Итак, в начале ноября 1942-го года, даже нам, пилотам, летавшим над Сталинградом, с высоты 3–4 километров было прекрасно видно, что линия немецкого фронта в районе города представляет из себя дугу, вогнутую в нашу сторону. Сейчас немало спорят, кому пришла в голову мысль о Сталинградском окружении: Сталину или Жукову? Это детские разговоры. Стоило сверху посмотреть на конфигурацию линии фронта, и эта мысль сама собой напрашивалась. При мне ее не раз высказывали наши летчики: Лобок, Семенов, Залесский, Сорокин, Слободянюк и другие. Мы прекрасно знали, что фланги немецкой группировки прикрывают румынские и итальянские части, которые не отличаются особенной стойкостью. И нам, оборонявшим Киев, невольно приходила в голову мысль о возможности Киева наоборот. Вопрос состоял в наличии сил у нашего командования. Об этом мы ничего не знали. И только в первых числах ноября 1942-го года мы стали замечать, что по ночам мимо нашего аэродрома скрытно и тихо проходят войска к южному участку Сталинградского фронта. Вскоре нам запретили все радио и телефонные переговоры. Вся связь смолкла. Видимо, немцы решили, что наша армия при последнем издыхании, что было бы неудивительно, если посчитать наши потери. Вообще немцы проявили опасную самоуверенность. Правда, и наше командование кое-чему научилось. Сибирская пехота, подтягиваемая для контрнаступления, шла в основном ночами и небольшими группами. Так же следовали артиллерия, танки, боеприпасы. Даже нам, свободно летающим в собственном тылу, лишь по некоторым признакам было ясно, что идет большое сосредоточение войск, и железные дороги работают на полную мощность. Погода весьма способствовала маскировке: над землей висели туманы, облачность, сыпал снежок. Разведывательная авиация противника почти не летала.
Тем временем наши подшефные штурмовики, вылетевшие в сопровождении шести полковых «Яков», захватили на аэродроме Гумрак сидевшую там немецкую авиацию и удачной штурмовкой сожгли два транспортника «Ю-52» и два форсированных «Мессера». К сожалению, при возвращении на свой аэродром Столярово, где они базировались, одного из них сбили вражеские зенитки.
Самолеты продолжали поступать, правда, партиями по две-три машины каждый месяц. В нашем полку была создана третья эскадрилья. Сначала командиром был назначен Роман Слободянюк, но потом учли, что здоровье Романа пошаливает, не хватало физических сил для полноценной летной работы, и его назначили начальником военно-воздушной стрельбы полка, должность полегче, а эскадрилью принял присланный к нам капитан Зажаев, как на грех, тоже начавший болтать о никчемности «чучмеков», что было явлением довольно распространенным. И Филатов сразу собрал на него пухлое досье. Нам удалось спасти Зажаева от ареста, вынеся ему строгий партийный выговор и перевести в 6 воздушную армию, сражавшуюся на кубанском плацдарме, где он и погиб в воздушных боях, где к карусели подстраивались по 200–300 самолетов. Эскадрильей стал командовать заместитель командира, старший лейтенант Яков Николаевич Сорокин, бывший замполит полка, снятый за непригодностью. После всех этих происшествий нам стало ясно, что с Филатовым по-хорошему не разойтись. Если мы с ним не справимся, то необыкновенно рьяный и трудолюбивый особист пересажает весь полк. Мы с Залесским затаились до времени, и начали, втихаря, собирать компромат уже на самого Филатова, который, опьяненный собственными успехами, запугал всех подряд и наглел с каждым днем, посадив одного из солдат, грузина, собиравшего разбросанные немцами по нашему аэродрому листовки и хранившего их в кармане, как он сам объяснял, на «подтирку». Но поскольку в листовках содержались немецкие призывы к сдаче в плен, то Филатов добился отправки грузина в штрафной батальон.
