Вибог пробрался к деревянной ограде заповедника, влез на нее и пополз на животе по верхнему бревну. Он знал, что его будут искать с собаками, и хотел сбить преследователей со следа.
Всю ночь Вибог блуждал по лесу. Он все чаще и чаще отдыхал, сидя то в зарослях кустарника, то на разлапистых ветвях старых елей, опустившихся до самой земли, и никак не мог отдышаться.
На рассвете он понял, что заблудился. Это испугало его. Он-то всегда считал себя в лесу как дома, и вот на тебе — не может понять, где очутился. Вибог прислонился к дереву, закашлялся. Возле него с шумом взлетела стая птиц, и он в страхе из последних сил побежал дальше.
Стало светать. Взошло солнце, оно рассеяло ночную тьму, а вместе с ней и страхи Вибог а. Вскоре в лиственничном лесу он наткнулся на дровосеков. Они сидели у костра и грелись.
— Добрый день, — поздоровался Вибог.
Люди исподлобья, подозрительно разглядывали его.
— Дай бог, — ответил один из них, видимо старший. — Откуда ты, добрый человек?
— Из дальней деревни.
— Из Челядны?
— Да.
— Ну что ж, ладно, — кивнул дровосек. — А что ты делаешь тут в лесу?
Вибог решил открыться им — эти люди располагали к себе.
— Да если говорить правду, я скрываюсь от погони.
Дровосеки переглянулись, помолчали.
— Ага. Кто же за тобой гонится?
— Да эти, в черных мундирах. Кто же еще?
— Ах эти, — сказал старший и сдвинул шапку на затылок. — Ну от этих убежать можно.
— У них собаки.
— Что ж, собака — немая тварь, не заговорит.
— Да ведь это ученые собаки. От них трудно скрыться.
— Э, что там! Обмануть их можно.
Вибогу пришлось снять пиджак, и они сожгли его. Вместо пиджака ему дали теплую накидку. Ботинки Вибог оставил. Старик лесоруб разгреб костер, так что от него осталась лишь горячая зола, и Вибог прошел по ней в ботинках. Теперь его подошвы стали чистые. Потом самый сильный из дровосеков взвалил Вибога на спину и перенес через поляну в лес, чтобы совсем никаких следов на земле от его ног не осталось.
— Ну вот, теперь и собака не страшна, — сказал старик дровосек.
Оказалось, что Вибог попал на Верхнюю Бечву в льготское лесничество.
Его спрятали в яме. После обеда лесорубы привели к нему лесника Зетека. Он был несколько растерян и даже напуган, но все-таки пообещал вечером связать Вибога с Йозефом Папрскаржем.
* * *
Прежде чем войти в ресторан рожновской гостиницы, Папрскарж еще раз подумал, правильно ли он поступает. Но потом все же нажал на ручку двери.
В ресторане было шумно. В углу веселилась подвыпившая компания, что было не редкостью в те времена. Ярыну Груберову Папрскарж увидал за столиком у вешалки, она сидела с газетой в руках.
Он узнал о ней от молодого мясника Олы Ушелика, своего бывшего ученика. Из Олы вырос лихой молодец. Он не раз переводил контрабандой стада коров из Словакии. Границу Ола знал как свои пять пальцев. Потому-то Граховец и завел с ним знакомство. С лифтершей из Брно Ярыной Груберовой Ушелик познакомился как-то летом в Рожнове и сразу влюбился в нее. Они обручились, и по настоянию Олы Ярына уехала из Брно. Правда, она, возможно, уехала и потому, что ее вскоре стала разыскивать полиция. В Карловицах, куда Ушелики переселились недавно, Ярыне найти работу не удалось, так как в учреждения всетинского округа принимали на работу только местных жителей. Ее выручил знакомый Ушелика, врач рожновского курорта, устроив на работу в кабинет диатермии.
Папрскарж подал Ярыне руку, сел рядом. Заговорил о газете, которая была в ее руках. В обществе малознакомых людей он с удовольствием изображал болтливого старичка — это было самое безопасное.
— Ола приведет Ганзелку, — вдруг перебила его Груберова.
Папрскарж кивнул и продолжал говорить. Но мысли его сейчас были о другом. Граховец принес приказ штаба партизанской бригады выявлять людей, которые по каким-то причинам хотят покинуть Чехию, и переводить их через границу.
Вскоре пришел Ушелик, молодой, невысокий парень, плечистый, с загорелым лицом и коротко остриженными жесткими волосами. С ним был Ганзелка и еще какой-то блондин.
— Это доктор Дворжак, — представил Ушелик блондина Папрскаржу и Ярыне. — Я заодно переведу и его, — добавил он без всяких предосторожностей. Ушелик был явно подвыпивши, и ему, наверное, сейчас море по колено.
Папрскарж сидел молча. Поведение Ушелика ему не нравилось.
— Ола, — укоризненно сказала Ярына, — вы пили?
