Так что у меня комиссарских обязанностей был полон рот: массовые мероприятия, политические занятия и информации, разбор разнообразных склок и напряженных ситуаций, индивидуальная работа с людьми, организационно-партийная работа, быт, культура и прочее, и прочее. И все же, я хотя бы раз в неделю стремился вылетать на боевое задание. Во-первых, считая неудобным выступать на митинге, как, например, 18-го сентября 1942-го года, вместе с командиром, начальником штаба и летчиком Романом Слободянюком, призывая разгромить под Сталинградом немецко-фашистских захватчиков, а самому отсиживаться в холодке с началом активных боевых действий полка. Кроме того, как летчик, я прекрасно понимал всю опасность потери боевой формы и стремился ее поддерживать. Сразу после этого митинга, посвященного началу активных боевых действий нашего полка под Сталинградом, я, вместе во всеми, вылетел для прикрытия восьмерки штурмовиков, наносивших удар по западной части развалин Тракторного завода. Штурмовики выстроились каруселью и почти полчаса молотили немецкие позиции, до тех пор, пока наши войска не поднялись в успешную контратаку. Уже в конце боя появились «ME-109» и наша первая эскадрилья, которую мы водили в бой с командиром полка, сцепилась с ними в вертящейся карусели. В конце концов, один «Мессершмитт» загорелся и рухнул в развалинах Сталинграда. Победную бочку сделал в воздухе «Тимус» — старший лейтенант Тимофей Лобок. Как всякая победа над таким грозным врагом, этот успех Лобка очень вдохновил всех.
Сложилось любопытное положение: мы постепенно брали верх над немцами, все больше наращивая преимущество. Они оказались в невыгодном стратегическом положении, но, будто каток, крутящийся по инерции, продолжали рваться к Волге, и хотя мы уже явственно ощущали, что до зимы их песня спета, но они все же вырвались к Волге, несмотря на все наши клятвы не дать врагу напиться волжской воды. Правда, он ею и захлебнулся навеки. Мы были еще слабоваты. Например, в нашем полку было всего одиннадцать самолетов вместо тридцати. Летчики пытались компенсировать отсутствие машин, вылетая в бой по три-четыре раза в день на смену, но это было не то. Пилот должен иметь постоянную машину, которую изучил досконально. Боевые действия наших штурмовиков усложнились. Немцы уже заняли почти весь Сталинград, в развалинах которого прятались при появлении наших «Черных смертей» или «Горбатых», как мы их называли. Штурмовать позиции на линии фронта становилось все труднее. 62-я армия под командованием генерала Василия Ивановича Чуйкова продолжала оборонять в самом Сталинграде всего два крошечных участка: один четыреста на двести метров и другой двести на сто пятьдесят метров, прикрывшись склоном волжских обрывов и мертвой зоной, которую немцы визуально не просматривали — своеобразный мертвый конус — обстреливать его было крайне неудобно. Наши сумели извлечь из своего отчаянного положения определенные выгоды, основательно врывшись в кручи, откуда их было не так просто выковырять. Но когда штурмовики заходили на атаку, было очень трудно определить, кто, где находится. И все же, пока на западном берегу Волги наши обороняли хотя бы один метр земли, речь продолжала идти о боях в Сталинграде, а уже одно это поднимало боевой дух всей страны — город продолжал держаться.
Сопровождая штурмовиков, мне не раз приходилось видеть, как немецкие штурмовые наземные группы, перебегая поодиночке, накапливаются в домах, а потом, скорректировав при помощи радиосвязи, артиллерийский огонь, атакуют следующий объект. Мы нередко, используя большую по сравнению со штурмовиками, маневренность своих машин и более широкий обзор, если поблизости не было вражеских истребителей, тоже начинали штурмовку наземных целей пушками и пулеметами своих «Яков». Итак, действия штурмовиков сворачивались, а бомбардировщики полностью их прекратили. Теперь воздушная война над нашими плацдармами в Сталинграде почти полностью легла на плечи истребительно-авиационных полков: второго, девятого гвардейского, тридцать первого гвардейского и семьдесят третьего гвардейского. Почти каждое утро мы встречались с «Мессершмиттами» и выстраивались в смертельно опасной воздушной карусели. Истребители, завывая, даже визжа моторами, гонялись друг за другом. И хотя нас еще не открепили от штурмовиков, уже становилось ясно, что для нас открылся новый фронт боевой работы, и речь скоро пойдет о создании самостоятельной истребительно-авиационной дивизии.
