Едва запела первая утренняя птаха, а небо на востоке стало сереть, Заруба уже был на ногах. Сон освежил и успокоил его, придав телу силы и бодрости. Гнат обмылся до пояса ледяной водой из родника и, утираясь чистым рушником, полной грудью вдохнул смешанный с настоем трав и цветов горный воздух. Лагерь еще спал, лишь воротившиеся только что из секретов пластуны спешили с рушниками к роднику, зная, что раз атаман на ногах, выход отряда близок.
Заруба разбудил Драгомила и Сироту, но не увидел среди спящих Серьгу Осычного и его людей, ушедших по следу абреков. Стало ясно, что они продолжают преследование, не потеряв след в ночном лесу…
Серьга знал, куда поутру двинется отряд, поэтому ожидать от него известий следовало уже в пути. Гнат дал время казакам умыться и велел приготовить к погребению тела собратьев, павших в ночном бою. Процедура эта была нехитрая, потому что, ведя постоянную походную жизнь, каждый казак имел в переметных сумах погребальный наряд: белую сорочку – вышиванку, свитку из бархата или оксамита, желтые чоботы на высоком подборе из мягкой сафьяновой кожи и широкий шелковый пояс с кистями.
Покойников обмыли у родника, обрядили в последний путь, и завернув тела в куски брезента, предали земле. Насыпав невысокий курган над братской могилой, казаки в скорбном молчании оседлали лошадей, и с первыми лучами взошедшего солнца отряд растворился в утреннем тумане…
Абреки шли до рассвета, постепенно отрываясь от преследовавших их пластунов.
С первыми лучами солнца они вышли из лесу, быстро пересекли неширокое плато, покрытое каким-то чахлым кустарником, и скрылись за нагромождением диких скал.
Поскольку их путь лежал все время вдоль горного хребта, который пересекли по желобу казаки, Серьга понял, что Заруба выведет их отряд именно на это плато. Внимательно осмотрев местность, Серьга определил, что их путь в Тарки лежал выше только что пройденного ими леса, с другой стороны хребта.
Идти через плато Осычный не решился, опасаясь, что абреки выставят дозор за камнями. Он решил обойти плато, сделав крюк по лесу, подковой огибавшему его, и выйти абрекам в тыл.
Немного отдохнув и подкрепившись копченой индейкой из погребов шамхала, пластуны выступили в свой опасный путь.
Идти по сумрачному, дремучему лесу оказалось намного легче, чем ночью, и скоро казаки вышли к каменному залому, за которым укрылись абреки.
Серьга отправил двоих пластунов на разведку, остальные стали готовить к бою оружие – заряжать пистоли, натягивать на луки тетиву.
Солнце стояло уже высоко, накаляя камни, когда воротился один из разведчиков – Василь Дубовой.
- Их тринадцать! – без предисловий выпалил он. – Сховались, суки, так, что еле нашли их. Все спят, кроме одного, который вылез на скалу и смотрит за опушкой леса. Его можно снять стрелой, а остальным «секир-башка» исделать, как они нашим. Сливу я оставил за ними присматривать, но надо побыстрей! А то, как бы наши из лесу не показались.
- Дак, мы-то готовы давно, - ответил Осычный. – Веди, давай, отомстим за братов наших славных. Да, погоди – ка! А лошади их где? Лошади могут нас учуять и ржанием своим предупредить абреков.
- Лошадей они спустили ниже, в лощину. Там ручей бежит, и деревца растут. Там они их и привязали. Их за каменной грядой и не видно даже.
Казаки поднялись и, привычно попрыгав, чтобы убедиться, что ничего из снаряжения не бряцает и не издает предательских звуков, скорым шагом двинулись за Дубовым.
Пройдя саженей триста, постоянно лавируя между каменными завалами, пластуны вышли к неглубокой впадине, окруженной со всех сторон скалами. Укрываясь за огромными валунами, они приблизились к биваку абреков и увидели спящих под каменным карнизом горцев.
Дубовой пальцем указал на карниз, низко нависающий над впадиной, и пластуны осторожно, по-одному влезли на него, растягиваясь по всей его длине. Осычный остался внизу, держа на прицеле постового, который резко выделялся в своих черных одеждах на белом под солнцем фоне скального камня.