— Пили, — засмеялся Ушелик, и тут Папрскарж заметил, что у обоих его спутников тоже блестят глаза.
Ола попросил принести рюмки и вынул из бокового кармана бутылку водки. Он налил всем и высоко поднял рюмку, чтобы произнести тост; его тут хорошо знали, ведь не одного теленка пригнал карловицкий мясник во двор этой гостиницы.
Ганзелка все время молчал, сидел тихо, незаметно. Зато Ола Ушелик и Дворжак болтали наперебой все, что взбредет в голову, и с каждой новой рюмкой становились все шумнее и хвастливее.
Папрскарж наблюдал за ними со все возрастающим недовольством и тревогой.
Когда Дворжак на минуту отлучился, Папрскарж наклонился к Ушелику через стол и, серьезно глядя ему в глаза, сказал:
— Послушай, Ола. Мне не нравится твоя чрезмерная откровенность. Ты слишком много говоришь. Этот Дворжак — чужой человек.
— Чужой? Совсем он не чужой, — начал возражать Ушелик.
— Откуда ты знаешь, что он не шпик? — опасливо спросила Ярына.
— Ведь ты его совершенно не знаешь, ты только сегодня впервые увидел его, — строго заметил Папрскарж.
— Да не бойтесь вы, — убеждал их Ушелик. — У меня нюх!..
Это их не убедило, они сидели подавленные.
— Если бы я не верил людям, я бы вообще не стал их переводить через границу! — вышел из себя Ушелик.
— Допустим, — заметил Папрскарж. — Но ведь сперва надо хотя бы узнать, что это за человек.
— Да что вы беспокоитесь! Он парень что надо. Бежал из Праги, а теперь хочет перейти границу. Должны мы помогать таким или нет?!
— Должны, но…
— Мы ведь рискуем только до тех пор, пока он не попал в бригаду. А там — уж будьте спокойны — Ушьяк его проверит. Говорят, там каждого новенького как следует прощупывают.
Ушелик разговорился. Он любил разглагольствовать насчет партизанских законов и обычаев.
— Без разрешения никто не имеет права оставить свое место, и один человек никогда не знает всех паролей, если уходит из лагеря, — продолжал он.
Дворжак между тем вернулся и подсел к Ярыне. Осоловевший Ола Ушелик болтал не переставая. Он всячески расхваливал партизанскую жизнь. Папрскарж делал вид, что слушает его, а сам старался прислушиваться к тому, что Дворжак говорит Ярыне. Груберова — баба не промах, она старалась побольше выведать у него.
— А сколько вам лет? — кокетливо спрашивала она Дворжака.
— Угадайте.
— Ну, тридцать, не больше…
— Что вы! Мне только двадцать восемь.
— Так вы совсем молодой!
— Но я успел много пережить, — говорил Дворжак. — Любил одну женщину. Она была намного старше меня, но я ее очень любил. Мы строили планы на будущее. Однажды я вернулся из деловой поездки и узнал, что она мне неверна.
Он разглядывал скатерть и вертел пальцем бумажный кружок-подставку из-под пивной кружки.
— А потом еще крах фирмы, — продолжал Дворжак. — Я был компаньоном одной фирмы, и мы занимались кое-чем таким, что противоречит законам протектората, как это сейчас нередко бывает… К счастью, меня предупредил брат, что за мной придут, а брат у меня в тайной полиции, в нашей тайной полиции… Конечно, ничего хорошего ждать мне не приходилось: я — бывший офицер, перед войной работал на нашу разведку в Германии, знаю все диалекты немецкого языка, что ж мне было ждать?! Я и убрался поскорее из Праги — без денег, без всего… Надо было спешить…
— Жизнь за жизнь, и никакой пощады — вот как у партизан, — гудел Ушелик в лицо Папрскаржу, держа его за борта пиджака и раскачиваясь из стороны в сторону.
Папрскарж только кивнул, но сам подумал о другом — верить или не верить этому Дворжаку?
Вдруг Ушелик заметил в углу зала знакомых и побежал к ним. Дворжак тотчас же придвинулся поближе к Ярыне.
— Осторожно, — предупредила она его, — Ола ужасно ревнив. Вам это может дорого обойтись!
— Серьезно? — засмеялся Дворжак, но все же немного отодвинулся. — Знаете, говорят, женщина как кошка: кто ее гладит, того она и царапает, кто ее гонит, к тому она ластится.
Папрскарж снова с беспокойством взглянул на Дворжака. Он видел, что Дворжак все время держится настороженно, даже когда смеется, и подумал: «Это стреляный воробей…»
Время шло. Ушелику предстояла еще дорога в Карловицы. Он хотел увезти с собой на бричке Ганзелку и Дворжака, чтобы уже следующей ночью переправить их в Словакию. Но Дворжак отказался — он, мол, приедет в Карловицы завтра поездом и сам найдет Ушелика. Он позвал хозяина гостиницы, заказал комнату, достал документы для регистрации.
