— С рассеиванием поясни.
— На первом орудии ставят скорость плюс десять метров, на четвертом — минус десять, на втором и третьем, то есть нашем, скорость остается без изменений.
Понятно. Первое бьет перед целью, второе и третье по цели, четвертое позади, авось кто-нибудь попадет.
— А заградительным?
— По команде «заградительным» я относительно указанного ориентира поворачиваю ствол на один оборот маховика влево. После каждой очереди я вращаю маховик вправо на четверть оборота. После пятой очереди стрельбу прекращаем и ждем следующей команды.
— Уяснил. Давай к командам вернемся.
— А остальные способы?
— Остальные я и так знаю.
Они и в самом деле ничем от способов стрельбы из С-60 не отличались, только там основной был со станцией орудийной наводки.
— Ну-ну. Первым делом тебе скомандуют цель, потом способ стрельбы, если ничего не скажут, значит, основной.
— Понял.
— Дальше идет тип снаряда, скорость, дальность в гектометрах, длина очереди. Уяснил?
— Уяснил.
— Ты все это повторяешь и следишь за нашими действиями. Как все готово будет, правую поднимаешь и громко орешь «Третье готово!». После чего тебе скомандуют «Огонь!». Ну это мы и сами услышим, дальше слушай поправки и нам их погромче ори, а то при стрельбе от грохота хрен чего услышишь, да и в азарт многие впадают.
— Понял, не дурак. А теперь давайте малость потренируемся. Орудие к бою!
Такого исхода расчет, расслабленно наблюдавший за обучением незнайки-командира, явно не ожидал и с выполнением команды промедлил.
— Быстрей, быстрей, черепахи беременные! По самолету над первым! Осколочным! Скорость сто десять!
Расчет наконец-то занял свои места, ствол начал движение, затрещали установки прицела.
— Двадцать пять! Короткими!
Сначала лязгнула рукоять первого заряжания, потом вставляемые в магазин обоймы.
— Готово! — доложили наводчики.
— Отбой! Разряжай!
— Тренируетесь?
— Так точно, товарищ лейтенант!
За всей суетой появления Угрюмова никто не заметил.
— Да не ори ты так, не на плацу, — осадил мое рвение лейтенант. — Это правильно, похоже, недолго нам осталось в резерве сидеть. Устройство орудия изучили?
— Так точно! Теперь с командами при стрельбе разбираемся.
— Вижу. Ты Аникушина слушай, он мужик грамотный, в полку со дня формирования. Если бы не тот случай…
Лейтенант бросил выразительный взгляд на первого номера, тот отвел глаза.
— Если вопросы будут…
— Да пока нет, товарищ лейтенант, сами справляемся.
— Продолжайте.
Взводный ушел, а я накинулся на заряжающего.
— Станкус, команду «разряжай» никто не отменял.
Однако меня сильно заинтересовало, что же такого произошло, что Аникушин лейтенанту в глаза смотреть не может. Поначалу расчет отнекивался, но еще до ужина мне удалось их разговорить. Дело оказалось в обычном российском разгильдяйстве, точнее, в данном случае в российско-литовском. Произошло это еще в конце прошлого года. Полк расположился в только что освобожденной станице. Выделенный расчету дом оказался пустым, хозяева куда-то исчезли. Впрочем, куда они исчезли, можно было догадаться, так как в доме нашлась масса признаков совсем недавнего квартирования в нем немецких офицеров. В шкафу висела серая шинель с витыми погонами. На погонах было по одной квадратной «звездочке». Тут же на полке лежала черно-серая фуражка с высоко заломленной тульей. Почему немец бросил свое имущество, было понятно — жиденькая шинель, рассчитанная на среднеевропейскую зиму, мало чем могла помочь своему владельцу в донской степи, да еще и в конце декабря. Наверняка он нашел себе что-нибудь более существенное.
Если бы обнаруживший шинель дед Мазай просто закрыл дверцы шкафа, то дальнейших событий не произошло бы, но он как на грех заинтересовался.
— Это что же за чин такой?
Более грамотный Аникушин бросил взгляд на погоны.
— Оберст-лейтенант.
— Лейтенант… — разочаровался Мазаев.
— Не лейтенант, — поправил его ефрейтор, — а оберст-лейтенант. Подполковник по-нашему.
— Подполковник? Ну это другое дело.
Дед, взяв шинель за плечи, вытащил ее из шкафа и растянул, прикидывая размер.
— Слышь, Николай, а она же как на тебя сшитая.
— Скажешь тоже!
Отмахнулся заряжающий.
— Да не, точно говорю — твой размер. Ну-ка примерь.
