Джулька снова подкралась к дверям вагона, может, ей все же удастся вскочить туда, но вот толстая женщина ее увидела и снова сердито прогнала.
Джулька еще никогда не выглядела такой несчастной и беспомощной, как теперь. Она готова была броситься на эту сердитую женщину и показать, на что способна. Но в это время к дверям подошли две санитарки и заговорили о чем-то с женщиной, не обращая, однако, на Джульку никакого внимания.
Тем временем погрузка подходила к концу, и поезд вот-вот должен тронуться с места. Раздался протяжный гудок паровоза. Все, кто сопровождал вагоны, вскочили на высокие ступеньки, взялись за тяжелые поручни. Подводы, которые привезли раненых, быстро понеслись обратно в сторону леса, и станция опустела.
Все уже были на своих местах, только одна Джулька стояла беззащитная и несчастная в стороне от вагона, глядя на озабоченных женщин, загородивших вход в тамбур.
Вот-вот поезд тронется, захлопнутся двери вагона. И тут Джулька увидела в окне дядю Леонтия. Опершись на костыли, он направился к дверям просить сестер, чтобы пустили собаку. Джулька стала подпрыгивать возле самих ступенек, выть, лаять, просить, но толстая докторша была неумолима. Видимо, и дядя Леонтий не мог ее упросить. Еще минута – и женщина захлопнет двери, и тогда все пойдет прахом.
Послышался громкий лязг буферов, поезд покатил по рельсам. И тут произошло такое, чего никак ни сестры, ни врачи не ожидали. Джулька собралась с последними силами, бросилась за удаляющимся поездом и, разбежавшись, ловко, одним прыжком вскочила в вагон, сбив с ног и женщину, и санитарок, которые с перепугу подняли дикий визг.
Джулька, запыхавшись, уставшая, пронеслась по коридору, оглядывая раненых, в поисках друзей и, найдя их, забилась под нижнюю полку, где лежал и стонал Шика Маргулис. Джулька вытянулась на полу, затаилась, чтоб никто ее не увидел.
Почувствовав, что Джулька едет с ними, что лежит внизу под полкой, ребята обрадовались, однако не подавали вида, что Джулька с ними. Чего доброго, сердитая докторша прогонит ее.
Поезд, набирая скорость, мчался с невиданной быстротой. Светлело, и надо было чем поскорее преодолеть опасный участок, чтобы вражеские самолеты не обрушились на состав.
Перед глазами мелькали исковерканные телеграфные столбы, опутанные паутиной рваной проволоки, разбитые полустанки, будки стрелочников, водонапорные башни.
На каждом шагу все еще чувствовалось близкое дыхание войны, невиданной битвы, которая на какое-то время притихла, но могла в любую минуту вспыхнуть с новой силой.
Огромный госпиталь на колесах, который мчался, словно сто чертей его подгоняли, вошел в свою обычную колею.
Начался обход врачей. Они ходили из одного купе в другое, подсаживаясь к каждому больному, щупая его, выстукивая, перебинтовывая, помогая, чем можно было в этих необычных условиях.
Шика Маргулис и Васо беспокоились, что врач – эта полная женщина с крашеными волосами, которые выбивались из-под высокого белого колпака, – задержалась возле них дольше, чем у остальных, боясь, чтобы Джулька чего доброго в этот момент не вздумала высунуться из своего укрытия или залаять и испортить все дело. Сочтя, что женщина их обижает, Джулька может броситься на доктора, и тогда ее наверняка вышвырнут в два счета.
Но Джулька молча лежала в своем углу, притаилась еще больше, почти не дышала, не подавала признаков жизни, зная, что с этой женщиной шутки плохи.
Только к полудню, когда все успокоилось в вагоне и раненые уснули сном праведников, прерываемым стонами и выкриками в бреду, Джулька осторожненько высунулась на свет божий и стала будить своих спящих друзей.
Сколько они ни напрягали память, никак не могли вспомнить, откуда она взялась, как не могли сразу, спросонья, понять, где сами находятся и почему под ними стучат колеса.
Дядя Леонтий слез кое-как с полки, накормил и напоил Джульку, погладил ее, приласкал, прижал к себе, сказал несколько слов и кивнул, чтобы на всякий случай ушла в свое убежище, никому не бросалась в глаза. Не ровен час, могут найтись недоброжелатели и выбросить ее из вагона.
Джулька сразу поняла намек доброго человека и, когда поела и утолила жажду, повиляла хвостом, облизала руки сибиряка и снова забилась на свое место. Там она пролежала до утра. Тихонько, чтоб никто не заметил, выползла, съела оставленную ей в мисочке еду, выпила воды и, незаметно сделав в дальнем углу свое дело, снова ушла на покой.
А время шло быстро.
