Он отошел к лестнице, облокотился на перила и стал ждать.
Каждый раз, когда открывалась дверь библиотеки, Петр чувствовал, как у него перехватывает дыхание и сердцу в груди становится тесно. Наконец показалась Людмила.
Одна!
Петр быстро спустился вниз по широкой каменной лестнице и вышел на улицу. Воздух был влажен и прохладен, но в нем уже угадывалось что-то весеннее, было в нем что-то волнующее и зовущее.
«Весна! А тогда мы так и не дождались ее. Не пришлось вместе смотреть на розовеющие сопки, на синий дымок, поднимающийся над тайгой…»
На мгновение перед ним необыкновенно отчетливо и зримо предстала написанная им несколько лет назад в Забайкалье картина, и тотчас же мелькнула мысль: «А ведь не будь встречи с Людмилой — не было бы и лучшего, что мной сделано…»
В яркоосвещенных дверях появилась женщина. Она шла задумавшись и даже не посмотрела в сторону Петра. Тогда он окликнул ее по имени и пошел вслед. Людмила остановилась, удивленно глядя на приближающегося к ней человека. Когда же Петр подошел ближе, она тихо ахнула и закрыла ладонями лицо. Он взял ее руки и осторожно отвел их в стороны: глаза Людмилы были полны слез.
Что может быть лучше вернувшейся юности? Они шли ничего и никого не замечая, радостные оттого, что их взгляды все время встречались, а рука одного изредка касается руки другого.
Но вот после общих фраз, нескольких «А помнишь?…» — первая нотка грусти в словах…
— Я уже не одна, Петр.
— Главное — мы встретились… Понимаешь, мы снова видим друг друга, опять рядом, как будто и не было этих долгих лет.
— Были, Петр, были. Помню, лежишь одна, не спится. За окном воет ветер, колючий снег царапает стекла. Кажется, ни за какие блага не встала бы с постели и не вышла на улицу. А подумаешь: если бы ты позвал? И знаешь — в чем есть вскочила бы и побежала хоть на край света. Но ты ведь так и не позвал…
— Я искал тебя…
— Не знаю… Когда от тебя перестали приходить письма, я все равно решила ждать тебя… А потом я совершенно случайно узнала, что ты был ранен и…
…Вечер тихий-тихий. Лишь издалека, из степи, если прислушаться, доносится монотонный гул шахтного вентилятора.
— Да, конечно, я виноват. Но…
— Не надо, Петр… Ведь я не осуждаю тебя. Maло ли что случается в жизни.
Медленно идут мужчина и женщина по пустынной мостовой темной улицы: от фонаря до фонаря далеко, свет из окон падает лишь вблизи домов на тротуар.
— Здесь я шестой год работаю, здесь и замуж вышла, — по губам женщины скользит чуть заметная грустная улыбка: — Как-никак, а мне уже за тридцать…
Цепочкой тянутся к звездам огоньки на терриконе. И кто знает, то ли электрические лампочки поднялись и высоко в небо, то ли звезды спустились так низко к земле. И не поймешь, где кончается земное и начинается вечное.
Да, ей не стоит обижаться на жизнь. Бывает, конечно, временами скучно и тоскливо. «Даже кинофильмы и те попадают к нам в поселок, когда успеваешь забыть, что читал о них в рецензиях…» Зато в школе интересно: работой своей она очень довольна. Дома тоже все хорошо: отдельная квартира из двух комнат, приемник, телевизор. Своя библиотека и довольно хорошая. «Книги, ты знаешь, всегда были моей страстью… В общем, не хвалясь, можно сказать смело — живу неплохо. Все, как ни бродило, отстоялось, успокоилось. Жизнь катилась… как это у Есенина?… «ни шатко, ни валко»… И вдруг — ты…»
В глазах женщины растерянность и смятение. Не зная, что сказать, молчит Петр: уж слишком неожиданна эта встреча. Но Людмила уже овладела собой, она идет чуть-чуть впереди, слегка склонив голову.
— Ты здесь по делу? Надолго?
— Да, приехал поработать. На неделю, быть может, на две… Но, если говорить честно, сейчас — я даже забыл зачем приехал сюда. Так много вспомнилось, даже мысли не соберешь. Ты спешишь?
— Я обещала нигде не задерживаться. — Она замолчала, затем не совсем твердо предложила: — Хочешь, зайдем к нам. Познакомишься с мужем.
— Зачем?
— Пожалуй, ты прав. Мы так долго не виделись… Я не уверена, что мы не будем себя чувствовать натянуто, неловко. Да и он…
— Но как я могу видеть тебя еще? Завтра? Послезавтра?
Женщина задумалась, потом тихо и неуверенно сказала:
— Завтра? Приходи завтра к школе… — она на мгновение смолкла, вспоминая. — Да, к восьми часам. Найти ее нетрудно — новое здание.
