Ярко, по-летнему светило солнце. С высоты открывалась широкая панорама. Ослепительно поблескивали покрытые ледниками хребты, темнели впадины и расщелины, пугающе торчали скалы и обрывистые выступы. Тень вертолета мягко скользила по ледяным полям, скалам, расщелинам. Внизу, под винтокрылой машиной, широко распластав крылья, царственно парил орел. Он, казалось, не обращал никакого внимания на гудящую железную птицу.
Включив внутреннее переговорное устройство, Екимов спросил у летчика-оператора:
— Как самочувствие, капитан?
— Нормально, командир, — ответил Александр Зайцев, штурман эскадрильи, постоянный напарник Екимова в полетах. — Но высота дает о себе знать. Кислорода стало в воздухе поменьше.
— Это и чувствуется, — подал свой голос в переговорном устройстве бортовой техник, старший лейтенант Андрей Зубин. — Раслабуха сплошная по всему организму идет.
— Тут нам не Кавказ! — сказал Екимов.
— Летим гораздо выше, чем на Кавказе, — подтвердил Зайцев.
— Орла слева внизу видишь? — спросил Екимов.
— Красавец! — ответил Зайцев. — Идет параллельным курсом.
— А как наш?
— Порядок, командир! Выдерживаем направление по карте, — доложил штурман и добавил. — Впереди по курсу главный хребет.
— Вижу! К нему и подлетаем.
И вдруг все разом изменилось. Майор поначалу даже не заметил, как чуть-чуть резче, чем обычно в таком полете, потянул ручку управления на себя. На Кавказе привык одолевать вершины и на этот пустячок сразу даже не обратил внимания. Но именно этого «пустячка», этих «чуть-чуть» оказалось вполне достаточно. Они оказались необратимыми, роковыми.
Мощный боевой вертолет в одно мгновение оказался непослушным. Ручка управления, словно этого только и ждала, она, как живая, самопроизвольно и активно пошла назад, на Екимова. Такого еще никогда не было. Майор оторопел. В следующее мгновение Екимов пытался остановить ручку, парировать ее самопроизвольное движение назад. Но к удивлению ничего не получалось. Ручка дошла до самого крайнего положения и встала намертво. Он в отчаянии напряг мышцы, оперся спиною в кресло летчика, но ручка не поддавалась. Она стала «дубовой», словно ее заклинило. Хоть плачь, хоть кричи.
Тем временем боевая машина захрапела, как норовистый конь, задрожала всем своим железным телом, и стала самовольно, с упрямым упорством задирать нос в небо. Она круто полезла вверх, на горку. С каждой секундой увеличивался опасный угол подъема. Огромная невидимая силища подхватила неуправляемый вертолет, как легкое перышко, и понесла.
— Командир, ты живой? — раздался в наушниках тревожный возглас штурмана. — Володя? Отзовись?!
— Да живой пока…
— Что случилось?
— Ни хрена не пойму… — честно признался Екимов.
— Командир, что происходит? — вторил штурману бортовой техник. — Сваливаем в мертвую петлю? Неужели нам кранты?!..
— Прекратить сопли-вопли! — оборвал его майор.
— Так дела хреновые, хуже некуда!
Екимов поспешно включил наружную связь. Назвал свой пароль. В эфир понесся его тревожный голос:
— Борт стал неуправляем. Авария! Заклинило ручку управления!
— Повторите! — запросили из управления полетами.
Екимов повторил и назвал свои координаты.
— Что предпринимаете?
— Борюсь за живучесть корабля! — прокричал Екимов на морской манер.
А что еще он мог ответить?
Майор не мог понять, что же произошло, что случилось с еще недавно послушной боевой машиной, почему она упрямо задирает нос? Екимов бросил тревожный взгляд на прибор авиагоризонта и отметил, что стрелка показывает опасный угол тангажа, перевалив уже за шестьдесят градусов. Тревога быстро перерастала в холодный парализующий страх.
Ну, вот и все! Отлетался…
Мгновенно вспомнилась семья: жена, дети, старики-родители… И тут в памяти воскресла присказка отца-фронтовика: «Никогда не дрейфь, Володька! Безвыходных положений не бывает!» Екимов грустно улыбнулся и сжал зубы. Усилием воли подавил неприятную дрожь в коленях. «Володька, не дрейфь! — приказал он себе. — Не паникуй! Думай, думай, думай!» В воспаленном мозгу вспыхивали вопросы: «В чем загвоздка? Что случилось? Где причина?! Почему отказ управления? Где произошла авария? Что вышло из строя?» Один за другим отбрасывались в сторону, словно оторванные листки календаря, спешные предположения, пока не выкристаллизовался и не определился правдоподобный ответ: «Произошел внезапный обрыв поводка тарелки автомата и начался перекос несущего винта. Под действием встречного воздушного потока, несущий винт стал самопроизвольно заваливаться назад, а сам вертолет пошел на неуправляемую мертвую петлю…»
Что же делать?! Что можно предпринять?! Как выкарабкаться из мертвой петли?…
В те критические секунды Екимов даже предположить не мог, что вертолет попал в глубокий «подхват» — весьма опасный режим полета боевой машины. О «подхвате», о причинах его возникновения, велись теоретические споры, ибо большинству вертолетчиков в такой режим самим попадать не приходилось.
