— Я хочу сказать, если кто-то, к примеру, совершил… скажем, кражу со взломом. Не беспокойтесь, этот господин не совершал кражи. Но если кто-то совершил кражу и сказал об этом своему другу, то друг не считает его поступок таким уж плохим, потому что он все-таки друг и, собственно, тоже взломщик. Но если он начинает отрицать факт кражи, а друг знает, что кража имела место, то друг начинает его презирать. Не потому, что он украл, но потому, что своей ложью он предал дружбу.
— Если бы моя подруга совершила кражу, я бы сказала ей, что она должна вернуть все, что украла.
— Конечно. Но если украденное уже невозможно вернуть?
— Но ведь это всегда возможно?
Чуть улыбаясь, Коринф глядел на нее.
— Но если все уже продано, Карин?
— Тогда надо все выкупить.
Коринф помолчал.
— Я должен это обдумать, — сказал он.
Когда они вошли в зал, на экране гигантские пигмеи откусывали куски от жареных бутылочных тыкв и кенгуру; проектор стоял посередине, между рядами, и, освещенные мигающими джунглями, они отыскали свободные места сзади. Коринф положил руку ей на плечо.
— Но герр Норман, — прошептала она.
— Я боюсь темноты.
— Ну, вы даете.
Пигмеи охотно открывали рты перед камерой; один из них наблюдал со стороны, хихикая и небрежно держа за крыло курицу.
— Глядите, какой брезгливый, — сказала Карин.
«Если бы он подошел, чтобы воткнуть мне нож в спину, — думал Коринф, — Карин бы поняла, что это он, и он об этом знает; он этого не сделает».
Карин засмеялась. Человек в коротких белых штанишках выдирал пигмею зуб, а тот, визжа, изо всех сил сжимал свой, упрятанный в футляр, пенис; потом человек, зажав зуб в щипцах, смеясь, показал его орущей деревне. И тут пигмей подпрыгнул, выхватил зуб из щипцов и убежал куда-то за кадр. После его поймали, связали и выковыряли, хохоча, из раны остатки корней. В ходе борьбы футляр соскочил с пениса, и, когда соплеменники начали радостно кувыркаться, Карин повернулась к Коринфу.
— Фильм для тех, кто старше восемнадцати, — прошептал он.
— Это просто ужасно.
— Мы нисколько не лучше.
— Вы тоже такой живодер?
— Я? Способен на все. Что вы делаете завтра вечером?
Она посмотрела на экран и снова повернулась к нему.
— Вы — садист? — поинтересовалась она.
— Я всегда работаю без наркоза.
Он засмеялся, поглядев ей в лицо, и поцеловал ее. Она обхватила руками его шею и начала его целовать. Он подул на ее волосы и сказал:
— Ты вкусно целуешься.
— Я чищу зубы каждый день, по два раза.
— Очень хорошо. Еще надо есть много яблок. Именно благодаря яблокам у Евы были здоровые зубы. — «Боже, — подумал он, — что за плоская шутка».
Карин искоса посмотрела на него:
— А с фрау Вибан вы так же быстро разобрались, герр дантист?
— С фрау Вибан? — переспросил он ошеломленно.
— Да, не пытайтесь выглядеть невинно. Я свои глаза не в кармане ношу. Я хорошо видела, как вы вчера с ней говорили, во время обеда и потом.
— И где же ты вчера сидела?
— Почти напротив вас, но вы никого, кроме нее, не видели. Когда вы вышли, она почти сразу вышла за вами, а ваш друг — вы еще назвали его «взломщиком» — последовал за ней. Чудесный конгресс. А от нас эта фрау Вибан требует «приличного поведения».
Коринф погладил ее по шее.
— Я и думать забыл о фрау Вибан, Карин.
— Зато мне о ней забывать нельзя. Если она увидит, как я здесь сижу… Вы лучше руку свою уберите.
Коринф накрыл ладонью ее руку и спросил:
— Завтра в котором часу?
— В одиннадцать? У Цвингера?
— Хорошо. У меня машина.
— Руку уберите.
Кладбище пигмеев. Грот у океана. Широкие ряды черепов, одни поверх других, на некоторых еще сохранились куски плоти и кожи, безграничное пространство, до самого горизонта. На секунду эта картина породила внутри у Коринфа бездонную тишину — тут сверкнула, пронзая его насквозь, пугающая ясность, но на такой краткий миг, что он это позабыл в ту же секунду. Камера старательно работала, показывая некоторые челюсти. Мертвая голова пигмея с сохранившимися волосами, белая, цивилизованная рука, украшенная перстнем с печаткой, взяла нижнюю челюсть и повернула ее перед объективом.
Через несколько минут Коринф наклонился к ней и прошептал:
— Карин, тебе фрау Вибан вчера вечером не звонила?