— Да чтобы я фрицевскую шинель одел… — возмутился комсомолец Станкус.
Но Мазаева тут же поддержали кузены.
— Давай примерь, чего ты упираешься?
— Хоть немного подполковником побудешь.
— Ефрейтора по стойке «смирно» поставишь, — заржали оба.
— А что? И поставлю.
Станкус начал стягивать свой ватник.
— Делать вам нехрен, — высказал свое мнение Аникушин, но прямо запрещать ничего не стал.
Шинель и в самом деле была как на заряжающего сшита. Станкус начал застегивать пуговицы, Дед тут же напялил ему на голову фуражку.
— Ну ты вылитый фриц!
— Где ваш ком…
Закончить фразу вошедший в дом зампотех полка не успел, нос к носу столкнулся с немецким офицером. Все замерли, немая сцена. Как это ни странно, первым начал действовать именно зампотех — стал лапать себя правой рукой за задницу в поисках несуществующей кобуры с ТТ. Был он мужик вполне нормальный, но, как и большинство штабных, имел болезненное пристрастие к трофеям, особенно к пистолетам. Буквально пару дней назад он раздобыл офицерский «вальтер» и начал носить его по-немецки — слева на животе. Он и сейчас там висел, но от волнения зампотех по привычке полез к правому бедру. Станкус попытался объяснить, кто он такой, но испугался заряжающий ничуть не меньше зампотеха, поэтому объяснять начал на литовском, что только активизировало поиски пистолета.
— Товарищ капитан, это же мы!
Дед Мазай буквально повис на руке зампотеха.
— Это же заряжающий наш, Станкус! А шинель мы в доме нашли!
До зампотеха, наконец, дошло, что он не во вражеском тылу, а вокруг все свои.
— Ах вы!
Капитан стряхнул Мазаева со своей руки и пулей вылетел за дверь.
— Снимай шинель! Быстро! — завопил Аникушин.
Но было уже поздно. Карьера ефрейтора Аникушина была безнадежно погублена, по крайней мере, в этом полку. Комбату придержали третий «кубарь» до исправления морально-политического облика подчиненных. Короче, досталось всем. И по комсомольской линии в том числе.
Следующий день принес массу неприятностей, началось все с раннего утра. Когда мы, продирая глаза, выползли из нашей импровизированной полуземлянки, то обнаружили, что позиции батареи и поле вокруг засыпаны листками желтоватой бумаги, размером меньше половины обычного листа. Я нагнулся к ближайшему. «КРАСНОАРМЕЙЦЫ, КОМАНДИРЫ! Вам грозят, если вы перебежите к немцам, то ваши жены, дети и все родные будут сосланы в концентрационные лагеря или уничтожены…». И когда только фрицы успели? Выходит, проспали мы ночью самолет, но и фрицы промахнулись — сыпанули листовки не на станицу, а в поле и на нашу позицию. В конце традиционный пропуск и призыв «Не забудьте взять с собой шинели и котелки!». Ага, счас-с. Уже бежим. Неужели еще остались наивные олухи? Или эти бумажки из старых запасов?
— Бумаги-то сколько пропадает, — посетовал дед Мазай.
— Ну ты еще попробуй подбери, — предостерег его Аникушин.
— Да что я, совсем дурной?
Однако видно, что бумаги ему действительно жалко, с ней в полку напряженка, а нормальных папирос, тем более сигарет, многие с начала войны не видели. Фрицы же, сволочи, напечатали свои листовки на курительной бумаге, размером как раз для самокрутки.
— Вон уже комполка едет, — заметил один из Максимовых.
По-моему, это Андрей, пока еще я их путаю в одинаковых ватных костюмах и шапках с опущенными ушами. Андрей, вроде, повыше родственника. В указанном им направлении скакал по полю «виллис». По амплитуде скачков было видно, что пассажиры машины очень торопятся и водитель гонит без оглядки на долговечность рессор и амортизаторов. «Виллис» влетел на позицию, и к нему поспешили три фигуры в белых полушубках. Мне показалось, что вылезший из джипа командир на комполка как-то не тянет. Аникушин подтвердил мои сомнения.
— Особист.
— И как он?
— Да ничего, вроде. Пакостей никому не делал.
Прибывший старший лейтенант организовал сбор вражеских листовок силами доверенных партийных и комсомольских кадров батареи. От нашего расчета в их число вошли оба кузена. Еще до завтрака сбор был закончен. Особист действительно оказался нормальным парнем. По крайней мере, с воплями «Не смотреть!» и «Не читать!» среди собирающих не метался. Взял собранное и уехал, понимая, что за фрицевский промах личный состав батареи ответственности не несет.