Как не растерялся, не дрогнул, майор сам не знает. Выручили выдержка и самообладание, а еще — острое желание спастись, выжить. Выжить, во что бы то ни стало! Спасти самого себя, спасти экипаж, — штурмана и бортового техника, судьба которых сейчас в его руках… Он хорошо знал технические качества своего вертолета, верил в его летные возможности. Действовал почти автоматически. Но, как потом выяснилось, правильно. Уловил момент падения скорости. Как-то непроизвольно, словно кто-то подсказал, уменьшил «шаг» несущего винта. Всего на чуть-чуть, на пару градусов. Скорость подъема упала почти до нуля. И сразу, со спасительным облегчением почувствовал, что ручка управления стала медленно подаваться. Она пошла! С трудом, но все же послушно пошла от себя. Нагрузка, страшная сила, которая давила на ручку управления, а через нее на его руки, на его тело, вдруг ослабла и… мгновенно исчезла. Так же внезапно, как появилась и проявила себя.
Вертолет снова становился послушным!
Екимов, еще окончательно не веря в спасение, стал осторожно, не спеша, но уверенно выводить боевую машину в нормальный горизонтальный полет и первым делом проверил показания приборов. Они, как по команде, показывали «норму»! Только теперь майор облегченно вздохнул и почувствовал, как расслабляется напряженное тело.
Спасены!
За стеклами вертолета снежные склоны, ядреный мороз, а с него ручьями стекал пот, застилал глаза, катился по щекам, по шее, по спине, словно майор в полном зимнем обмундировании оказался в парной бане. А сердце счастливо бухало в груди. Протер глаза кулаком. Очухался. Отдышался. Двигатели работали уверенно и наполняли кабину радостным и приятным гулом. А Екимов дотошно анализировал каждый момент сложной ситуации.
— Что случилось? Что случилось? — запрашивали с земли. — Отвечайте! Отвечайте!
— Теперь все нормально! Справились сами. Разрешите продолжать полет?
— Разрешаю.
А в голове звучал один единственный вопрос, на который Екимов не находил вразумительного ответа: «Так что же все-таки произошло?»
Этот вопрос прозвучал в наушниках. Его задал штурман дрогнувшим от пережитого волнения голосом.
— Сначала подумал, что отказало управление, — ответил Екимов, размышляя вслух, — а потом мне вдруг показалось, что возникли нелады с автоматом перекоса.
— И что же было на самом деле? — допытывался Зайцев. — Может «подхват»?
«Подхват»? — мысленно повторил Екимов, и только теперь все стало ему ясно. Как же он раньше об этом не догадался? Вот что они пережили! И вслух произнес:
— Боюсь, что да!
— Это был «подхват», командир? — переспросил штурман.
— Попал в самую точку.
— Самый настоящий?
— Да, Шура, — подтвердил Екимов и добавил: — Натерпелся страху по самое горло…
— Главное, что выкарабкались!
— И остались живыми, — вставил слово бортовой техник.
— Ты-то как? — спросил его Екимов.
— Отделался шишками, — признался тот. — Никак не ожидал такого кульбита! Честно говоря, не успел ухватиться руками за что-нибудь, ну и улетел к дальней стенке свой кабины, там и зажало. Черт-те что в голову полезло. Показалось, что всем нам кранты.
— А ты думаешь, у меня поджилки не затряслись? — признался штурман.
В эти радостные минуты Екимов невольно вспомнил, как уже переживал подобную передрягу, как натерпелся страху, впервые попав в «штопор». А теперь этот самый «подхват»… Еще тот сюрприз! Как говорят два сапога, но не пара, поскольку оба на левую ногу…
«В полете — думай о полете!» — этой железной формулы Екимов придерживался безоговорочно и настоятельно советовал то же подчиненным. Но сегодня полет был необычным, исключительным. Он снова и снова вспоминал недавние события, не спеша прокручивал в голове эпизод за эпизодом, припоминал мельчайшие подробности. И чем больше думал и анализировал, тем явственнее вырисовывалась картина нестандартной ситуации.
