— Сперва не все это понимали, — отозвался Егор Ильич. — Считали вас слишком требовательным, придирой, скупым на доброе слово и щедрым на выговоры. Боялись, что скрывать.
— Разве я груб с подчинёнными? — спросил Говоров.
— Ну, как можно. Я ещё по гражданской помню, что самое страшное ваше ругательство: бездельник. Но вы это слово так произносите, что человек мигом все свои ошибки и проступки вспоминает. Услышать его от вас тяжелее, чем от другого командира шестнадцать этажей виртуозной брани.
— Немножко побаиваться командующего, конечно, не вредно для военного человека, — усмехнулся Говоров. — Но надеюсь, что теперь меня поняли.
— Теперь понимают, — согласился Никаноров. — Поняли, что на войне нет не важных дел, нет мелочей. Из малых величин складывается крупная сила. Каждую минуту и каждую пулю надо использовать для дела победы. Знаете, Леонид Александрович, сейчас командиры считают неряшливую работу таким же персональным неприличием, как небритость или грязь на мундире.
— То-то мне всё реже приходится произносить «бездельника», — сказал Говоров. — А блокаду мы скоро прорвём, не сомневайтесь.
Этот разговор происходил в декабре. Тогда Говоров почти полностью обдумал ударную операцию, которая круто повернёт ход событий на Ленинградском фронте.
Осталось продумать детали наступления. Необходимо было учесть все так называемые мелочи. Совещались генералы и о таких вещах, которые раньше не пришли бы в голову. На военном совете обсуждали вопрос: кричать бойцам «ура!», когда побегут через Неву в наступление по льду, или молчать? Врачи сказали, что на морозе «ура!» сорвёт бойцам дыхание, отнимет силы.
Но нельзя же идти в атаку молча!
Было принято решение, чтобы сводный оркестр фронта играл гимн «Интернационал».
Наступило утро 12 января 1943 года.
Огромный оркестр построился на правом берегу Невы, по центру полосы наступления.
Грохот артиллерийской подготовки разодрал стынь морозного воздуха. Две тысячи орудий и миномётов били по переднему краю фашистов. Там у них было три линии траншей, густые заросли проволочных заграждений, множество огневых точек, а высокий берег они облили водой и превратили в ледяной откос. Леонид Александрович припомнил бой на берегу Васюгана. Колчаковцы тоже облили берег водой, понадеялись, что на такой каток никакой солдат не взберётся.
Командующий приказал нескольким батареям бить в упор по ледяному насту, и от него не осталось ровного местечка.
Канонада гремела два часа.
Потом на несколько секунд наступила оглушительная тишина, от которой заболели привыкшие к грохоту уши бойцов.
Вдруг дала общий залп наша реактивная артиллерия.
И тогда заиграл оркестр.
Могучая музыка старого гимна коммунистов была слышна за много километров. Враги опешили в своих траншеях, не понимая: зачем раздаётся над полем битвы торжественная мелодия. Наши солдаты побежали по льду, и через шесть минут бой завязался уже в траншеях фашистов. Первые траншеи, в которых гитлеровцы жили полтора года и привыкли считать неприступными, были захвачены.
Но контрудары вражеских танков, артиллерии и самолётов не позволяли двигаться дальше. Дело в том, что наши тяжёлые танки не могли перейти Неву — лёд не выдерживал их тяжести.
А без танков какое же наступление?
Леонид Александрович помрачнел: целый день наступающие войска толпились почти на месте. Он даже назвал «бездельником» одного из самых великих тружеников фронта, начальника инженерной службы генерала Бычевского. Но Борис Владимирович не очень обиделся, он знал, что инженерным командирам упрёки и выговоры перепадают гораздо чаще, чем похвалы и награды, такова уж у инженеров служба. От них порой требуют невозможного.
В самом деле, как переправить через лёд многотонные танки, если лёд под танком трещит и ломается? Можно, конечно, попробовать взорвать лёд и навести через Неву понтонный мост. Но разве вражеская авиация позволит произвести такую большую инженерную операцию… Одна удачно положенная бомба — и все труды напрасны…
К Бычевскому пришёл начальник технического отдела майор Баршай:
— Товарищ генерал, придумали!
— А ну, показывай, — сказал Бычевский. — Чего намудрили?
Майор развернул чертёж:
— Настилаем деревянные рельсы. Кладём, как полагается, шпалы и прикрепляем их ко льду болтами. Болты вмёрзнут в лёд, и, понимаете, это будет прочно, как сварка. На шпалы настилаем деревянные колеи, как рельсы.
