— И что он может, этот экстрасенс? — Люба уже с интересом рассматривала собутыльников.
— Черт его знает, — ответил Игорь, — Я как-то не особенно верю в эту чепуху. Впрочем, когда еще в Москве учился, с парочкой паранормалов познакомился. Один мне мой жизненный путь нарисовал. Знаешь, прошлое совпало, будущее до сих пор совпадает… Но это неважно сейчас… Потом расскажу как-нибудь. Так вот, другой экстрасенс битый час вокруг меня прыгал — я ему сказал, что ничего не напишу в газету про него, пока не продемонстрирует свои возможности — прыгал — прыгал, а потом заявил: «У вас слишком сильное биомагнитное поле. Не могу, через него пробиться». В общем, подольстил, а мне и крыть нечем.
— Так и не написал?
— Написал, чего хорошего человека обижать. Мол, есть такой, который себя последователем Джуны зовет, белый маг, бывший мент, а ныне начальник режима в московской гостинице. Была тогда такая районная газета — «Таганка», в нее и написал. Сидел, между прочим, этот маг, в своем полуподвальном офисе как раз по соседству с «Театром на Таганке» и музеем Владимира Высоцкого. Музей только открыли, там были только фотографии, прикрепленные к необструганным доскам — такой авангардистский, в общем, символ…
— А мужик был на самом деле магом?
— Хрен его знает. Тогда, после легализации, их, знаешь, сколько повылазило! Да и сейчас не меньше.
— Одним словом, представитель творческой интеллигенции, — рассмеялась Люба.
Игорь тоже улыбнулся.
— Ты не язви. Здесь и журналисты бывают, и художники, и музыканты. Интерьер, здесь, конечно, не очень, зато можно запросто прийти, встретить знакомых, да и вообще интересных людей: поговорить с ними, пофилософствовать, последние сплетни творческой тусовки послушать, бутылочку вина раздавить. В кабаки же идти — там либо бандиты с тупыми мордами, либо «нью рашенз» в малиновых кофтах, либо откровенная гопота, что, собственно говоря, одно и то же…
— А чем тебе бизнесмены не нравятся? — прищурилась Люба.
— Это ты так «новых русских» зовешь? — рассмеялся Игорь, — Настоящие бизнесмены должны создавать продукт, эти же только воруют, перекупают, перепродают то, что создано другими.
— Что ты хочешь! — запальчиво возразила Люба, — Переходный период, перераспределение капиталов. Закончится все это — будут создавать.
— Это в тебе, Любаш, еще университетские лекции говорят. Ну, посуди сама: тот, кто привык зарабатывать деньги таким образом, никогда не сможет ничего создать. Украл вагон водки, продал, а деньги пропил и еще одну малиновую кофту с «мерседесом» в придачу купил. Вор никогда не станет созидателем. Кончатся ресурсы бывшего СССР, найдет, чего еще можно стибрить. У нас вон сколько природных ресурсов! Присосался, и гони на Запад…
— Ну, хорошо. Уйдут эти, придут другие…
— Вот когда придут, тогда и поговорим.
— А тебе не кажется, что тогда тебя в ту компанию не возьмут? — спросила Люба, — Опоздаешь?
— Я не стремлюсь туда. Каждый должен быть на своем месте.
— Так твое место здесь, среди этих немытых панков?
— Не панков, Люб, а хиппи. Панки сюда не ходят. И вовсе они не грязные, хотя, честно говоря, я их тоже недолюбливаю…
— Все равно. Я не помню, как называется болезнь у людей, которые любят ковыряться в грязи. Твое репортерство из этой же сферы. Ты предпочитаешь тьму свету. Театру — грязь подворотен…
— Театр — это всего лишь мизансцены на фоне картонных декораций, а свет становится ярче, когда на него выходишь из тьмы.
«Вот почему она завелась, — подумал Уфимцев, — Вспомнила о двух пропавших театральных билетах. Все-то у этих женщин шиворот навыворот. Затевать философский диспут только ради того, чтобы вставить мне шпильку за сорванный вечер».
— Чтобы постичь мир, нужно разгуливать не только по начищенным паркетным полам, — сказал он, — Я понимаю, что за любое знание нужно платить. И то, что грязь может прилипнуть ко мне, тоже допускаю. Остается только надеяться, что главное, доброе, не пропадет, просто уйдет куда-то глубже в меня, все равно останется со мной.
— И ради своего эгоистического познания ты готов приносить неудобства своим близким людям?
— Удобной на сто процентов для всех даже подушка быть не может. Время от времени ее нужно взбивать.
— Это слишком сложно для меня.
— Ты уходишь? У нас же еще есть время.