Петр осторожно сжал ладонями плечи женщины и привлек ее к себе. Как много лет назад, волосы Людмилы, выбившиеся из-под вязаной шапочки, щекотно коснулись его лица, и он прижался губами к теплому виску, где задорно вилась светлая кудряшка.
— Не надо, Петя…
— Значит, до завтра?
— Да, до завтра.
Людмила осторожно высвободила свою руку из рук Петра и пошла.
* * *
Несмотря на то, что Петр долго не мог заснуть, и встал он рано и пришел на шахту, когда в нарядной только-только начали собираться шахтеры.
Не вытерпев, он позвонил на квартиру парторгу.
— Да, да… Конечно, буду… договорились ведь, — голос был сонный и недовольный.
Однако минут через двадцать парторг был у себя и кабинете.
— Ну что говорить. Сами увидите. Могу лишь сказать, что Самсонов — человек действительно стоящий. Ну, а что касается там цвета глаз или формы носа — сами смотрите, вам виднее.
Когда парторг привел Петра в нарядную третьего участка, Самсонов уже кончал давать задание смене.
Невысокий, худощавый, со слегка запавшими и усталыми глазами, он сразу понравился Петру. Понравилось, как он непринужденно и приветливо поздоровался и запросто назвал свою фамилию; понравилось, что рубашка у Самсонова свежая, а сам он чисто выбрит. И главное, сразу запечатлелось мужественное и волевое лицо, внимательный и умный взгляд.
— Что ж, пожалуйста, — доброжелательно отозвался Самсонов на просьбу Петра уделить ему время для беседы. — Только позже. Я неделю проболел…модный вирус… — Самсонов улыбнулся. — Сейчас на участок спешу. Кстати, если у вас здесь других дел нет, можете со мной побывать в лавах. Поговорить нам там вряд ли удастся, а посмотреть, что у нас делается, вам, думаю, будет небезынтересно. Недавно мы разработали новую схему комплексной механизации для прохождения подготовительных выработок широким ходом, и сейчас как раз внедряем этот комплекс.
Петр охотно ухватился за предложение Самсонова.
«Может быть, не портрет? Картина: «Новаторы»… Неплохо», — подумал и торопливо ответил: — С большим удовольствием.
— Вот и отлично. А после смены— я в вашем распоряжении.
С интересом и живым любопытством наблюдал Петр за Самсоновым, стараясь полнее и глубже познать характер этого человека, уловить в нем только ему присущее, особое, неповторимое. От его взгляда не ускользнуло, что встречавшиеся шахтеры — и молодые, и пожилые — приветливо и с подчеркнутым уважением здоровались с начальником участка, что тетя Даша, когда они в раздевалке переодевались в шахтерки, заботливо стряхнула мел с рукава самсоновского пиджака, а девушка-ламповщица, подавая Самсонову «надзорку», сердечно улыбнулась.
«Приятно, когда люди к тебе относятся с уважением, — думал Петр, шагая по штреку за Самсоновым. — А его здесь действительно уважают. Улыбка ламповщицы — это тебе не улыбка Шаприцкой… — Петр почему-то вспомнил знакомую актрису из театра оперы и балета. — Та всем улыбается без разбора. Но в то же время ей ничего не стоит, одарив тебя дежурной улыбкой, тотчас же вслед отпустить по твоему адресу какую-нибудь гадость…»
В шахтах Петр бывал редко и поэтому, когда оказывался под землей, все для него казалось новым и занимательным.
Однако на этот раз Петр нет-нет и ловил себя на том, что все окружающее воспринимается им далеко не с такой остротой и интересом, как это бывало обычно в подобных случаях. Мысли все время возвращались к вчерашней встрече, к Людмиле. И все же в конце концов все происходящее вокруг так властно увлекло Петра, что он, пробыв с Самсоновым на участке всю смену, почти не заметил, как минуло шесть часов.
Глубоко в недрах земли не было того, что обычно привлекает живописца: буйства и сочности красок, яркого света, едва ли не осязаемой прозрачности воздуха. Но здесь перед Петром предстала во всем своем суровом величии картина мужественного человеческого труда. Она захватила и покорила его.
Обратный путь к рудничному двору показался бесконечно длинным. Напрягая последние силы, Петр едва поспевал за неторопливо идущим впереди Самсоновым. По всему телу разлилась свинцовая усталость, дышать было тяжело, а лицо и спина покрылись противной испариной.
Он с облегчением вздохнул, когда вышел из клети, доставившей его на-гора. Но в то же время на душе было как-то легко и радостно.
Конечно, Самсонов — молодчина. Отличный организатор, настоящий командир производства, человек подлинного творческого горения. Да, он непременно напишет его портрет, и пусть все увидят, каков он, герой нашего времени — простой советский человек-труженик.
