– Есть одна идея. Жаль, что погибла группа твоего земляка капитана Залевского.
– Патриотов великой Польши, о которых ты рассказывал?
– Нам бы сейчас очень пригодилось их подземелье, – объяснил Беркут, – и их связи.
– Не впервые жалею, что опоздал со знакомством с ними.
– Тогда я мог бы потерять лучшего из своих бойцов. Зов крови и обет землячества оказались бы сильнее.
– Как провидец ты уже ничем не рискуешь.
…А ведь тогда Громов так и не смог выяснить, почему группа Залевского провалилась. Просто однажды, придя к усадьбе капитана, он увидел, что дом взорван. Подземелье, как ему объяснили, тоже. А еще через несколько дней узнал, что капитан Залевский покончил с собой в камере гестапо, а Янек и Владислав повешены. До сих пор Беркут не терял надежды установить, кто именно предал группу, и отомстить за нее. Да, было время, когда он со своими бойцами неделями отсиживался у Залевских, пока фашисты прочесывали лес и томили солдат в засадах. Надежно укрывало их подземелье Залевских и в суровые зимние месяцы. Да что там… они и продержались так долго в тылу врага во многом благодаря существованию этой удивительно надежной базы.
«Странно: польская разведка позаботилась о создании таких баз, а наша почему-то нет, – подумал Андрей. – Насколько они облегчили бы участь подпольщиков и партизанского движения!»
Прошла неделя с тех пор, как Беркут побывал в крепости. Теперь Штубер уже понимал, что рассчитывать на дальнейшие контакты с ним не приходится. И если прежде потери своего отряда и посещение Беркута он мог оправдывать конечной целью – вербовкой командира партизанской группы, то сейчас вся эта затея уже казалась ему слишком наивной.
Сегодня он снова вызвал к себе водителя Йозефа Каммлера. Тот явился сразу же. Лихо отдал честь. Страх перед тем, что его может арестовать гестапо, уже прошел, и теперь Каммлер чувствовал себя чуть ли не героем. Как-никак, он сумел перехитрить партизан, вырваться из когтей самого Беркута и даже стрелял в него.
– Еще раз расскажите, как все это происходило. Только не торопитесь. Со всеми подробностями. И не привирая. Сами знаете, чего мне стоило вырвать вас из рук гестапо. А ведь там на вас смотрели как на изменника, выполнявшего все приказы бандитов ради сохранения собственной шкуры. Впрочем, так оно на самом деле и было. Ведь ради спасения?.. – Штубер насмешливо взглянул на Каммлера. Ему приятно было видеть, как с лица солдата сползает маска самодовольства, а вместо нее появляется серая тень страха.
– Не совсем, господин гауптштурмфюрер. Там возникла такая ситуация, что…
– Я вызвал вас не затем, чтобы выслушивать оправдания. Они меня не интересуют. Еще раз обо всем этом происшествии… Я весь внимание.
Водитель снова со всеми подробностями рассказал, как он оказался в плену у Беркута и что происходило потом, вплоть до его возвращения в крепость.
– Вы действительно стреляли? – недоверчиво переспросил Штубер, как только солдат дошел до того момента, когда Беркут отпустил его.
– Могу поклясться на Библии, господин гауптштурмфюрер.
Штубер поморщился. Всякое упоминание о церкви или Святом Писании вызывало в нем какое-то необъяснимое раздражение. Он очень редко задумывался над тем, существует ли Бог на самом деле. Но и никогда не мог понять, что заставляет мужчину становиться на колени перед иконой. Поэтому любые клятвы «на Библии» воспринимал, как неумную шутку.
– И уверены, что попали в кого-либо?
– Не уверен. Я стрелял в бандита, который был в форме оберштурмфюрера… Думаю, что не промахнулся. Но он не упал. Почему-то… Не могу сказать точно. Я сразу умчался оттуда. Вы же понимаете: замешкайся я хоть на мгновение…
– И этот партизан просил передать мне, что он умеет сдерживать свое слово?
– Именно об этом он и просил. Двое других настаивали на моей смерти. Но оберштурмфюрер был против. Решительно против, – чеканил Каммлер.
«Жаль, что Беркут не прислушался к их совету, – подумал Штубер. Он встал из-за стола и подошел к бойнице. – Если б не этот идиот, подробности визита Беркута оставались бы моей личной тайной. – А теперь о них знает все отделение гестапо. Не говоря уже об абвере».
– Итак, оберштурмфюрер спас вам жизнь, а в благодарность за это вы сразу же выстрелили в него? – вопрос вырвался у Штубера непроизвольно. Лишь потому, что его раздражал болван-водитель, на котором военная форма висела, как на полигонном чучеле.
