Со стороны халупы донесся какой-то окрик. Колесов обернулся к пролому, бросил глухо:
— Тихо, братцы! Кажись, мы влипли.
Я сжал руками автомат, припал к стене, ожидая, что вот-вот появятся немцы.
Снова окрик, и сразу у меня отлегло от сердца. Порыв ветра отчетливо донес русскую речь. Кто-то орал:
— Сенька! Оглох, что ли? Коромысло, говорю, прихвати.
Никто не ответил, зато на тропке совсем близко от нас показался здоровенный детина в полушубке, шапке-ушанке и валенках. На его груди болтался немецкий автомат, в руках позвякивали пустые ведра. Он шел к озеру, видимо за водой.
— Полицай! — определил Егоров.
«Это же „язык“!» — мелькнуло у меня в голове. Колесов, Рязанов и Егоров глядели на меня, как бы спрашивая глазами, что предпринять. Я приложил палец к губам, затем указал на полицая и махнул рукой в сторону озера — пусть, мол, идет. Знак был понят, а когда скрип снега под ногами полицая растаял в тиши, я сказал:
— Все на улицу. Ползем к берегу и там подстережем гитлеровского холуя. Брать живьем, так чтобы не пикнул.
Быстро добравшись до берега, мы залегли в сугробах по обеим сторонам тропки. Полицай сбивал палкой свежую наледь, образовавшуюся по краям проруби. Покончив с этим делом, он стал на колени, зачерпнул воду одним ведром, затем другим и, неторопливо закурив сигарету, подхватил наполненные водой ведра, направился в обратный путь.
Когда он поравнялся с нами, Егоров, как было условлено, негромко окликнул его:
— Сеня, ты? Здорово!
Полицейский остановился, оторопело обернулся на голос. Колесов тотчас прыгнул к нему сзади, крепко зажал ладонями его рот, а мы с Егоровым повалили его на спину, прямо на Колесова. В следующее мгновение Рязанов воткнул ему в рот кляп из портянки. Полицейский обладал прямо-таки богатырской силой и едва не разметал нас. Ошалело выпучив глаза и громко мыча, он ворочался на снегу, как разъяренный бык, но вырваться все же не смог. Когда руки и ноги его были крепко скручены ремнями, он, поняв, очевидно, что сопротивляться бесполезно, затих и словно замер. Мы оттащили его подальше от тропки, спустились в овраг.
— Вот что, Сенька, — сказал я ему, — если хочешь жить, то не дури. Мы советские разведчики, понял? На днях наши войска выметут отсюда всю фашистскую нечисть. А таких фашистских холуев, как ты, ждет справедливое возмездие. Сейчас тебе представилась возможность искупить свою вину перед Родиной и советским народом. Понял?
Полицай смотрел на меня не мигая, каким-то полубезумным взглядом.
Колесов вынул финский нож.
— Товарищ командир! — обратился он ко мне сугубо официально. — Чего возиться с ним, только время зря терять. Собаке собачья смерть.
Слова Колесова подействовали на пленника. Глаза его наполнились ужасом. Он завертел головой и промычал как-то скуляще, будто моля о пощаде.
— Ну понял, что тебе говорилось? — спросил я его.
Полицейский закивал.
— Смотри, — предупредил я, — если попытаешься обмануть нас, удрать или закричать, сразу прикончим. Договорились, значит?
Детина снова закивал.
Я выдернул кляп из его рта.
— Не убивайте, товарищи, — промолвил он, заикаясь от страха. — Я… я… не хотел… Я постараюсь, товарищи… Это дядька втравил меня… Божьей карой стращал…
— Звать как? — спросил Егоров.
— Семен Терешкин я, — ответил пленник.
— А дядьку?
— Степаном Калистратовичем величают.
— Как же, знаю такого, — брезгливо поморщился Егоров. — Хорошая сволочь, при нэпе в купцах ходил.
От Семена Терешкина мы узнали, что здесь, на окраине, находилось несколько постов, поставленных начальником полиции, чтобы перехватывать бежавших военнопленных и партизанских лазутчиков. Смена постов производилась два раза в сутки: в полдень и в полночь. Между постовыми и полицейским участком поддерживалась телефонная связь…
— Вы, товарищи, того, поторопитесь, — сказал вдруг Терешкин. — Хватится мой напарник, что меня долго нет, шум поднимет.
— А он что за птица, напарник твой? — спросил я. — Договориться с ним можно?
— Нет, то сущий гад, — сказал Терешкин. — Из кожи лезет, чтобы выслужиться у немцев. Надо мной и то измывается. С ним кончать придется.
— Больше на посту никого нет?
— Только нас двое. Я и этот Антон Косой.
Медлить больше было нельзя, мы и так долго провозились с Терешкиным. Надо было срочно принимать какое-то решение.