— Вчера вечером? Да, около девяти, профессор еще не кончил лекцию, меня вызвали.
— Что ей было нужно?
— Все-таки она вас интересует?
— Нет, это связано с другими делами.
— Из-за Будапешта.
— Что случилось в Будапеште?
— Не знаю. Ничего особенного. Какой-то скандал. Уличные мальчишки подожгли музей. Сегодня утром это было в газете.
Коринф подумал: «Купить газету».
Гном восьмидесяти лет, похожий на дикую свинью, поощрительно улыбался участникам конгресса. И делегаты задумчиво разглядывали его беззубый рот.
Участники конгресса группами покидали ресторан и направлялись в концертный зал. Коринф, полусонный от обильной еды и вина, ждал Хеллу у стойки портье. После полуденного перерыва они еще не говорили. Она была все время чем-то занята, обедала за другим столом, с русскими, много хохотала, чокалась и ни разу не посмотрела на него; но после обеда, проходя мимо, попросила Коринфа подождать ее. Ничего хорошего Коринф не ожидал. Карин он избегал, как и обещал, а Шнайдерхан больше не показывался: верно, повесился на подтяжках на том дереве, среди развалин.
Докуривая последнюю «Лаки страйк», Коринф смотрел на выставленные у киоска газеты, и сообщение из Будапешта[40] привлекло его внимание. Он купил газету и нашел на первой странице короткий отчет о беспорядках: воодушевляемые фашистами, бывшими сторонниками Хорти[41], подпольщики вышли на улицы, были совершены нападения на представителей власти, подожжен музей; восстание практически подавлено, главари будут, вне всякого сомнения, строго осуждены народом. И больше ничего. Он стал читать скучнейшую статью о конгрессе в Дрездене (ни слова о его вчерашнем бегстве, но его имя упомянуто наравне с русскими), и тут появилась Хелла.
— Пошли?
Было холодно и сыро, но дождя не было. Хелла молча шла с ним рядом; на лице ее застыло точно такое же выражение, с каким она вчера сказала Людвигу: «Вы считаете, что мы должны проводить меньше конгрессов?»
«Разбиться насмерть, — думал он, — и в сумраке вспоминать высоченную гору обломков, мимо которой проехал днем на машине».
— Что это там? — спросил он, чтобы хоть что-то сказать.
— Церковь Богородицы, — ответила Хелла, не поворачивая головы. — Одна из самых знаменитых церквей в стиле барокко. Еще Гете о ней писал. Тысячи людей спрятались от бомбежки под сводами ее подвалов, и церковь рухнула им на головы. Многие хотят оставить руины нетронутыми, как памятник погибшим.
Снова этот голос экскурсовода. Она, конечно, видела его с Карин. На улице было тихо; в развалинах дети развели костер. Он помолчал, потом начал тихонько насвистывать.
— А что, в Америке никто не носит пальто?
Попытка к примирению?
— Что с тобой происходит? — спросил он; она не ответила. — Я спросил что-то.
— Об этом я должна была бы спросить тебя. — Она отвернулась. — Ты подлец, подлец…
Он был уверен, что она плачет. Легкая улыбка мелькнула на его лице, он попытался обнять ее, но она оттолкнула его.
— Держись от меня, пожалуйста, подальше.
— Ты что, стесняешься меня?
Она застыла с приоткрытым ртом; глаза ее были полны слез.
— Ты все-таки удивительный подлец, удивительный. И явно считаешь себя большим ловкачом. Хоть раз поглядел бы на себя, когда ты ухмыляешься. — Она хотела сказать что-то еще, но поджала губы и пошла вперед.
— Хотел бы я знать, что ты имеешь в виду, — отозвался он фальшивым голосом. — Что-то насчет Шнайдерхана?
— Нет, насчет тебя! — крикнула она и вздрогнула от собственного крика. — Ты что же думаешь, я — слабоумная?
— Да что тут такого? Чисто отцовские чувства. Скажи еще, что мы сидели и целовались.
— Это у тебя вряд ли бы вышло. Но, подвернись случай, ты бы и это сделал. А деликатность, с которой ты сегодня вечером ее избегал! Конечно, чтобы не расстраивать меня.
— Это круто! Если я с ней не разговариваю, я ее избегаю. Что же, я и вчера ее избегал, когда тоже с ней не разговаривал?
— Нет, тут другая проблема. Ты ведь не такой идиот, чтобы считать меня дурой? Вчера ты ее просто не видел. Ты думал только о том, как затащить меня в постель; но теперь ты получил свое, и я тебя больше не интересую. Почему, собственно, ты не пошел сразу к шлюхам? В Дрездене их достаточно, я с удовольствием дам тебе адреса.
