О руководстве нашего полка я уже рассказывал. Так что фигуры — исполнители расставлены на боевой сцене весны 1943-го года на Миус-фронте, можно дергать за ниточки и начинать действие, правда, упомянув при этом командира 73-го гвардейского истребительного полка майора Михайлюка, полного, основательного украинца, летавшего мало, но очень желавшего стать Героем Советского Союза, с чем приставал к командиру дивизии Гейбе и его замполиту майору Михайлину, летчику лишь по образованию.
А декорации на сцене были такие: между аэродромами в Ростове и главным аэродромом немцев в Таганроге нас разделяли всего немногим более тридцати километров: едва взлетел, и уже над позициями противника. Нужно было быть всегда начеку, для того, чтобы успевать прикрыть Ростов. Делали мы это не только по служебному долгу, но и по душе. Жизнерадостней в прошлом красавец Ростов был почти мертв. На улицах, которые, наконец-то, освободили от трупов, почти не было людей. Жители то ли боялись налетов немецкой авиации и сидели в подвалах, то ли ушли в станицы вокруг города, то ли их совсем не оставалось. Все парки были вырублены румынами на дрова, которые они продавали и самим жителям, требуя взамен золото и драгоценности.
Эту особенность румынских военных верно подметили еще Ильф с Петровым, описавшие, как румынские пограничники жадно сдирали «бранзулетки» с Великого Комбинатора, устремившегося в мир капитала. Поганое впечатление оставили румынские вояки в Нахичеванском районе города Ростова, с жителями которого мы общались. Люди подходили к расположениям частей с просьбой дать или продать кусочек хлеба. Они были оборваны и очень истощенны. Особенно туго было с солью. Должен сказать, что после того, как мы повоевали в Ростове, наши летчики приобрели, наверное, не очень похвальную, но легко объяснимую привычку радостно приветствовать румынских пилотов, попадавших к нам в руки, после чего отводить их к ближайшему овражку и расстреливать.
В конце февраля 1943-го года к нам на аэродром «Ростсельмаш» явился молодой парень лет двадцати трех, прилично одетый, и заявил, что он наш летчик, ранее служивший в составе этой же дивизии еще в 1941 году, сбитый немцами и переждавший на оккупированной немцами территории. Я стал его подробно расспрашивать, ведь повоевав в разных полках и будучи комиссаром, неплохо знал людей. Парень принялся петлять и путаться. Увидев такое дело, мы сдали его в отдел контрразведки, откуда нам скоро сообщили, что наш гость оказался немецким шпионом. Не исключено, что так оно и было.
К этому времени с нашими людьми явно произошел качественный сдвиг — немцы до тех пор допекали нас, пока из руды нашего народа не побежал расплавленный металл, который отливался в довольно-таки крепкие формы. Именно это давало нам уверенность, что в третий раз оставлять Ростов вряд ли придется. Хотя немцы явно не оставляли мысли о контрнаступлении.
В начале марта они совершили массированный налет на Ростов, в котором участвовали пятьдесят два «Ю-88», под прикрытием истребителей. Ростов прикрывали многие боевые истребительно-авиационные полки, и эти немецкие силы были бы изрядно потрепаны, не помоги немцам погода. Была облачность восемь баллов, однако азовский ветерок бодро гнал облака, образовывая окна и просветы. Именно эти просветы и высматривали немецкие бомбардировщики, ходившие на высоте три тысячи метров. Обнаружив колодец, образовавшийся в облаках, они опускались до высоты в тысячу метров и бросали бомбы. Одной из основных целей бомбежек были аэродромы, где базировалась наша 6-я гвардейская истребительно-авиационная дивизия. Особенного ущерба это бомбометание нам не принесло, но обижал сам факт: истребители сидят на земле, а бомбардировщики болтаются над ними в облаках, бросая бомбы наугад. В нашем батальоне аэродромного обслуживания убило повара, находившегося недалеко от места, где я поселился.
В погоню за немцами поднялись два истребительных полка: девятый гвардейский и тридцать первый гвардейский, а потом по команде с КП дивизии взлетел и наш полк. Гоняться за «Юнкерсами» среди облаков дело противное: только возьмешь самолет противника на прицел, а он уже нырнул в плотное, как вата, облако. И все же ребята из нашего полка, Анатолий Константинов и Михаил Мазан, сбили по одному бомбардировщику. Еще два подожгли летчики соседних полков. Один из этих полков потерял «ЯК-1», сбитый огнем бомбардировщиков. После этого немцы убедились, что Ростов прикрыт надежно и налетать на него в открытую будет себе дороже. Они переменили тактику: по ночам одиночные «Ю-88» и «Хенкели-111» налетали на мосты через Дон и наши аэродромы. Наскоро сбросив груз, немцы давали полный газ и уходили на свои аэродромы, расположенные неподалеку, хотя бомбардировщики сидели дальше от линии фронта, чем истребители. В немецкой тактике появились элементы бессильного озлобления, желание просто напакостить, чтобы отвести душу. Например, во время налетов на Ростов, они принялись сбрасывать большое количество «сюрпризов»: детских игрушек в виде лягушек, дудочек, а также авторучек и портсигаров, которые взрывались, если их возьмешь в руки. Война приобретала не только жестокий, но и подлый характер. Должен сказать, что и немецкий пилот пошел явно не тот. Если в первые полтора года войны «Лаптежники» «Ю-87» могли гоняться за истребителем, то сейчас гораздо более современные и мощные немецкие бомбардировщики нередко стремились чисто формально отметиться, сбросив бомбовой груз, куда попало, и уйти восвояси. Чувствовалось, что немцы уже не надеялись на победу, а упорствовали, чтобы получить более выгодные условия мира или не допустить вступления наших войск на территорию Германии. Немецкая армия воевала, оказавшись в заложниках у Гитлера.
