Дичь какая!
Приходили все новые, странные, диковатые мысли, потом они стали путаться, размываться — и наконец он заснул.
Море продолжало плескаться ласковыми волнами.
К двенадцати часам ночи 21 августа 1944 года Хамид Сарымсаков пробыл в море первые 7 часов 55 минут.
Наступило утро 22 августа.
День второй
Он пробудился при первых зоревых лучах. Солнце еще пряталось за горизонтом. Море походило на бескрайний аэродром, покрытый бледно-голубым шелком. Штиль. Идеальный штиль. Вечером и ночью лодочку довольно далеко унесло от румынских берегов, на восток. Теперь Хамид находился в открытом море, пустынном, ласковом.
Проснувшись, не сразу понял, где он. А сообразив, почему-то не очень опечалился. Меня найдут свои, обязательно найдут. Месяц назад мне исполнилось двадцать три года. Разве можно погибнуть таким молодым, полным жизни!
И тут же обожгла мысль: «А Мише Шаталину было всего девятнадцать! Да и Пете Маширову до пенсии тоже было ох как далеко!.. А твои погибшие боевые товарищи североморцы!.. Это же была элита, молодец к молодцу! И их нет.
Солнце выкатилось из-за горизонта — щедрое, курортное. Всплески рыб вокруг, крики чаек.
Хамид вдруг ощутил приступ голода и жажды. Желая подкрепиться, вновь осмотрел свои запасы. Восемь долек шоколада, две ампулы по пятнадцать граммов спирта. А где же третья ампула?.. Неужели выпил?.. Полфляги воды. Лентяй, поленился набрать полную флягу! А теперь... Надо установить такой рацион: две дольки шоколада — утром и вечером — по дольке и три маленьких глоточка воды — утром, днем и вечером. А там видно будет. Придется поохотиться на чаек. Они меня совсем не боятся. Вот, пожалуйста, села на борт, возле ноги. Дотянуться я не могу, потому что лежу. А из ТТ... Лишь бы в ногу себе не угодить. Но на таком смехотворном расстоянии мудрено.
Серо-белая чайка на длинных ножках, словно сделанных из красной клеенки, смотрела на странного пришельца пустым, в розовой окантовочке, глазом.
Хамид полез за пазуху, куда он вместе с кобурой переложил пистолет с загнанным в ствол девятым патроном, осторожно, чтобы не испугать чайку, вытащил ТТ, взвел курок и прицелился. Чайка сидела спокойно и, показалось Хамиду, смотрела на него теперь с наивным любопытством. На миг сердце сжалось от жалости, вспомнилась довоенная пластинка с записью душещипательного романса про бедную чайку, убитую безо всякой нужды жестоким человеком.
Он опустил пистолет, но тут же вновь прицелился. Он, Хамид, не злой, не жестокий. Он убьет не ради забавы, а чтобы спасти свою жизнь... Раздался металлический щелчок. Осечка! Чайка продолжала смотреть с любопытством. И не улетала... Опять осечка! Неужели соленая морская вода уже успела привести в негодность патроны?!
Он теперь безоружен! И ему стало страшно. Он вынул обойму, осмотрел оставшиеся в ней семь патронов (первый и второй он уронил в море). На вид они вроде бы годились.
В западной части моря послышался рокот. Хамид встрепенулся, но, еще не увидя самолетов, по ноющему вою моторов, понял: враги!..
И они пролетели мимо, далеко от лодчонки, почти по самому горизонту. Хамид облегченно перевел дух.
Солнце медленно карабкалось в зенит. Голову припекало. Хамид отрезал ножом от парашютного купола кусок шелка и повязал голову. Ну, прямо-таки как завзятый курортник! — подумал он и горько усмехнулся.
Он лежал в своем плавучем матрасике — лишь голова и туловище в ЛАСе, ноги в воде (да и в самой лодочке была вода) — и думал. Вспоминал добрую свою маму, ласкового и сурового отца, школьных товарищей... Потом на ум пришли странные воспоминания... Он стал «на глазок» подсчитывать ущерб, причиненный им, Хамидом, гитлеровцам. Кроме трех крупных транспортов и трех «мессершмиттов», уничтоженных их «пешкой», он вместе с экипажами эскадрильи потопил еще три транспорта, три быстроходные баржи, разбомбил целлулоидный завод, два нефтехранилища, 11 танков и 40 автомашин, несколько «юнкерсов» и «мессеров» на аэродромах! А сколько было повреждено, выведено надолго или навсегда из строя!
И вдруг сам себя спросил: «А зачем эти подсчеты?» И сам же себе ответил: «Затем, чтобы легче было умирать, если придется... Но нет! Еще продолжим счет!»
Солнце пекло немилосердно. Хамид расстегнул молнию на куртке до конца, распахнул и горько усмехнулся. Очередная нелепость. Ни к чему этакое неглиже, коли ты лежишь в воде.