Именно в этих боях впервые громко зазвучали фамилии наших асов, например Алелюхина, летчика 9-го гвардейского ИАП, позже Героя Советского Союза. Правда, позволю себе не поверить, что он лично сбил, как утверждалось в наградном листе, в боях над Сталинградом 20 «Мессершмиттов». Конечно, эту цифру нужно многократно разделить. Подобных случаев на войне было полным-полно. Помню, в Крыму, наши доблестные штурмовики 75-го полка доложили, что на аэродроме «Веселое» сожгли 47 самолетов противника. Дело было 9-го апреля 1944-го года. Ребята уже выкатывали грудь колесом под геройские звезды, да, как на грех, наши наземные войска захватили аэродром в «Веселом» и 12-го апреля обнаружили там всего семь сгоревших немецких машин. Большой конфуз вышел и в Будапеште: когда наши пленили командующего «Люфтваффе» в этом районе, то выяснилось, что у него сроду не было и третьей части тех истребителей, которые сбивали в своих донесениях наши доблестные «асы». Об этом мы еще расскажем.
Алелюхин был москвичом. Я обратил внимание, что к этим ребятам отношение особое. Какому-нибудь пареньку из глухого села нужно было совершить вдвое больше москвича, чтобы его заметили, а пробивной, бывавший в свете и знавший, что и как, москвич умел обратить внимание на свои боевые дела и подтолкнуть движение награды на свою грудь. Столичный житель есть столичный житель, да и слово «Москва» звучало внушительно. Хотя Алелюхин, с которым я через несколько месяцев подружился, был действительно хорошим и смелым летчиком. Помню, солнечным весенним деньком этот, небольшого роста, очень ладно скроенный и сложенный блондин, сероглазый, никогда не унывающий, вылазит после боевого вылета и благополучной посадки на крыло своей «Аэрокобры» и, раздевшись до пояса, становится руками на плоскость и ходит по ней, задрав ноги в нечищеных сапогах. Все ребята смеются. Улыбка и на лице Алелюхина, стоящего на плоскости на руках вверх ногами. Этот парень лет 24 отличался большой бесшабашностью и очень не любил мыть ноги и менять портянки. Факт этот стал известен всей воздушной армии в Крыму. В бою над Симферополем «Аэрокобру» Алелюхина подожгли «Мессершмитты». Он катапультировался, бросив машину. В момент динамичного удара, при открытии купола парашюта, с Алелюхина слетел сапог, улетевший к земле вместе с портянкой. Пехотинцы, наблюдавшие этот бой, подобрали обувку нашего отважного аса и передали ее в воздушную армию — жаль было распарывать дефицитные на фронте сапоги. Уж не знаю, как вышло, но сапог доставили самому Хрюкину. Тот посмотрел на него критически. Обувь летчика была плохо вычищена, а внутри сапога присутствовала грязная вонючая портянка. Хрюкин не поленился с этим сапогом приехать в полк, и когда выяснил, кто хозяин сапога, долго стыдил Алелюхина при всем честном народе. Но с того, как с гуся вода.
А красивый молодой летчик, старший сержант Анатолий Устинович Константинов, о котором я уже упоминал, заложивший основу своей летной карьеры над Сталинградом, был человеком совсем другого склада. Тоже москвич, но высокого роста, блондин, со светло-серыми глазами и басистым голосом, он был человеком организованным и пунктуальным, сразу обнаружившим все задатки для хорошей военной карьеры. Так оно и вышло. Отличилось в тех боях и немало других ребят, правда, в отличие от моих товарищей по киевской обороне, гибнувших в безвестности, получавшие правительственные награды и звания. Не могу удержаться, чтобы не перечислить отличившихся в боях под Сталинградом: капитан Дзюба Петр Петрович, Лобок Тимофей Гордеевич, Слободянюк Роман, Семенов Михаил Иванович, Леонов Иван Дмитриевич, Люсин Владимир Николаевич, Мазан Михаил Семенович, Бритиков Алексей Петрович, Сорокин Яков Николаевич, Крайнов Леонид Иванович, Ананьев В. А., Бескровный Г. В., Орлов А., Николаев Иван Васильевич, Саенко, Ковтун, Котляр Г. Г., Рябов Роман, Ипполитов С. Н., Ковалев, Золотое В. Н., Савченко, Уразалиев И. А., Силкин А. И, Кутузов, Гамшеев М. Н., Косовцев, Котенко и другие.
Но должен сказать, что если люди, которых я назвал, испытанные огнем и страхом смерти, показали свои лучшие качества, подобно тому, как нагретая до предельной точки руда выделяет металл, то было немало других, которые не прошли Сталинградского испытания, из которого наша армия вышла другой, не только внешне — на плечах воинов появились погоны, как в старой русской армии, а на орденах профили полководцев из графов, князей и гетманов, но и внутренне — мы наконец-то приобрели настоящую уверенность и умение побеждать. Должен сказать, что предчувствие Сталинградской победы было у всех еще с сентября. В любом случае было ясно, что немцы не добились своих целей и очередная зимовка закончится для них плохо.