Зима 1942-43-го года, как известно, выдалась суровой. Уже в ноябре начались сильные морозы, и немецкая активность резко сократилась. Удивительно, что, даже имея уроки зимовки под Москвой, немцы снова не обеспечили свою армию теплым обмундированием. Очевидно, они тоже попали в идеологическую ловушку: Гитлер считал, что наличие зимнего обмундирования лишит солдат уверенности в успехе летней кампании. Раздумывая сейчас, прихожу к выводу, до чего бессмысленной для обеих сторон была эта война. Немцы понесли огромные жертвы для того, чтобы выяснить — можно вполне прекрасно прожить и без войны. А наши, истощив свой народ, добились победы, чтобы проиграть мир и убедиться: сила не только в силе оружия. Но я отвлекся: немецкие солдаты снова стали зимовать в тонких шинелях, пилотках и летних ботинках. В таком обмундировании лютой зимой в Поволжье не очень-то поактивничаешь. Авиация противника теперь появлялась в небе лишь по праздникам. А мы, тепло одетые, сразу приободрились, хотя и самим было, мягко говоря, не жарко, даже в валенках и тулупах. К решающим событиям на Сталинградский фронт был переброшен авиационный корпус, состоявший из трех дивизий, под командованием генерал-майора Еременко. На наших аэродромах стало тесно от самолетов: сели штурмовая, бомбардировочная и истребительная дивизии, укомплектованные по штатам мирного времени. Было ясно, что прибыли они отнюдь не на прогулку. Это авиационное соединение тоже прибывало россыпью, и его командир, со штабом разместившийся в Николаевке, до последнего момента не знал ни всех своих сил, не поставленных перед ним задач. К 18-му ноября 1942-го года полк принял дополнительные запасы горюче-смазочных материалов и боеприпасов. В этот же день нам был доставлен особо важный пакет, который хранился в штабе под круглосуточной охраной часовых. 19-го ноября в четыре часа утра поступил приказ вскрыть этот пакет и зачитать перед строем всего личного состава полка, сразу же проведя и полковой митинг. В секретном пакете оказался приказ Верховного Главнокомандующего о переходе войск Сталинградского фронта в наступление, призванное окружить и уничтожить противника. Иван Павлович Залесский зачитал приказ, а я открыл полковой митинг. Мы поклялись разгромить врага под Сталинградом, сражаться умело и бесстрашно. Потом, как водится, по всем подразделениям прошли партийные и комсомольские собрания. Должен сказать, что все эти мероприятия отнюдь не носили формальный характер — люди были взвинчены до того, что буквально рвались в бой. Однако, этот боевой порыв пропал даром — денек 19-го ноября 1942 года выдался туманным, видимость не превышала ста метров, а высота вообще была нулевой, мгла висела до самой земли. На аэродроме сделалось темно, как поздним вечером. Погода была совершенно нелетной. А гул артиллерийских залпов, доносившийся до нашего аэродрома, тревожил душу. Мы понимали, что если и это наступление захлебнется, то немцы зацепятся на зимних позициях, соберутся с силами и, перезимовав, начнут устраивать нам новую головомойку, которой мы можем не выдержать. Летчики буквально рвались в бой, но во второй половине дня, когда туман немного рассеялся, произвели только два боевых вылета на сопровождение штурмовиков. Как известно, наши дела пошли на лад: 19-го ноября прорвали немецкую оборону и пошли вперед на южном участке войска Юго-Западного фронта, а через день с севера, Сталинградского. Ударные клинья быстро пошли на сближение, и уже днем 23-го ноября 45-я танковая бригада подполковника П. К. Жидкова 4-го танкового корпуса Юго-Западного фронта вышла к населенному пункту Советский, где соединилась с 36-ой механизированной бригадой подполковника М. И. Радионова из 4-го механизированного корпуса Сталинградского фронта. Кольцо окружения замкнулось в районе Калача. В нем оказалось несколько сот тысяч немцев, румын и итальянцев.
Впрочем, с севера от Сталинграда, где начал наступление Донской фронт, под командованием К. К. Рокоссовского, дела поначалу пошли неважно. Уж не знаю, чья это была идея, прорвать фронт танковым ударом, но наши «тридцатьчетверки» столкнулись с хорошо организованной противотанковой обороной, и немецкие артиллеристы за несколько часов наступления 19-го ноября 1943-го года сожгли более семидесяти наших боевых машин. Наступление затормозилось. Думаю, дело было просто в том, что Рокоссовский столкнулся с немецкими частями, а на других участках наши войска прорывали позиции румын и итальянцев. Но Василевский и Жуков планировали Сталинградское окружение, как и Петр 1 битву под Полтавой: с избыточным запасом прочности. Как известно, под Полтавой из трех линий русских войск в дело вошла только первая. Сразу после неудачи Рокоссовского, севернее, почти из расположения Воронежского фронта, был нанесен новый мощный удар двумя танковыми корпусами при поддержке пехоты и артиллерии. Авиация сидела на земле, прижатая к аэродрому туманом, и летчики весь день материли погоду. Таким образом, был прорван немецкий фронт и севернее Сталинграда. Прорвавшиеся с севера танковые корпуса пошли к югу, окружая большим кольцом немецкую группировку в Сталинграде и помогая Донскому фронту из немецкого тыла.