Долго оставаться незамеченной становилось невозможно. Крашеная женщина-доктор довольно часто приходила к своим пациентам, присаживалась на край полки, беседовала тихонько, давала лекарства и уходила к соседям.
В один из таких осмотров, когда она негромко разговаривала с дядей Леонтием, Джульке ни с того ни с сего захотелось лизнуть ей ногу, и доктор с перепугу вскрикнула, подскочив до потолка.
– Боже мой, что это еще за нечистая сила?! Убрать ее! – закричала женщина, увидав под полкой Джульку. – Я же просила…
– Доктор, извините, конечно, капитан медслужбы, – отозвался дядя Леонтий, – но это не собака, а чудо. Умница, наша любимица.
Джулька выползла, поднялась на задние лапы и подпрыгнула к солдату, тихо залаяла, закружилась и положила передние лапы на плечи Леонтия. Доктор развела руками. Страх, который охватил ее, куда-то улетучился, и на ее полном румяном лице вспыхнула удивленная улыбка – прежняя злость куда-то исчезла, и после недолгой паузы, оглядывая необычное создание, доктор воскликнула:
– Какая прелесть! В самом деле красавица! Она не кусается?
– Что вы! Не кусается, товарищ военврач, простите, капитан медицинской службы, – с волнением отозвался Шика Маргулис, опасаясь, что она все же прикажет выбросить Джульку. – Это необычная собака. Если б вы видели, что она вытворяла там, в бою! Красота! Это наш настоящий друг, каких мало!
– Вы бы, доктор, посмотрели, как Джулька бросалась на фашистов, как рвала их! Гляньте, какие клыки у нее. Это редчайшей породы собака.
– Да, да, наш Профессор сказал, что такие экземпляры встречаются очень редко. Это отпрыск тех псов, с которыми Тургенев ходил на охоту.
– Постойте, постойте… – уставилась она на ребят. – При чем тут Тургенев? Что за профессор?
– Ну этот наш пулеметчик Саша Филькин. Студент. Мы его прозвали Профессором. Чудесный парень. Душа человек. Два дня тому назад он тоже был тяжело ранен и его отправили в госпиталь вместе со старшиной Михасем. Может, слыхали?
Тут женщина уже совсем растерялась, запутавшись в именах: Профессор, Саша Филькин, Михась…
И глядя на своих возбужденных пациентов, не понимая, к чему они все это ей объясняют, сказала:
– Рокоссовский, Жуков, Конев, Горбатов, Василевский – о них я слышала, а вот уж извините, дорогие, Михась, Саша Филькин и кто-то там еще – не слыхала по своей отсталости… – съязвила она.
– Но честное слово, доктор, – вмешался Васо Доладзе, – редкая собака. Мы не шутим… Шика ее на манеж собирается потащить. В цирк с клоуном…
– Все это хорошо и мило, но скажите мне, как можно везти в санитарном поезде, где столько раненых, где такая теснота, собаку, пусть она даже будет из своры самого Льва Николаевича Толстого? Наше начальство увидит здесь эту, как ее, Джульку, и мне будет большая неприятность. Придется с ней распрощаться, хотя жаль…
– Товарищ докторша, – вмешался дядя Леонтий, – не обижайте. Пусть Джулька едет с нами. Это наша общая просьба. Прибудем на место и что-то придумаем. Уважьте, пусть остается с нами.
Увидев молящие глаза старого солдата, доктор пожала плечами, не представляя себе, как быть. Все-таки жаль было выбросить посреди поля это славное животное, но с другой стороны…
Она растерялась. Не хотелось причинять еще больше горечи и боли этим измученным людям, но также понимала, что, если начальство обнаружит собаку в вагоне, без неприятностей не обойтись.
В купе вошли две сестры, принесли в ведрах суп, кашу, хлеб, чтобы накормить людей.
Девчонки, увидев Джульку, завизжали от страха и чуть было не уронили свою тяжелую ношу – ведра с супом – замерли, боясь двинуться с места, но, увидав, как доктор гладит собаку по красивой длинной шерсти, немного успокоились и занялись своим делом.
Наполнив полные миски раненым, они достали помятую алюминиевую миску и налили также супу с мясом четвероногому пассажиру.
Джулька обрадовалась и, не заставляя себя долго просить, принялась за еду.
Она ела быстро, аппетитно, все еще с опаской посматривая на пухлую докторшу, словно понимала, что от этой женщины, которая, правда, несколько подобрела к ней, зависит ее судьба.
Джулька чувствовала, что опасность миновала, ее не вышвырнут из вагона, и уже не возражала, когда санитарки стали ее гладить.
А тем временем в купе набилось народу из ходячих раненых, сестер. Все смотрели с восхищением и интересом на эту красавицу, громко расхваливая ее на все лады.
