— Можно и туда, — Сашка жевал веточку и задумчиво глядел в огонь. — Но тут в любом случае оставаться нельзя. Этих гадов будут искать. А с нашим запасом патронов лучше, чтобы мы врагов находили первыми.
— Час назад мы и о таком запасе мечтать не могли, — заметил Женька, осваивавший свой пистолет-пулемёт.
— Это час назад, — ответил Сашка. — Лады. Чего ждать, прямо сейчас и снимемся…
— Только лаптей в дорогу наплетём, — ядовито сказал я. Сашка неожиданно смутился:
— Ну я забыл…
— Да ладно, ты чего. — я даже удивился. — Я просто так. Чёрт, жаль сапоги так велики! Встретить бы того полицая, который мои ортопепды свистнул… Я бы ему сделал раскулачиванье. Ему бы вообще ботинки больше не понадобились… — я злым рывком затянул ремень с подсумками, финкой и пистолетом и, вставая, забросил на плечо ЭмПи.
В лесу вовсю бушевала весна — что тут ещё скажешь? Мы прихватили с собой остатки зайца и жареной щуки, которую Женька поймал в заводи и шагали обычным порядком — Сашка впереди, Женька между нами, я в хвосте. Босиком идти было тяжеловато, если честно. Сашка ничего — вышагивал, как будто так и надо, бесшумно, словно индеец. А я втихую завидовал грубым, но явно несокрушимым ботинкам Женьки.
Надо сказать, что я давно уже потерял ориентацию и совершенно не понимал, в какой части Северо-Запада мы находимся. Оставалось полагаться на Сашку. Да, собственно, и не всё ли равно? Как говорил один из персонажей фильма «Человек, который хотел стать королём»: «Враги везде!» И он был прав. Как правы и те, кто говорит, что на войне всё буднично. Ехали в поезде, сбежали, попались, расстреливали — не расстреляли; прятались в лесу, напали на потерявших нюх врагов, разжились оружием… Всё в порядке вещей, если ты жив. А если нет — то уже не пожалуешься на невезение.
— Нога как, Борь? — нарушил Женька мои размышления. Я пожал плечами:
— Да нормально…
Если честно, нога побаливала. Но это была несильная и неглубокая боль. Рана зажила и беречь её теперь значило просто лениться. Я уже почти забыл, как пережил «операцию».
— Пст, — услышали мы, и я увидел, что Сашка застыл, подняв руку.
Пару секунд мы просто стояли. Потом я услышал (и нервно облизнул губы) звук моторов. Он был не так уж далеко, но не приближался, а как бы двигался параллельно нам.
— Дорога, — сказал я тихонько, обогнув Женьку и подойдя к Сашке. Тот кивнул, продолжая всматриваться в свежую зелень. — Пойдём?
Сашка опять кивнул. Я указал Женьке в сторону, сам отошёл в другую — теперь мы двинулись цепочкой метрах в пяти друг от друга. Я передвинул стволом вперёд оружие, натянул ремень на локоть для упора. В голове звенело от напряжения… но с другой стороны я почти хотел, чтобы сейчас появились враги. Не знаю… чтобы посмотреть, у кого быстрее реакция, что ли? Успею я выстрелить первым — или нет? Внутри меня буквально выкручивало, как мокрую тряпку, капающую страхом — и в то же время нервы и мускулы пели, как туго натянутые струны на гитаре, мне казалось, что я вижу жучков-паучков на листьях деревьев метров за двадцать и слышу, как шуршит листьями ёжик чуть ли не на дистанции стометровки…
Вот теперь шум приближался. Сашка остановился, я замер секундой позже, а ещё через секунду остолбенел и Женька. Метрах в трёх перед нами по до-роге переваливался бронетранспортёр с немцами (корма ещё одного уплывала за поворот), следом двигался открытый грузовик, в котором покачивались каски и стволы легионеров. Замыкали колонну два мотоцикла с пулемётами в колясках, развёрнутыми в разные стороны.
Конечно, нападать на этот отряд было бессмысленно. Мы стояли и ждали, пока последний мотоцикл не скрылся за поворотом — и только после этого вышли на дорогу. Пыль на ней была теплой и глубокой.
— В той стороне — Крохино, — Сашка вертел головой. — Они оттуда ехали, но там не может быть такого гарнизона, там полтора полицая и заготовители, вечно пьяные…
— Дымом пахнет, — сказал Женька. — Не чувствуете?
Деревню сожгли без жителей. Судя по следам, люди ушли в лес, угнав с собой немногочисленную скотину и даже что-то унеся из вещей. Но при въезде на поспешно сколоченной виселице раскачивались два тела — пожилой мужик и девчонка лет шестнадцати. На их вытянутых шеях (особенно это было заметно у девчонки; у мужика борода прикрывала петлю) висели грубые таблички — просто куски картона на верёвочках. Там не было ничего о «партизанах», как в кино. Там было просто написано два слова:
Русские свиньи
Правда, на одной из боковин виселицы был прилеплен плакатик с двойным типографским текстом о том, что деревня подверглась возмездию за укрывательство бандитов. Но я прочитал это мельком.