— Да. Сегодня мне звонила подруга, у нее вечеринка. И если уж с театром не получилось…
— Я не понял: ты собиралась в театр или на встречу со мной?
— Извини, мне пора.
…На оперативную планерку Уфимцев пришел злой. Устроившись на последнем ряду актового зала за спинами оперов и пэпээсников рядом с другими журналистами, слушая наставления милицейского начальства, обращенные прежде всего к сотрудникам, Игорь закипал еще больше:
«Каждый раз одно и тоже! Мероприятие ради «галочки», а ты будь ласка — присутствуй, освещай. Ночь — к коту под хвост, а результат, будет ли он еще?»
…-Садись, корреспондент! — долговязый старший лейтенант в шинели предупредительно распахнул заднюю дверцу видавшего виды «уазика», — Будем вместе кататься. Авось кого-нибудь и поймаем. Наша территория — Ленинский район. За последнюю неделю там четырнадцать раз шапки срывали. По два грабежа в день. Многовато…
— Если никто из этих гавриков не попадется? — спросил Уфимцев.
— Мы работаем в обычном режиме патрульной группы. Если что-то на нашем маршруте случится — нас тоже дернут. Так что скучать не придется.
Машина вырулила из длинного ряда милицейского транспорта, вытянувшегося вдоль здания с колоннами, известного всему городу как «серый дом», и устремилась по проспекту Октября.
Рация затрещала-заголосила минут через десять.
— Кража со взломом, — обернулся к Игорю старлей, — Сейчас подскочим к месту происшествия, подождем оперативную группу и покатим своей дорогой.
Долговязому офицеру понадобилось всего минут пятнадцать, чтобы осмотреть разбитую дверную коробку, снять показания с пострадавших — заплаканной женщины лет тридцати пяти и угрюмого четырнадцатилетнего подростка, ее сына, составить список пропавших вещей, сделать выводы и сообщить подъехавшим операм:
— Так, украдено две кожаные куртки, видеомагнитофон с кассетами и две золотые цепочки. Друганы вот этого парнишки постарались, — он указал на подростка, — Вчера, когда мамаша на работе была, они винишко здесь дули и расположение в квартире выясняли заодно. А сегодня, как только пацан в училище пошел, квартирку и обнесли. Вот список вчерашней компании, — он протянул листок бумаги двум крепким парням в штатском:
— Одногруппники этого малого. Можете проверить, сегодня в ПТУ их не было, так что алиби у них не будет. А заправляет этой компанией блатарь по кличке «Костыль», скорее всего, он и взламывал входную дверь.
— О Костыле тебе тоже пацан сказал? — спросил Уфимцев, когда они садились в машину.
— Нет, он его не знает. И вчера Костыль за портвешком с ними не сидел. Зачем ему светиться…
— В таком случае ты — экстрасенс.
— Элементарно, Ватсон. Я здесь три года участковым отработал. Сейчас в угро перешел, но обстановочку на своей бывшей территории продолжаю отслеживать. На всякий случай. Этого Костыля я уже года полтора назад брал за аналогичное дело. Недавно он освободился по условно-досрочному, «удо», как у нас говорят. Все сходится.
— Не жалко раскрытое преступление другим отдавать?
— Ну, оно еще не раскрытое. Этого Костыля нужно поймать, вещички найти, доказуху собрать, чтобы дело в суде не развалилось. В общем, работы у опера много. Это только в кино просто: поймал жулика — и дело раскрыл. Так что работать по нему мне еще придется.
Круг на машине по стремительно пустеющим и темнеющим улицам, второй, третий… Фары выдергивают из черноты позднего вечера запоздалого прохожего, торопливо вышагивающего домой. У коммерческих ларьков маячат покачивающиеся фигуры, которые, едва увидев патрульную машину, стремятся исчезнуть в ближайшей подворотне.
— С шапками нам сегодня не повезло, — вздохнул старший лейтенант, — И повезло гражданам. Глупость все это: рейды, массовые операции. Только дурак может не догадаться, что мы затеваем, если увидит целую вереницу машин около УВД. Нормальный же уголовник, заметив повышенную активность ментов, предпочтет отсидеться. Прямо в пивняке-стекляшке напротив УВД устрой себе наблюдательный пост и отслеживай…
— Показуха? — полувопросительно заметил Уфимцев.
— Она самая, — кивнул головой милиционер, — Коммунистов за показуху ругаем, а демократы чем лучше? Да я этих шапочников в ходе спокойной оперской работы больше наловлю, чем во время всех этих облав и усилений.
— Размах на рубль, удар на копейку, — усмехнулся Уфимцев, — Так я свой материал и назову.