— Ишь хитрецы! — похвалил майора Борис Владимирович. — Отличная, на мой взгляд, идея. Пойдём, покажем командующему.
Леонид Александрович молча рассмотрел чертёж и цифровые расчёты. Обдумав предложенную идею, сказал:
— Испытывайте.
Весь день сапёры заготавливали брёвна, делали шпалы и сколачивали бревенчатые щиты. Наводить переправу стали ночью. На берегу поставили две передвижные электростанции. Солдаты на руках подтаскивали шпалы, а сверловщики с электросвёрлами просверливали дырки и вставляли болты. На шпалы настилали бревенчатые колеи. Наконец работы на первой танковой переправе были закончены.
Генерал Бычевский, командир батальона сапёров и несколько танкистов прошли вдоль переправы с электрическим фонарём, проверили, хорошо ли вмёрзли в лёд болты, не появилось ли трещин. Ничто не внушало опасений.
— Ну, начинай, Миша, — сказал Бычевский командиру танка Т-34 сержанту Иванову.
— Есть начинать.
Командир залез в танк, и машина медленно въехала на рельсы.
Понтонёры тут же измерили своими приборами, насколько прогнулся лёд, и доложили:
— Пять сантиметров!
— Двигай! — махнул рукой Бычевский.
Танк зарычал громче и пополз вперёд, к левому берегу.
Борис Владимирович Бычевский шагал рядом с танком, с тревогой прислушиваясь к потрескиванию льда. Рельсы держали хорошо, никаких трещин не появлялось, но всякое могло случиться на пятисотметровом пути до левого берега… Толщина льда сорок четыре сантиметра, если бы не деревянные рельсы, он давно бы проломился под тяжёлым танком.
Девять минут шагал Бычевский рядом с ползущей машиной, нисколько не сомневаясь в том, что если лёд проломится, то он тоже провалится в воду. Танкиста ещё возможно спасти, вытащить из танка, но одинокого человека сильное течение сразу утащит под лёд.
Наконец ледовый путь кончился, и танк прибавил газу, вскарабкался на подъём левого берега и остановился там.
Сержант Иванов высунулся из люка:
— Отлично, товарищ генерал!
— Поздравляю, Михаил, — сказал Бычевский. — Сейчас доложим командующему и пустим батальон.
Борис Владимирович доложил Говорову по телефону:
— Испытание прошло успешно. Трещин на льду нет, прогиб до шести сантиметров. Позвольте начать переправу машин сто шестого танкового батальона.
— Начинайте переправу. Кто вёл машину? — спросил Говоров.
— Машину вёл сержант Иванов. Ровно, без рывков, точно по колее, — похвалил танкиста Борис Владимирович.
— Представьте храбреца к ордену Красной Звезды, — сказал Говоров. — О состоянии льда докладывайте мне после пропуска каждого батальона танков.
В эту ночь по рельсам прошли на левый берег семьдесят танков. Лёд под ними прогибался всё больше, выступала вода, появлялись трещины, и всё-таки деревянные рельсы работали, держали многотонные машины.
На следующую ночь построили другую такую же переправу.
Тяжёлые танки сразу же изменили положение на передовой линии сражения. Немцы покатились назад, не выдерживая удара. Но они сопротивлялись отчаянно. Последний километр между войсками Ленинградского и Волховского фронтов бойцы преодолевали целые сутки. И наконец 18 января лётчики радировали:
— Видим соединившиеся войска!
На окраине маленького Рабочего посёлка № 1, затерянного в Синявинских болотах, 123-я бригада Ленинградского фронта, которой командовал полковник Шишов, встретилась с 372-й стрелковой дивизией полковника Радыгина.
Сапёры Бориса Владимировича Бычевского построили железную дорогу, и в Ленинград двинулись поезда с хлебом и топливом, с оружием и сырьём для заводов. Впервые за пятьсот дней раздались над Финляндским вокзалом гудки паровозов.
Командующий фронтом Говоров, глядя на счастливые лица ленинградцев, на вывешенные вдоль улиц флаги, думал тогда о том, что главная победа — впереди.
3. РАССКАЗ О ТРЁХ ГЕНЕРАЛАХ
Было начало марта 1943 года. С прорывом блокады положение Ленинграда облегчилось, но только немного. Фашисты бомбили и обстреливали город яростно и жестоко. Они хотели перебить всех людей в городе. Чтобы совсем отогнать врага, сил ещё не хватало. Об этом и шёл разговор на заседании Военного совета Ленинградского фронта.