Все ноги у девчонки были залиты кровью. А глаза смотрели на меня, как бы я не поворачивался и не переходил с места на место — синие и пыльные.
Девчонка была похожа на Машку Корзун, с которой я целовался на дискотеке на 8 Марта. Очень-очень похожа. Я тряс головой и жмурился, пока Женька не ударил меня по щекам.
— Спасибо, — поблагодарил я. — Их надо похоронить…
— Надо, — сказал Женька, и я увидел, что Сашка уже несёт какую-то лопату с полусгоревшей ручкой. Я достал финку — перерезать верёвки.
В деревне не осталось ни одного целого дома, сарая или вообще строения. К тому времени, когда мы закончили копать две — нет, не могилы, это сильно сказано — а так, ямы — собрались тучи. Рукоятка к хренам обломились посередине, это прибавило работы. А когда мы ставили кресты — это я взялся их ставить, и ни Сашка, ни Женька не возражали — пошёл дождь. Не холодный, но бурный и явно затяжной. В мгновенно образовавшихся кое-где лужах танцевали пузыри. По деревне поплыл отвратный запах сырой гари. Мы вымокли насквозь. Не знаю, что стали бы делать дальше — может, потащились бы в лес — но тут Женька буквально натолкнулся на полуобвалившийся погреб. Судя по быстро размывавшимся водой следам, на погреб наехал транспортёр — кажется, его вытягивали другим и разворотили то, что осталось. Но в погребе сохранились в песке какие-то морковки и часть кровли. Под неё мы и забились. Сели на остатки настила, а ноги стояли в луже, и к ним стекали всё новые и новые ручейки, размывавшие скаты ямы. При попытке задрать ноги на настил, которую я предпринял, тот предупреждающе хрустнул — и я поспешно вернулся в ножную ванну. А то и сидеть не на чем будет. «Голым задом — в мокрую воду?! Увольте-с!»
Мы хрустели морковкой, отмывая её под сочащимися сверху струйками. Морковок пришлось по две с третью на брата. Потом доели щуку и зайца и ловили всё те же струйки ртами. Вода была тёплая и пахла землёй — этот запах у меня вызывал нервную дрожь, и Сашка спросил:
— Замёрз?
— Нет, — я вздохнул. — Так… Что будем делать?
— А что тут делать? — пробормотал Женька. — Будем сидеть, пока дождь кончится. И пойдём дальше… Тут безопасно, они сюда не вернутся. Незачем им сюда возвращаться…
— Если бы они вернулись… — Сашка не договорил. Я напомнил:
— Гранат всё равно нет… — и опять вздрогнул.
— Да что с тобой? — Сашка заглянул мне в лицо.
— Та девчонка… Она на одну мою знакомую похожа.
— Может… — Сашка помедлил. — Может, это она и есть?
— Нет, — я покачал головой. — Та девчонка далеко…
Подняв голову, я прислонился затылком к влажным брёвнам. Прямо надо мной была щель, и сквозь неё я видел медленный шаткий полёт капель с серого неба. По краям щели на моё лицо цедились струйки, и оно скоро стало мокрым. Всё. А не только щёки.
Хорошо…
Когда я открыл глаза, то увидел направленный на нас сверху ствол карабина. Над ним, в чистом утреннем небе, виднелось лицо молодого — на пару лет старше нас — парня в кепке и лыжной куртке нараспашку:
— Дядь Гриш! — крикнул он, не сводя с нас взгляда и ствола. — Тут кто-то сидит. С оружием…
В общем и целом партизанский лагерь как две капли воды соответствовал моим о нём представлениям. Тут были землянки, кухня под навесом, полугражданские люди с оружием, занятые какими-то своими делами, разговоры и даже гармошка, под которую пели:
А как Гитлера пымаем —
То возьмём железный лом.
Докрасна лом раскаляем,
В ж… лом яму вобьём.
Но вобьём концом холодным,
Прямо в ж… между ног.
Почему так, догадайся?
А шоб выташшить не мог.
Добрая песенка, что и говорить…
Скорее всего, командование уже предупредили, что нас ведут, потому что около одной из землянок нас ждали. Во-первых, ждал какой-то пацан лет 12 в гимнастёрке, галифе и сапогах, в пилотке со звёздочкой и с карабином. Конечно, это ему давало право смотреть на нас свысока, но я мысленно пообещал, что он у меня ещё огребёт пару щелбанов за то, что, изучив нас, длинно сплюнул в траву — вожжой слюны, во мастер! — и презрительно хмыкнул.
