В тишине, казавшейся тяжелой, как каменная глыба, звоном металла прогремел голос Подласова:
— Исключить дезертира из комсомола!
Снова помолчали. Других мнений не было. Предложение Подласова приняли единогласно.
Очередные задачи райкома Синицын сформулировал так: наладить слушание радиопередач из Москвы, организовать регулярный выпуск и распространение листовок; создавать на предприятиях и в учреждениях патриотические группы по образцу тех, которые уже работают: на полиграфической фабрике, где руководит Валя Терещенко, группа из одиннадцати человек на ТЭЦ-I, возглавляемая Мухиным, группа из пяти человек на городском водопроводе, организованная недавно Подласовым.
— Главное, товарищи, не расслабляться ни на миг, — закончил Синицын, — день ото дня объединять и объединять силы.
— Хочу предложить одну идею, — торопливо проговорил Подласов, словно боялся, что сейчас все встанут и начнут расходиться. — У нас, как известно, есть тол. Ежедневно мне приходится идти на работу и с работы мимо помещения художественного института, в котором находится биржа труда. Предлагаю взорвать это ненавистное для киевлян учреждение. Я уже разведал все подходы к нему со стороны Подола — там крутой спуск, поросший кустарником, сплошные пустыри. Ответственность за осуществление операции беру на себя.
— Давай вдвоем! — горячо присоединился к нему Снитко; видимо, эта идея очень пришлась ему по душе. — Устроим фейерверк из бланков и учетных карточек. Пусть господин Гоппе со своим штатом попробуют все восстановить.
— И я могу помочь, — поддержала разговор Валя Терещенко. — Перейду работать на биржу, все изучу. Я знаю Гоппе, он приезжал к нам на книжную фабрику.
— Ну и что? — скептически спросил Снитко.
— Примет меня на работу.
— Сами справимся, — не совсем деликатно прервал девушку Снитко и обратился к Подласову: — Дом строго охраняется?
— Нет, это же не военный объект. — Подласов показал вычерченную им схему местности. — В самом помещении биржи живут наши люди, они и охраняют. Мы их предупредим, когда придет время.
— Ясно. Будем действовать вдвоем, Саша! — заключил Снитко.
О Синицыне они, казалось, забыли. А тот молча выслушал эти горячие дебаты и, когда друзья несколько поостыли, проговорил спокойно:
— Вижу, все вы с энтузиазмом приняли предложение Подласова, и я понимаю вас. Однако вы забываете, товарищи, что мы не диверсионная или просто подпольная группа, а райком комсомола, и главная наша задача — организация патриотических групп молодежи, руководство ими. Возможно, дойдет очередь и до биржи труда, но это будет позднее, когда мы достаточно окрепнем, обрастем активом.
Эти слова подействовали на ребят как холодный душ...
Расходились по одному: Подласов, за ним Снитко. Последним шел Синицын. Пожимая Вале руку, он сказал:
— Спасибо тебе.
— За что? — удивилась она. — Я же еще ничего не сделала.
— Ну как же! Имеем новую конспиративную квартиру, а главное — организация пополнилась надежным бойцом.
Девушка не смутилась от похвалы, ответила с достоинством:
— То, что считаете меня надежной, в этом вы не ошиблись.
— Абсолютно. Поэтому и благодарю тебя, Валя.
На улице Синицын увидел Кожемяко, кивнул ему, сказал одним лишь взглядом: «Можешь оставить пост», и они пошли в разные стороны.
..Звуки знакомого вальса, плавные движения в такт музыки словно перенесли нас в недавнее прошлое, когда мы ходили по Киеву, слушали лекции в институте, по вечерам смотрели постановки в театрах или кинофильмы, каждый выходной день бывали на чудесных днепровских пляжах. А впереди пролегали длинные, широкие дороги в жизнь, заманчивые, как мечта... Теперь, когда нашу землю топчет кованым сапогом оккупант, мы еще глубже осознаем, как она вся дорога нашему сердцу, начиная от великого и кончая самым маленьким — наша советская Родина, родной Киев, Днепр, этот вальс...
До войны профессор Ржевуцкий читал лекции перед студенческой аудиторией, сеял «разумное, доброе, вечное». Его считали порядочным, честным человеком. Провожая на фронт своих воспитанников, он благословлял их на подвиги во имя Родины.
Через два с половиной месяца после того, как в Киев вступили гитлеровские войска, Ржевуцкий стал активным сотрудником националистической газеты «Украiнське слово». Выступал со статьями, в которых всячески поносил Советский Союз, проповедовал идеи «обособленности» украинской нации, восхвалял изменников украинского народа типа Мазепы и Петлюры. Это были коварные удары в спину тем студентам, которых он «благословлял» на подвиги. Ржевуцкий обратился с призывом к интеллигенции города быть «верными друзьями и помощниками великой Германии». Киевский подпольный горком партии вынес решение обезвредить предателя...
Привести приговор в исполнение жребий выпал членам истребительно-подпольной группы Владимиру Кудряшову и Георгию Левицкому, прикрывать их должны были Сикорский и Пятниченко. На квартиру к Ржевуцкому пришли ночью, как представители полиции. Разговор был не долгий — только прочитали приговор. После этого клеветнических статей за подписью профессора больше не появлялось...
Так же беспощадно киевские подпольщики расправились и с другими предателями. Получили заслуженное провокатор Жорж Мартынов, которому гитлеровцы устроили потом пышные похороны, староста Труханова острова Рывнивский, выдававший коммунистов. И вот на арене «политической» деятельности появился доцент П., который называл себя «личным другом и единомышленником пана Ржевуцкого». Словно стараясь перещеголять своего приятеля, этот ярый прислужник гитлеровцев не только выступал со злобными статьями против всего советского на страницах фашистской прессы, но и поддерживал связи со следственным отделом гестапо. Подпольный горком партии принял решение обезвредить и этого отщепенца.
На эту операцию их послали двоих. Валя должна была зайти на квартиру доцента П., а Третьяку поручалось дежурить на улице, подать ей сигнал. Надо было выбрать момент, когда поблизости не будет прохожих, чтобы никто не услышал выстрела. От этого зависела безопасность и самой Вали.
Они встретились в конце Крещатика, возле уцелевшего здания почтамта, и, не здороваясь, пошли вверх, в район Печерска. Он взял девушку под руку, а она нежно прижалась к нему, как предусматривалось заранее, — надо было изображать влюбленную парочку. Разговаривали свободно, Валя непринужденно смеялась, особенно когда настороженный слух улавливал позади стук кованых солдатских сапог. Тогда придерживали друг друга, пропускали вперед «тех».
— Сколько раз, Леня, я мечтала, чтобы ты вот так взял меня под руку и прошелся со мною по Киеву, — серьезно, не по программе проговорила Валя. — А ты либо не догадывался, либо... не любил меня. Ты вообще робел перед девушками. Я и себя потом
