сантиметров десять. Полость рта у туземцев обычно ярко-красная оттого, что они постоянно жуют тонизирующую смесь, называемую на местном диалекте «канака виски», — жвачку из бетеля и извести.
Обнаженные туземцы, которые, как было известно Ёсимуре, всего пятьдесят лет назад еще сохраняли обычай поедать людей, прыгали перед джипом. Размахивая ножами и топорами, они издавали какие-то странные звуки. Им удалось уже остановить идущую впереди машину, где сидел Такано.
Один из конвоиров, высунувшись из джипа, пытался оттолкнуть их, но они не слушали его и продолжали лезть к машине.
Ёсимура, опомнившись от страха, начал спокойно наблюдать за туземцами, пытаясь разгадать их намерения. Поскольку те все время кричали: «Джапан, джапан!», было ясно, что гнев их направлен именно на японских пленных. «Почему туземцы так обозлены на нас?» — никак не мог понять Ёсимура.
Эти ожесточившиеся люди, которые зарубили бы их на месте, не будь здесь австралийских солдат, совсем не походили на тех туземцев, которых знал Ёсимура. Примерно год назад, когда их часть высадилась на остров, Ёсимура и другие солдаты установили довольно дружелюбные отношения с местными жителями. Туземцы часто приходили в их роту, обменивали бананы, кокосовые орехи и копченую свинину на солдатские пожитки. Особенно им нравились одеяла, шорты и полотенца. Шли в ход и мыло, и соль, и маленькие зеркальца, и всякая иная мелочь. Тогда туземцы дружили с японскими солдатами, приглашали их к себе в деревни, угощали. Ёсимура немного понимал английский язык и довольно быстро усвоил их «пиджин-инглиш», поэтому у него, естественно, завелось особенно много друзей среди туземцев.