Издали донесся звук мотора... «Пешка»... «Пешечка» родная!..
Звук моторов Пе-2 он не может перепутать. Это «Петляков»... Ну же!
Высоко в небе показались очертания самолета. Это, как догадался Хамид, был разведчик-одиночка, без истребительного прикрытия и возвращался он на базу. Судя по направлению полета, Пе-2 летел в сторону Одессы, может быть даже на аэродром А.
Наверняка это самолет из нашего полка, нашей эскадрильи!!
Срывающимися руками молодой человек выхватил пакет с сигнальной ракетой, разорвал упаковку и дернул за шнур. Повалил густой черный дым. Он поднимался все выше, выше. Такой дымище невозможно не заметить!..
Крестик разведчика продолжал, однако, лететь прежним курсом.
Он, конечно, меня заметил, но везет важные сведения и не может рисковать, опуститься пониже и лучше рассмотреть. До базы примерно час лету. Разведчик не имеет права нарушать радиомолчание. Вот прибудет на аэродром А., доложит командованию о замеченном сигнальном дыме. Командование 13-й ПАД[22] свяжется с дивизионом торпедных катеров... А может, где-нибудь сохранился «самолет с домиком», летающая лодка МБР[23]... Тогда помощь придет еще быстрее!..
Откуда-то изнутри подкатил ком восторга. Хамид задыхался от счастья. Через два... Через три часа он будет спасен!..
Шло время. Солнце преодолело свой извечный путь до половины от зенита до горизонта. А море, тишайшее, ласковое оставалось безлюдным.
Ну же... Ну!.. Хамид не мог расставаться со спасительной мыслью о разведчике, который его, конечно же, заметил и доложил начальству.
А море по-прежнему было гладко и пустынно...
И Хамид вдруг испытал такой острый приступ тоски, вызванный одиночеством, что даже застонал. Ему теперь казалось, что на планете не осталось ни единой живой души. Все вымерли, и лишь он, ненужный и бессильный, бессмысленно мокнет в надувной резиновой лодчонке. И еще его стали мучить приступы голода и жажды. Он сделал глоток из фляги, пососал шоколадную дольку. Но голод и жажда не унимались. И еще он почувствовал, что его начинает бить озноб, хотя поверхность тела пылала. И Хамид с ужасом понял, что к нему вернулся недуг, которым он страдал в отрочестве — малярия. Клацая зубами, выпил последнюю ампулку спирта, но не утихомирил болезнь.
Беда не приходит одна. Он стал ощущать сильнейшую боль в паху и между пальцами рук и ног. За сутки вода разъела кожу. Боль становилась все сильнее и нестерпимее. Хамид вспомнил солдата-разведчика, с которым познакомился в Крыму на пляжике, устроенном между минными полями. Тот солдат рассказывал, что его наградил лично комдив «Красной Звездой» за то, что он вместе с разведвзводом перешел вброд Сиваш.
Хамид тогда удивился и спросил: «А орден за что? Бой, что ли, был?» «Не было никакого боя, — отвечал солдат. — Просто надо было подобраться поближе к окопам противника, разведать. И все это без шума, втихаря. А мне ногу шальным осколком зацепило. И как попала в рану соленая сивашская водица, так хоть криком кричи, такая нестерпимая боль. А я сжал зубы и терпел. Застонать — упаси бог! — тут же обнаружит фриц и посекет всю разведку. Ну, терпел. Сделали что надо. Вернулись домой. Доклад нашего взводного выслушал лично комдив, бывалый вояка. Еще в гражданскую Перекоп штурмовал. Похвалил нас, а потом молвил: «Фамилии отличившихся». Ну, взводный и назвал мою. «А что он такого героического свершил?» — спрашивает комдив. Взводный рассказал, мол, не пикнул даже, хотя я на его месте, наверное, орал бы благим матом. И вся бы разведка тогда накрылась. Комдив и привинтил мне лично к гимнастерочке «Красную Звезду».
Тогда Хамид не очень-то поверил рассказу разведчика. Мало ли на фронте гуляет самых фантастических баек!.. Но сейчас он понял, что солдат говорил чистую правду, и награды он был достоин самой высокой пробы.
Дикая, изматывающая душу боль. Правда, у него, Хамида, не рана — просто кожа потрескалась. Но все равно... Это даже хуже зубной боли. И утишить ее невозможно.
...Хамид приподнялся в лодочке, стал снова с надеждой всматриваться в горизонт... И — о радость!.. Он увидел корабль. Военный корабль, по очертаниям — наш эсминец. Еще в училище он назубок выучил %силуэты наших черноморских военных кораблей. Наш!..
Корабль действительно плыл. Но он плыл над горизонтом, вниз мачтами!.. Эсминец где-то там, далеко-далеко. Рефракция, преломление лучей, сыграла злую шутку, вселив на секунду надежду на спасение.
