Одиннадцатого апреля наш полк получил боевой приказ — направить звено истребителей для охоты за паровозами противника в Крыму, бегающими на перегоне Симферополь-Джанкой. Вылетело звено старшего лейтенанта Люсина в составе Ивана Семеновича Прозора, Исса Ахмет Шариповича Уразалиева и Николая Рябова. Все пушки были заряжены бронебойными снарядами. Люсин, толковый летчик, продумал тактику атаки паровозов. Удар должен был наноситься сбоку под углом в девяносто градусов к движущейся цели, с правого пеленга, на бреющем полете. Цель — паровой котел. С первого же захода нашему звену удалось выпустить пар из котлов двух паровозов, тянущих составы с боеприпасами к линии фронта. Самым удачным было, что эти застывшие на путях составы так и остались стоять, закупорив всю ветку, а наше звено вернулось на свой аэродром без потерь.
К вечеру этого же дня мы уже висели над Ишуньскими позициями, где немцы с правого фланга, с запада, пошли в сильную контратаку на наши войска, входящие в Крым. Это была безнадежная затея, ведь в немецком тылу все рушилось, но они с яростью наступали, прокладывая себе дорогу интенсивным артиллерийским и минометным огнем. Против этой наступающей группировки наше командование подтягивало силы, откуда могло, без конца накрывая ее добрыми порциями бомб и снарядов, но противник, буквально устилая землю своими трупами, рвался вперед. Зная рациональных немцев, мы были удивлены такой их тактикой в явно безнадежной ситуации. Тем не менее, во второй половине дня 11-го апреля 24 «Горбатых» под командованием Ляховского и под прикрытием двух эскадрилий нашего полка, с которыми была моя очередь лететь, оказались примерно на три километра южнее Ишуньских позиций, где штурмовики с воздуха добротно проутюжили наступающие немецкие батальоны. Мы заходили на штурмовку несколько раз. Не обнаружив истребителей, принялись помогать «Горбатым» и наши «Яки». Внизу все кипело от разрывов, но ярость боя не стихала. Что это за бешенные огурцы, которые наступают, когда вокруг них все рушится? — думали мы с удивлением. По степи к району яростного боя подтягивались наши резервы: колонны пехоты и танков. К обеду следующего дня все было кончено. Земля была вся в рваных разрывах, возле которых часто-густо лежали убитые люди в немецкой форме, оказавшиеся крымскими татарами. Справиться с ними было непросто: зенитным огнем они подбили наш штурмовик и два истребителя. И если во время боев в районе Перекопа и Сиваша мы потеряли всего более полутысячи бойцов убитыми, то четыреста из них полегли именно в сражении с крымскими татарами.
Сколько всего всколыхнула наверх в нашей жизни эта жестокая война. Вышло наверх и древнее, грозное русско-татарское соперничество, казалось, оставшееся лишь в былинах и учебниках истории. Но этнос самое крепкое сообщество людей, единственный коллективный корабль, который способен выдержать удары волн истории. И вот на новом витке русские и татары снова встретились, убивая друг друга с не меньшей яростью, чем на Куликовом поле. И вопрос этот и до сих пор не решен для России. Хотя, казалось бы, особых причин обижаться на русских у народов, вошедших в их государство, гораздо меньше, чем у других, которых постигла та же судьба — войти в более мощное государство соседнего народа. Германцы просто истребили кельтов и пруссов, англичане валлонцев, французы бретонцев и провансальцев. Эти народы действовали безжалостно и рационально, а более добродушные славяне постоянно обрекают себя на нож в спину при неудачном для них стечении обстоятельств. Я ни к чему не призываю, а просто констатирую факты. Сейчас, когда по самым разным причинам и самыми разными силами и людьми крымских татар превратили в безвинно пострадавших ангелочков, я просто рассказал о том, какими видел их в 1944. А нельзя сказать, чтобы им плохо жилось в Крыму до войны. Впрочем, все относительно.
14 апреля наш полк перелетел на тот самый аэродром возле поселка Веселый, который штурмовал еще несколько дней до этого. К тому времени 19 танковый корпус уже захватил Симферополь, а Отдельная Приморская армия генерала Еременко пошла вперед вдоль берега с Керченского полуострова. На аэродроме в Веселом мы могли посмотреть наши достижения с земли. С воздуха они всегда кажутся несколько преувеличенными. Пулями и осколками реактивных снарядов было разбито 18 немецких самолетов. Аэродром был так стремительно захвачен нашими танкистами, что немецкие авиаторы едва не попали в плен, впопыхах бросив 2800 тонн искусственного бензина голубого цвета в подземных резервуарах и десяток совершенно исправных самолетов: пять «Фоккевульфов» и пять «Ю-87». Среди другого имущества заслуживает упоминание сотня больших аккумуляторов для танков, весом килограммов по 80 каждый.
