Они долго мылись в бане, по очереди терли друг другу шершавыми мочалками спины и удовлетворенно фыркали. После купанья, разгоряченные и свежие, в одном нижнем белье, с удовольствием выкурили по папиросе и сошлись мнением, что лучше всех — ростовская «Наша марка».
— Сейчас около часа, — сказал Самсонов, бросив взгляд на часы. — Как у вас там в городе, не знаю, а у нас время обеденное. Может, пойдем ко мне? Обед дома есть, не праздничный, правда, но голодными, думаю, не останемся.
— Не возражаю. Более того — с удовольствием.
Петр действительно был рад приглашению. За обеденным столом, в домашней обстановке всегда легче найти общий язык, да и разговор течет непринужденней.
В коридоре быткомбината к Самсонову подлетел жгучий брюнет с узенькими черными усиками.
— Наконец, дорогой, нашел тебя. Целый час ищу — найти не могу.
— Что-нибудь случилось? — в голосе Самсонова послышалась тревога.
— Зачем случилось? Нормально все. Понимаешь, в чем дело: Тепляков звонил с «Капитальной». Очень просил приехать, на участке у него в третьей смене побывать. Он схему твою наладить пробует. С начальником шахты я уже говорил: не возражает.
— А машину пришлют?
— Как же, Тепляков сказал сам за тобой приедет.
— Ну что ж… Говоришь, в третьей смене?
Брюнет часто закивал головой.
— Точно, точно… В третьей…
Тогда позвони на «Капитальную». Пусть приезжают за мной к семи часам. И Веретенникова предупреди, что я завтра на утреннем наряде не буду.
…Первое, что бросилось в глаза Петру, когда он, повесив в маленькой прихожей плащ, зашел в комнату, — большой, почти на всю стену, книжный стеллаж. Он с любопытством посмотрел на Самсонова.
— Я вижу вы библиофил.
— Как же можно книги не любить. Ведь хорошая книга — большая радость!
Пока Самсонов доставал из серванта посуду, накрывал на стол, что-то разогревал на кухне, Петр рассматривал цветные корешки многочисленных книг. Заметив два салатного цвета томика Есенина, он вытащил один из них, сел на диван, стал листать. Нашел «Пугачева».
Где ж ты? Где ж ты, былая мощь?
Хочешь встать — и рукою не можешь двинуться!
Юность, юность! Как майская ночь,
Отзвенела ты черемухой в степной провинции.
Голос Самсонова заставил Петра оторваться от книги.
— Жена сейчас на работе — приходится самому хозяйничать. Если что не так — не обессудьте.
— Ну что вы, — Петр окинул взглядом скатерть. — Вы отлично сервировали стол.
— Тогда прошу… Водку пьете или вино?
— Лучше водку. Хорошие вина редко попадаются, а от плохих — голова болит.
Самсонов из небольшого графинчика наполнил стопки.
— За знакомство.
— С удовольствием. Очень рад, что познакомился с вами.
Они чокнулись, выпили, закусили солеными помидорами и некоторое время молчали.
— Так вот, Сергей Петрович, — начал Петр, переходя непосредственно к цели своего визита. — Дело у меня несложное, но весьма для меня, скажу откровенно, важное. — Самсонов внимательно смотрит на гостя, слушает. — Скоро у нас предстоит большое событие: областная художественная выставка. И я хочу написать — время еще есть — ваш портрет.
— А почему именно мой?
— Видите ли, я решил написать портрет нашего современника… шахтера. Человека, который своим трудом… Ну, в общем, ваша кандидатура представляется мне очень подходящей.
— Можно было, конечно, более подходящие объекты найти. И по делам, и по… типажу. Так, кажется?
— В общем — да. А насчет типажа, я вам откровенно скажу, Сергей Петрович: модель вы отличная…
Самсонов поднял голову. В его взгляде нетрудно было уловить недоумение, обиду, и Петр поспешно объяснил:
— У нас моделью принято называть человека, позирующего художнику. Это нисколько не обидно.
Самсонов улыбнулся:
— Действительно, век живи — век учись… Ну, а по касается портрета — дело ваше. Ломаться я не люблю. Что от меня требуется — я вам постараюсь помочь.
Через несколько минут все было решено: сеансы начнутся с завтрашнего дня; позировать Самсонов будет ежедневно по два-три часа.
Беседа перешла на вещи, имеющие весьма отдаленное отношение к тому, ради чего Петр и Самсонов встретились: о ранней весне, о том, какая марка телевизора лучше, о перспективах команды «Шахтер» в новом футбольном сезоне, о неудачных попытках американцев запустить ракету на луну, об итальянских кинофильмах.
— Я их, пожалуй, все смотрел, которые у нас показывали. Что мне в них нравится — это большая любовь к простым людям. Правда, подчас режиссеры слишком уж натурализмом увлекаются и не говорят прямо, что же сделать надо, чтоб их героям жить легче и лучше стало. А вообще — хорошие фильмы. Помните «Полицейские и воры»? Трогательно и очень человечно сделано. Правда?