Дождавшись, когда все казаки будут готовы действовать, Серьга натянул тетиву и пустил стрелу. Тонко просвистев в воздухе кованным наконечником, стрела глухо ткнулась в спину абрека, пробив между лопаток тонкую кольчугу. Не успело тело его скатиться со скалы, как пластуны уже мягко спрыгнули с карниза, не издав ни звука, и набросились на абреков.
Авко проснулся и мгновенно вскочил на ноги, едва жало казачьего кинжала коснулось его горла. Легко отбив смертельный удар, он ударом ноги в низ живота, как котенка отшвырнул от себя казака, зная, что от такого удара казак не выживет, и выхватил из ножен кривую турецкую саблю. Ближайший к нему казак, склонившийся над телом поверженного абрека, был перерублен надвое ударом нечеловеческой силы. Но удар наискось, с потягом по корпусу второго казака, обернувшегося к нему, вдруг был отбит. Причем отбит не саблей, а кинжалом, чего не бывало еще ни разу за всю долгую разбойничью жизнь Авко.
Удивленный и слегка ошарашенный, Авко чуть отступил и молниеносно нанес новый удар, который казак отбил с такой же легкостью, как и первый. Но биться кинжалом против сабли практически невозможно, и Авко, сделав ложный замах, перебросил саблю в левую руку, нанося ею удар от противной замаху стороны. Еще никто никогда не успевал отбить такой удар, но казак успел. Причем его удар оказался такой силы, что клинки сабли Авко и кинжала казака сломались, как прутики, и, кувыркаясь в воздухе, разлетелись в разные стороны.
Авко, обладавший недюжинной силой, понял, что на сей раз, ему достался достойный противник. Он схватился за рукоять кинжала, но казак ухватил его железной хваткой за запястье, и, шагнув ему за спину, второй рукой охватил горло Авко.
Абрек попытался вырваться из смертельных объятий, но сразу понял всю бесполезность своих попыток. Все еще пытаясь освободиться, он локтем свободной руки изо всех сил нанес удар по корпусу противника. Но с таким же успехом можно было сунуть локоть в каменную стену. А рука казака все сильнее и сильнее сдавливала его горло, и уже налилось кровью лицо абрека, и глаза полезли из орбит. А затем Дубовой, а Авко нарвался именно на него, резко поднял и тряхнул тело врага, обрывая шейные позвонки. Тело абрека сразу обмякло, руки опустились и повисли, как плети, голова запрокинулась. Тряхнув для верности еще раз, Дубовой отшвырнул тело врага в сторону, как тряпичную куклу.
Авко мелко-мелко засучил ногами, взбивая в пыль каменную крошку, потом резко вытянулся в струну, захрипев горлом и пуская кровавые пузыри, и умер…
- А если б на пути этого быка оказался не Василь, а кто-то другой? – только и произнес Осычный, глядя с горечью на тела двух убитых абреком пластунов. – Это ж он всех нас мог бы вот так положить!
- Всех бы не положил, - ответил Дубовой. – Чья-нибудь пуля остановила бы…
Но силен был гад, ничего не скажешь…
Прошло еще немало времени, прежде чем из лесу показался передовой дозор казаков.
Встав в полный рост на скале, Василь Дубовой помахал им шапкой, указывая направление, и вскоре побратимы уже обнимали друг друга, радуясь встрече. И лишь увидев в тени карниза два мертвых тела, лица дозорных мрачнели, а в глазах пропадал задорный блеск…
Магома мрачно глядел вослед абрекам, пока последний из них не скрылся за плотным строем вековых буков и грабов. У него мелькнула мысль продолжить преследование отряда казаков, но он тут же прогнал ее.
К стоящему недвижно предводителю купечества медленным шагом подъехал Суюн, который держал в городе всю торговлю скотом. Суюн был богат и знатен, но в военных походах почти не участвовал – почему-то всякий раз, когда из Тарков отправлялись беледы на войну, Суюн оказывался в отъезде. Но сейчас ему, видимо, захотелось боевой славы, потому что высказался он резко и даже повелительно:
- Магома, твои сыновья погибли, - сказал он. – Преследуя их убийц, мы потеряли еще восемнадцать беледов. Погиб наш амир Турпал. А ты почему-то решил вести нас обратно в Тарки, хотя должен быть заинтересован больше всех в том, чтобы нагнать и покарать убийц. Посмотри, горстка абреков отправилась вслед за урусами, а нас около сотни! Но ты ведешь нас не в бой, ты ведешь нас домой! Мы не понимаем тебя, Магома!
