Нередко крестьяне сами вызывались помочь. В деревне Хвощ, например, Прасковья Нестеренко и ее дочь Лида в своих хатах ремонтировали и стирали партизанам одежду. Сюда по собственному почину поочередно приходили работать женщины всей деревни.
Пожилой крестьянин Яков Усов тоже не остался без дела. Он ежедневно топил баню для партизан, а молодые ребята и девчата таскали воду из колодца.
Другой старик Матвей Шеленков из Сипоровки почти каждый день отправлялся на мельницу или крупорушку в Рогачев, Журавичи, Дедлово и даже Корму, чтобы размолоть зерно или приготовить крупу. Попутно он заглядывал к нашим связным, брал сведения для передачи в партизанский отряд.
Так хозяйственные операции привели к укреплению союза народных мстителей и местного населения, еще более усилили боеспособность отряда,
2
Зима выдалась на редкость суровой. Часто случались вьюжные, морозные, ветреные дни. Нам не привыкать. Фашистам же пришлось туго. Потерпев неудачу в зимней кампании 1941/42 года, они свалили всю вину на русскую зиму. Теперь же пытались облегчить свою участь. Гитлеровцы плели из соломы не то галоши, не то, как у нас говорят, чуни. На головах у них поверх пилоток появились женские платки. Некоторые самостоятельно раздобыли крестьянские полушубки и напялили их на зеленые шинели. Неуклюже-карикатурный вид приобрела армия гитлеровцев.
Вот эти вояки, направляясь к фронту, большими колоннами проезжали в полуоткрытых автомашинах по лесным участкам Рогачевского, Журавичского и Пропойского районов. Их сопровождали танкетки. Часто колонны останавливались на ночлег в деревнях, расположенных у шоссе. И сразу же начинался ничем не прикрытый грабеж. Правда, теперь уже люди научились прятать свое добро подальше. Но фашисты набили руку в поисках. В их ранцы перекочевывали последний кусок сала или курица, забившаяся в самый запаутиненный уголок сарая. Поутру гитлеровцы поспешно оставляли разграбленные села, торопясь проскочить лесные участки.
Командование отряда решило нападать на небольшие автоколонны или отдельные машины. Ввязываться в бой с крупными силами противника, двигавшимися по шоссе, отряд еще не мог, так как был малочислен. К тому же мешали гарнизоны. Каратели могли по следам на снегу устанавливать, куда ушли народные мстители, и долго преследовать их. Сдерживало даже эти операции наличие в отряде раненых и больных. А их приходилось преимущественно возить с собой. Оставить во временном лагере опасно. Сил для его охраны было маловато, а гитлеровцы могли установить его местонахождение. Приходилось возить с собой и резервную часть продовольствия, оружия, боеприпасов.
В силу этих причин часть бойцов и обоз командование решило перебазировать за Сож, а остальным маневрировать здесь. Меня направили в Струменский и Волынцевский сельсоветы для связи с Кормянским партизанским отрядом.
Преодолев за день расстояние в 35 километров, остановился у своей дальней родственницы Аксиньи Редуто. Трое суток бродил по окрестным лесам, деревням и поселкам, но никого не обнаружил. Тогда откровенно поговорил с Аксиньей. Она рассказала, что слышала от людей, будто осенью после блокады партизаны ушла в Брянские леса. Я вернулся в отряд и доложил обо всем, что видел и что поведала родственница.
В штабе решили все же пробираться за Сож. Мне дали задание разведать силы и настроение гитлеровцев на правом берегу реки в деревнях Задубье, Яновка, Рудня, где стояли вражеские гарнизоны. Пока же отряд оставался на старом месте.
Чтобы противник не раскрыл дислокацию нашего лагеря, небольшие группы партизан делали засады в разных уголках района. Одновременно вели разведку и нападали на вражеские гарнизоны, тем самым расчищая себе путь для перехода за Сож. Предполагали, что это место станет «коридором» для диверсионных групп, которые позже будут ходить на операции в Журавичский район.
Одна из засад на шоссе принесла неожиданный результат.
— Смотрите, товарищ командир, — Николай Шаньков тронул за рукав Кузьму Черненко, — легковая машина! Обнаглели, гады…
— Без команды не стрелять! — полетело по цепи.
Машина быстро приближалась.
— Огонь!
Ударил дружный залп. «Оппель» вспыхнул. Партизаны бросились к машине. Офицер был мертв, раненых адъютанта и шофера взяли в плен. Убитым оказался комендант Журавичского района.