Я приказал развязать пленника и сказал Колесову:
— Облачайся в полушубок, бери ведра и иди к халупе. Рязанов подойдет к тебе на помощь.
Терешкин замотал головой.
— Не годится… Антон враз догадается, что чужой идет.
— Не догадается, — убежденно бросил Колесов. — За такой метелицей мудрено распознать в двух шагах, свой или чужой.
— Не знаете вы Антона, собачий нюх у него, — заметил Терешкин и просительно взглянул на меня: — Дозвольте мне, товарищ командир. Ежели что, прирежете меня — и баста. Только слово у меня твердое: сказал, не подведу, значит, выполню. Заговорю Антону зубы, покуда ваши ребята сзади к нему подкрадутся.
Колесов дернул его за воротник полушубка.
— Эх, яблочко, хватит тебе баланду травить. Ты, видно, и впрямь мастак зубы заговаривать. Разоблачайся, шкура.
— Выходит, не веришь, браток…
— Какой я тебе браток!
Губы Терешкина горько искривились.
— Прахом матери клянусь, товарищи.
Мне хотелось поверить ему, но можно ли было верить такому?
С тропки сквозь метель донесся хрипловатый голос:
— Эй, Сенька, где ты, леший? Тебя только за смертью посылать.
Терешкин вскинул голову.
— Это Косой… К озеру идет, меня искать.
Решение созрело мгновенно.
— Колесов и Рязанов — к халупе! — скомандовал я. — Афанасий Петрович останется со мной, а ты, Семен, бери ведра и дуй навстречу Косому, на тропу. И учти, мы с Егоровым за спиной у тебя будем.
Терешкин вскочил на ноги, подхватил пустые ведра. Я накинул ему на шею немецкий автомат, вынув из него магазинную коробку.
— Хоть нож в карман мне суньте, — попросил он.
Я дал ему нож.
Колесов и Рязанов уже скрылись. Терешкин бросился к тропе, мы последовали за ним.
— Сенька! Эге-ге-ге! — прозвучало где-то совсем близко.
— Здесь я, здесь! — отозвался Терешкин, выходя на тропу.
— Что так долго, дьявол!
— Лунка до самой воды промерзла.
— Под арест пойдешь, пес непутевый!
Терешкин остановился, поставил ведра на снег.
Мы с Егоровым залегли в сугробе с зажатыми в руках ножами, готовые к схватке. Из-за вихрящегося снега вынырнул невысокого роста, плечистый мужчина в длинном тулупе и меховом треухе.
— Ну, чего стал? — гаркнул он на Терешкина.
— Умаялся я, — ответил тот.
Косой приблизился к нему почти вплотную, взглянул на пустые ведра.
— А вода где же?
— Известно где, в озере, — процедил сквозь зубы Терешкин, рванулся вперед, сбил с ног Косого и, прикрыв широкой ладонью его рот, дважды всадил нож ему в грудь.
Терешкин встал, вытер рукавом вспотевший лоб и промолвил глухо:
— Вот и все, господин фельдфебель!
Втроем мы оттащили труп Косого на озеро и бросили в прорубь…
— А теперь пошли погреемся, — сказал Терешкин. — Да и позвонить надо дежурному в полицию, что на посту все в порядке.
В халупе было жарко, Терешкин выложил все, что знал: и где находится штаб гитлеровской дивизии, и какими приблизительно силами он охраняется, и даже набросал схему размещения отделов штаба по домам.
Егоров отлично знал ту узкую глухую улицу, которую облюбовали гитлеровцы для расквартирования штаба и штабистов. Нас больше всего интересовал оперативный отдел. Он размещался в небольшом деревянном особняке, принадлежавшем некогда псаломщику.
— И это все точно? — спросил я Терешкина, когда он сообщил интересовавшие нас сведения.
— Головой отвечаю, — ответил он. — Если доверяете, то сам провожу вас на место, а потом уйду с вами. Виноват я перед Родиной. Пусть она судит и наказывает меня, предателя.
Чтобы не вызвать никаких подозрений у полиции и не всполошить до срока гитлеровцев, я решил оставить Терешкина на посту под присмотром Егорова и Колесова, а сам с Рязановым отправился к нашей стоянке — на озеро. Якубов со своим звеном был уже там. Пробраться к станции ему не удалось: Железная дорога хорошо охранялась.
Нападение на оперативный отдел штаба мы решили произвести в одиннадцатом часу ночи, то есть еще до смены полицейских постов на городских окраинах, пока еще полицаи не обнаружили исчезновение фельдфебеля Антона Косого и его напарника Терешкина.
Стемнело. Утихшая было к вечеру метель разыгралась ночью с новой силой. В десять часов вечера я вывел бойцов на выжженную окраину, к халупе, где нас ждали Колесов и Егоров. Они доложили, что Терешкин самым добросовестнейшим образом, через каждый час, звонил в полицейский участок и рапортовал дежурному о полном порядке на посту.