Петр задумчиво качает головой. Ему почему-то стыдно и неловко признаться, что он-то этого фильма не смотрел.
«Как будто нет времени в кино побывать. Совсем я что-то не так живу».
Спешить некуда. За Самсоновым машина заедет еще нескоро. Петру до встречи с Людмилой тоже остается много времени.
Постепенно разговор переходит на воспоминания, становится интимней, задушевней. И чем больше слушает Петр Самсонова, тем все сильнее нравится ему этот человек.
— Лично я не представляю себе, как это можно жить не только вообще не работая, но и мало любя свою работу. Так, правда, многие думают. Но в то же время, как часто мы сами обедняем свою жизнь. Вот я, к примеру, несколько лет назад знал одну работу— и все. Разве что в кино иногда сходишь. Кое-кто так и поныне живет. А ведь не может человек только одной работой жить. Вы вот о книгах спросили. Да. Как они душу обогащают. Можно прямо сказать: полюбил книги — и жизнь стала как-то полнее, мир шире и глубже видеть начал. — Самсонов умолк, а затем продолжал: — А ведь и по сей день немало таких, что и мимо книги равнодушно пройдут, а то еще и рукой махнут: что там, мол… Сам такой был. Спасибо, умный человек на пути встретился. Никак не хотелось тупицей казаться, а без книги уж каков есть — таким останешься.
Самсонов поднялся из-за стола, прошел в соседнюю комнату. Вернувшись, протянул Петру фотокарточку в рамке.
— Вот она. Благодаря ей очень многое я по-другому понимать начал.
Не без любопытства взял Петр в руки рамку и едва не уронил ее: с фотографии на него задумчиво и как будто с немым укором смотрела Людмила.
Петр резко вскинул голову, скользнул взглядом по Самсонову.
«Так вот кто муж Людмилы!»
Склонившись над тарелкой, Самсонов не столько ел, сколько водил вилкой по тарелке, перекладывая с места на место тонко нарезанные кусочки жареного картофеля.
Петр снова впился глазами в портрет. Те же чуть грустные и милые с необычным разрезом глаза, тот же с тонкий овал лица, красиво очерченная линия губ. Но это уже не юная девушка — доверчивая, непосредственная, та, что была так близка ему.
Петр вздрогнул, услышав спокойный голос Самсонова.
— Давайте, пожалуй, еще по одной.
Как-то неловко и торопливо Петр взял стопку и чокнулся. Каким желанным и радостным представлялся ему приближающийся вечер. И вдруг…
— Вот и все, моя норма. — Самсонов поставил стопку. — Я ведь вообще не пью. Две рюмки — это, можно сказать, мой потолок. А вы, пожалуйста, не стесняйтесь…
Еще раз Петр посмотрел на фотографию и возвратил ее Самсонову.
— Жена у вас интересная женщина.
— Я ее так самой красивой считаю. Но не это, в конце концов, главное. На шахте у нас все ее любят и уважают, а детвора — так души в ней не чает. А все потому, что сердце у нее для людей открыто. — Самсонов снова умолк, и в комнате воцарилась тишина. Закурив, он продолжал:
— Всем нам на долю всякое выпало, ей тоже немало пережить привелось. Совсем девочкой— ну, что ей было? — семнадцать лет, полюбила какого-то лейтенанта. Знаете, что такое первая любовь? А он уехал на фронт и то ли погиб, то ли просто перестал писать. Долго ждала она своего, как это сказать… суженого, что ли. В госпиталь пошла работать. А как война кончилась, вышла замуж. Муж капитан, танкист, без ноги. Они в госпитале познакомились, потом переписывались. Люда одна к этому времени осталась: сначала отец помер, а за ним и мать. Поступила в университет. А на третьем курсе — снова несчастье: муж умер. Вообще он очень болен был: весь израненный, обожженный… Все-таки сумела она диплом получить. Ну и прислали ее после окончания университета к нам в поселок. Шесть лет назад это было. Увидал я ее впервые в вечерней школе — я тогда в восьмом классе занимался, послушал, как она говорит, — и сердце как в ствол полетело. Первую жену я еще во время войны потерял, а после жил один, бобылем… Да вы ешьте.
— Спасибо. Я и так за двоих управляюсь.
— Не знаю уж, как смелости набрался предложить ей замуж за меня пойти. Года два не решался. Что и говорить: какой я для нее был муж. К тому же и не умею за женщинами ухаживать. У другого в голове торичеллиева пустота, а гляди, как около женщин увивается. И не совестно, что сам-то дурак дураком… Сколько уж я ради того, чтобы хоть немного ей подстать быть, ночами книг перечитал. Как услышу, бывало, от нее или кого другого незнакомое слово, или фамилию писателя, название книги какой — на следующий день с утра в библиотеку. В общем у меня словно крылья выросли. Да ведь оно так всегда: если любишь человека, дорожишь его близостью — стремишься лучше стать, ни в чем хорошем не уступать ему. Сейчас вот на третьем курсе горного института заочно занимаюсь. А она в аспирантуре заочно учится… Чай пить будем?