Вскоре после этого разгромили еще один намеченный по плану гарнизон — в Задубье. Для его ликвидации много сделала подпольная организация, в состав которой входили коммунисты Яков Николаевич Никифоров, Мария Филипповна Купреева, Иван Елисеевич Драчев. Никифоров и Купреева — члены Могилевского обкома партии. Драчев — член бюро Жлобинского РК КП(б)Б. Здесь они временно укрывались от преследования фашистов, вели подпольную работу.
В целях конспирации Я.Н.Никифоров стал надомником-жестянщиком, мастерил железные печки и трубы к ним, починял посуду. И.Е.Драчева подпольщики послали в Корму. Он устроился слесарем в созданную немцами мастерскую, в которой в основном работали военнопленные.
Для Купреевой и Драчева Задубье — родная деревня. Они хорошо знали всех земляков старшего и среднего возрастов, нашли общий язык и с молодежью. Люди скрывали от гитлеровцев, что Мария Филипповна Купреева, довоенный председатель одного из могилевских колхозов, являлась членом правительства БССР. Скрывали от врага и то, что Иван Елисеевич Драчев до войны работал прокурором в Жлобине.
К Драчеву и Купреевой часто приходили крестьяне за помощью и советом. Даже Павел Никитенко, староста деревни, обратился однажды к Марии Филипповне:
— Я знаю, что ты — коммунист и здесь живешь не зря. Посоветуй, как избавиться от этой осточертевшей должности. Не сам просился, заставили меня.
— Главное, что ненавидишь немцев, — ответила Купреева. — А ненависть всегда подскажет, что и как делать. Только нужно быстрее выходить на новую дорогу.
И Никитенко нашел эту дорогу — к партизанам.
В сентябре, когда создавался гарнизон в Задубье и на молодежь насильно напяливали черную полицейскую форму, к Марии Филипповне пришли за советом братья Дьяковы — Василий и Георгий.
— Везде можно остаться преданным Родине, приносить ей пользу, — сказала Купреева. — Подумайте, как бороться с фашистами тем оружием, которое они дадут вам в руки.
Василий Дьяков и Иван Юрченко убили матерого полицая, когда тот собирался ехать о доносом в комендатуру. Оружие в пирамиде сразу же оказалось в руках партизан. Десять парней, насильно мобилизованные на службу в полицию, уехали с народными мстителями в отряд. Оккупанты уже больше не восстанавливали в Задубье гарнизон.
Спустя неделю партизаны разгромили гитлеровский форпост в деревне Ворновка. Кормянский район постепенно освобождался от оккупантов. Затем уничтожили гарнизон в деревне Ржавка Пропойского района.
Начали вылазки на шоссе и наши «охотники». Так назывались партизанские снайперы, которые охотились за одиночными фашистами, обычно велосипедистами или мотоциклистами.
Немало, как говорится, путал наши карты крупный гитлеровский гарнизон в Дедлове. Но вот морозным утром 17 декабря 1942 года Иван Новицкий, Марк Мачеча и Петр Богдан прислали ко мне посланца. Он передал, что предстоящая ночь наиболее подходящая для разгрома гарнизона. Часть гитлеровцев выехала по приказу жандармерии в Рогачев на помощь одному из карательных отрядов, который готовился напасть на местных партизан. В гарнизоне же Дедлова остались в основном те, кого насильно взяли в полицию. Вряд ли они окажут серьезное сопротивление.
Что делать? Обычно днем я не ходил в партизанский лагерь. Но сейчас особый случай. Да вот беда: не знаю точного места нахождения штаба. Он должен быть где-то возле деревни Хвощ, позавчера только передислоцировался.
Пошел в деревню Хвощ. Подхожу к первой хате, осторожно стучу в окно. Через замерзшее стекло слышу детский голос:
— Мама, шкраб-шкраб!
Выходит женщина средних лет. Она раскрывает настежь дверь. В хате только девочка на печи, сверкает на меня любопытными глазенками.
— Ты — шкраб-шкраб? — спрашивает.
Я недоуменно смотрю на женщину, она говорит:
— Так что вам надо?
Прямо объясняю, зачем я здесь.
— Очень нужно, поймите, очень. Не пошел бы утром, если бы не срочное дело. Но вечером будет поздно.
— Ну, ладно, идемте. — Она торопливо одевается и, смеясь, говорит: Моя дочушка кое-кого называет «шкраб-шкраб». Очень уж тихо стучат они, не то, что полиция.
Мария Нестеренко доводит меня до опушки. Как раз на посту Самуил Дивоченко. Партизаны сопровождают меня к штабной землянке. Я нерешительно топчусь у порога.
В проеме двери показывается богатырская фигура Белых.
— Ну, смелее заходи. — Он пристально смотрит на меня. — Зачем пришел средь бела дня?