Наши души просили весны, и они ее получили. Казалось, мы рассчитываемся с немцами за все, бьем их, недавно неуязвимых, часто и помногу. Здесь, в Крыму, мы будто бы загладили все наши неудачи и поражения: «Даешь Советский Крым! Слава товарищу Сталину!». Мы будто забыли о половине страны, лежащей в руинах и многих миллионах наших погибших. Крым был в цвету, и перед нами был враг, бить которого стало нашей профессией. С прочим разберемся позже. Разбираться предстояло долго.
За боями в Крыму следил весь мир, и дядя Джо, покуривая трубку, рассказывал Черчиллю, как он браво воюет, хотя сроду на фронте не был. Такова была в Крыму весна 1944-го года. Уже 16 апреля два наших братских полка — штурмовой и истребительный, сидели на отличном стационарном аэродроме морской авиации — Сарабузы, что недалеко от Симферополя. Бой еще шел, а на этот аэродром уже прибыл хозяин, командующий авиацией Черноморского флота, в которой я так мечтал служить когда-то.
Но за все приходится платить, и счет, выставленный судьбой к оплате, находился на подступах к Севастополю, в районе Сапун Горы, где проходила и линия обороны наших войск, почти год удерживавших немцев под Севастополем. И опять была гора, на этот раз Сапун, вечный памятник многим героям. Не чета тому обелиску, скромной пирамидке из металла, который я установил на могиле Иван Павловича Залесского, насыпанной украинскими крестьянками. Собственно, Сапун Гора даже не гора, а возвышенная складка местности, длиною до двадцати километров, прикрывающая Севастополь со стороны Балаклавской бухты, господствующая над округой. Здесь и остановились наши войска. Сюда мы без конца летали, долбя вражескую оборону попеременно с артиллеристами. Казалось, каждый сантиметр Сапун Горы и близлежащего мыса Херсонес уже покрыты раскаленным металлом. Но стоило нашим войскам пойти вперед, как оживали пулеметы и по порядкам наступающих начинал гулять артиллерийский смерч. Более восьми тысяч боевых вылетов совершили наши полки и бомбардировщики флотской авиации на Сапун Гору и мыс Херсонес, на которых и над которыми, казалось, круглые сутки бушует раскаленный металл. Мы воспользовались тем, что немцы, в ходе поспешного отступления, бросили на своем аэродроме в Сарабузах более пяти тысяч крупнокалиберных бомб без взрывателей. И головные, и донные, и боковые взрыватели привезли самолетом из Москвы, и скоро эти бомбы, весом в одну тонну, полтонны и двести пятьдесят килограммов, уже летели на головы немцам с бомбардировщиков «ПЕ-2» и «Бостон» — английского производства, о которых наши летчики отзывались неплохо. С 14-го апреля по 7-го мая Сапун Гора и ее окрестности сотрясались адским грохотом, которого, казалось, не выдержит ничто живое, но немцы, вгрызшиеся в фундаментально укрепленный район и опиравшиеся на разрушенный Севастополь, не думали об отступлении. Если кто-нибудь считает, что к 1944-му году мы сломили немецкий дух и немецкие амбиции, то он ошибается.
Но было ясно, что с Сапун Горой надо было кончать, даже дорогой ценой. Седьмого мая 1944-го года в воздухе над Севастополем, казалось, уже не оставалось места для самолетов. Сапун Гору бомбила дальняя авиация с кубанского плацдарма и пикирующие бомбардировщики — более трехсот машин из нашей восьмой воздушной армии, очень точно клавшие бомбы по дотам и дзотам. В промежутках между бомбометанием немецкие позиции «шуровали», как любили говорить пилоты штурмовики и истребители. Я висел над Сапун Горой на своем истребителе в составе полка. Была устроена адская карусель: уже несколько часов одна группа самолетов сменяла другую. «Пэшки» опускались почти до земли и укладывали бомбы в амбразуры дзотов, как яйца в лукошко. И, наконец, мы увидели, что немцы начинают покидать свои позиции, отходя в сторону Севастополя. Наши штурмовики били по отступавшим немцам, ускоряя их движение в сторону мыса Херсонес. Думаю, что бегство немцев ускорило еще и то, что восточные склоны Сапун Горы состоят из обрывистых скальных складок. Когда в эти скалы попадала бомба, то камень разлетался огромными веерами осколков. Но даже когда немцы отходили, то их пулеметчики не покидали передовые траншеи и засыпали пулями наших солдат, взбирающихся по скалистым обрывам. Мы со штурмовиками опустились до высоты ста метров, и огнем своих пушек пытались подавить немецких пулеметчиков. Над вершиной Сапун Горы стояла мгла, хотя день был солнечный. Мы видели, как в атакующих пехотных цепях падают под пулеметным огнем наши солдаты. Но вот, наконец-то, они уже на вершине.