В конце марта девятка «Ю-88» налетела на только что построенный мост через Дон (хочу сказать похвальное слово нашим саперам, которые в ледяной воде при помощи бревен и металлических скоб наводили через могучие реки мосты, исправно служившие еще много лет после войны), с явным намерением его уничтожить. В воздух поднялась третья эскадрилья нашего полка под командованием капитана Якова Николаевича Сорокина, шедшего ведущим. За ним следовали: лейтенант Михаил Семенович Мазан, младший лейтенант Олег Бубенков, лейтенант В. А. Ананьев, лейтенант С. С. Баштанник, младший лейтенант Г. В. Бескровный, младший лейтенант Анатолий Николаевич Орлов, младший лейтенант Николай Григорьевич Минин, лейтенант Иван Васильевич Николаев. Они встретили немцев на подлете к мосту и сразу же обратили их в бегство — выходить на противника еще на его подлете к цели нам очень помогали радиолокаторы, переданные англичанами, и неплохие отечественные радиостанции на самолетах, действовавшие на расстояние до ста километров. Немцы уходили восвояси, растянув свой строй километра на два. Наши кинулись за ними вслед, атакуя пушечным огнем и скоро завалили один «Хенкель-111», и серьезно повредили второй. Именно здесь погиб наш штрафник — младший лейтенант Олег Бубенков, о котором я уже рассказывал. Он атаковал «Хенкель» на высоте двух тысяч метров, пока тот не загорелся и, оставляя за собой шлейф черного дыма, с понижением пошел на вынужденную посадку на нашей территории. Олег увлекся и, видимо, решив, что главное уже сделано, подошел к немцу метров на 50 и принялся добивать его из своей пушки. Но в этот момент вдруг ожил стрелок — радист, притаившийся в колпаке на верхней части фюзеляжа самолета противника, и открыл огонь из спарки тяжелых пулеметов. Одна из первых очередей попала в кабину нашего истребителя. И бомбардировщик, и наш «ЯК» упали на землю почти рядом.
Земля просыхала, чувствовалось, что вот-вот могут начаться большие наземные сражения. Следует сказать, что немцы значительно поправили свои дела после Сталинграда, проведя успешное контрнаступление под Харьковым, взятом было нашими войсками. Их боевой дух вновь поднялся после мартовских боев и повторного захвата индустриальной столицы Украины. Снова предстояло выяснить, кто есть кто: и на земле, и в воздухе. А пока на нашу дивизию командование фронтом возложило задачу постоянно вести разведку войск противника вдоль всего Миус-фронта и в Донбассе. Особенно часто задействовали для этого 31-й гвардейский полк под командованием Бориса Ерёмина, скоро ставшего замкомандиром дивизии, передав полк майору Куделе. Ребятам случалось вылетать на разведку по три раза в день.
Особенно хорошо выполнял эти задания пилот Савва Морозов, в отличие от своего знаменитого однофамильца не имеющий ничего общего с материальной поддержкой большевистской партии, зато умеющий под огнем десятков стволов с земли хладнокровно кружиться над немецкими позициями, высматривая, где у них какой танк, орудие, или склад боеприпасов. Об этом Савва сразу стучал по радио нашим артиллеристам, и те подбрасывали немцам уральского металла. Каждый такой вылет на разведку был верной игрой со смертью — случись немцам сбить Савву, крутившегося над ними метров на 500, и они, конечно, сразу бы его расстреляли. Но низенький, будто налитый кровью крепыш и грубиян Савва, командир одной из эскадрилий, лишь презрительно хмыкал при упоминании такой перспективы, давая понять, что ему на это наплевать. Немцы не могли достать Савву до самого конца войны, сколько он им не пакостил, особенно в Венгрии, где командование наших танковых корпусов и конно-механизированных групп на Морозова буквально молилось, произведя его в почетные танкисты. Уважали Савву и конники за безошибочное указание мест, где замаскировались «Тигры» и «Пантеры».