– Но ведь, господин гауптштурмфюрер… Это же явный враг…
– Конечно, конечно, – спохватился Штубер. Меньше всего ему хотелось, чтобы солдат заподозрил его в жалости к врагу, который он, Штубер, никогда не испытывал. – Вы свободны. Единственное, что я вам советую и приказываю: поменьше болтать о своих «подвигах». Вы поняли меня?
«А ведь если операция против партизан не удастся и кретинам из гестапо придет в голову найти виновного, этот олух будет для них неоценимым свидетелем», – подумал Штубер, когда шофер вышел. Несколько минут он нервно вышагивал по своей каморке, затем дернул за бечевку, на конце которой там, внизу, у денщика висел колокольчик.
Ганс Крюгер явился немедленно. Это был деревенский парень, лицу которого, казалось, не были присущи какие-либо проявления чувств и сквозь невозмутимость которого отчетливо просматривалась умственная неполноценность. Именно это и определило его судьбу. Потому что Штуберу нужен был именно такой денщик: по-крестьянски старательный, трудолюбивый и несколько туповатый, которому и в голову не придет размышлять над словами и поступками своего командира.
– Вызови шарфюрера Лансберга. А когда он выйдет отсюда, пригласи фельдфебеля Зебольда.
Ганс кивнул. Этот кивок напоминал неуклюжий поклон состарившегося швейцара. Отвечать, как подобает военному, Штубер так и не приучил его.
* * *
Карл Лансберг вошел сразу же, словно в ожидании вызова стоял за дверью. В отличие от Ганса, этот крепкий двадцативосьмилетний парень напоминал старых прусских интеллигентов. Если бы Штубер не знал, что перед ним сын уголовного преступника-рецидивиста и что на счету Карла как минимум двенадцать крупных террористических акций, две из которых получили международную огласку, то считал бы, что имеет дело с холеным профессорским сынком. Эта внешность, эти изысканные манеры… Штубер никак не мог понять, откуда они у Лансберга. Но они исправно служили Карлу той маской, благодаря которой его принимали как своего в любом порядочном обществе. К тому же он с уверенностью дилетанта умел свободно поддерживать разговор на любую тему, чем особенно нравился старшему поколению интеллигентов и женщинам.
Служба безопасности учла это: Карл Лансберг, он же агент по кличке Магистр, специализировался на убийствах интеллектуалов, «склонных, – как это деликатно формулировалось, – к явному покраснению».
В среде офицеров службы безопасности даже бытовал мрачный полуанекдот о том, что, перед тем как уничтожить свою жертву, Лансберг читает ей популярную лекцию о путях развития европейской философской мысли сороковых годов двадцатого столетия. Затем вручает свою визитную карточку и только потом стреляет. Но таким образом, чтобы кровь залила визитку, которую он приобщает к своей коллекции.
– Как тебе здешний климат, Магистр? – спросил Штубер, выслушав его приветствие и разливая в рюмки коньяк.
– По ночам видится Франция, – настороженно усмехнулся Карл.
– Мне тоже. Или Испания. В зависимости от расположения планет. Так что самое время выпить, – подал ему рюмку, – за скорейшее возвращение на средиземноморское побережье. Никто не заставит нас поверить, что там уже не осталось работы для истинных профессионалов.
– Видит Бог – никто, господин гауптштурмфюрер. – Магистр резким движением опорожнил рюмку, подошел к столу, поставил ее и отступил на три шага назад. – Разрешите уточнить: существует ли в действительности хоть какая-нибудь надежда?
– Просто так надежды в природе не существует. Ее вызывают, как духов. Сейчас мои люди налаживают контакты со Скорцени, который, будем молиться, еще не забыл, что где-то там, в России, сражается Вилли Штубер. Точно так же, как я не забыл боевого друга Карла Лансберга.
– Вы слишком добры ко мне, – приложил Лансберг руку к сердцу.
«Хотя бы здесь не устраивал свои крокодильи спектакли!» – поиграл желваками Штубер. Но вслух сказал:
– Впрочем, многое зависит от успеха нашей миссии здесь, в черных лесах Подолии.
– Бывали и посложнее, – скромно опустил взгляд шарфюрер.
– Разумеется. Полагаю, что до осени управимся. Нужно только уцелеть, сохранив себя для теплого солнца и ласковых женщин. Вот, собственно, и все. Я и пригласил тебя только для того, чтобы немного подбодрить. Не так уж много у меня здесь друзей, на которых по-настоящему можно положиться.
Магистр сердечно поблагодарил, но с места не тронулся. Он не верил в существование начальства, которое вызывает подчиненных только для того, чтобы подбодрить и поблагодарить за преданность. В этот раз чутье тоже не подвело его.
