Дальнейшие события показали, что рано мы расслабились. Ближе к полудню «появился тот же «виллис». Но ехал он намного медленнее, явно не торопясь. Наш взвод был дежурным, и дальнейшие события мы наблюдали со стороны, сидя и стоя у орудия, пока не добрались и до нас. Из машины выбрались трое.
— Командир и замполит, — прокомментировал Мазаев.
— А третий? — заинтересовался я.
— Адъютант.
На более вытоптанной площадке, изображавшей плац, построили первый взвод. До нас долетали только некоторые звуки, но ничего хорошего они не предвещали. Так и оказалось. Первый взвод разбежался по позициям, командир полка в сопровождении замполита, адъютанта, комбата и обоих взводных начал обход. На каждой позиции задерживался минут на десять, пришла и наша очередь.
— Где карточка огня? — потребовал комполка, не дослушав мой доклад.
Протягивая карточку, я заметил страдальческие выражения на лицах комбата и взводных, видимо, эта процедура повторялась уже не в первый раз.
— Это карточка?! Это карточка?! Это говно, а не карточка!
Смятая бумага полетела под ноги, а сверху на нее опустился командирский сапог.
— Переделать!!!
У меня даже уши заложило. В принципе, карточка, составленная еще до меня Аникушиным, была так себе — всего два ориентира. Первым был крайний дом, а вторым огневая позиция третьей батареи в километре от нашей. А где еще ориентиров набрать на ровной, как стол, заснеженной степи? У всех такие же были.
— Вот ты, — палец командира нацелился на кузена Ивана, — доложи мне общие обязанности военнослужащего.
Не имевший довоенного опыта Иван малость запинался, но, в целом, на мой взгляд, ответил вполне пристойно. Комполка погонял остальных на знание обязанностей и ТТХ пушки, меня почему-то не тронул. Как и ожидалось, Вася Рохлин и Ерофеев «поплыли» конкретно. Командирское лицо перекосило.
— Почему ни хрена не знают?! — обрушился он на комбата.
— Так они в батарее всего третий день…
Попытка Александрова оправдаться, казалось, еще больше разозлила комполка.
— Откройте нижний люк!
Сунувшись в люк, он на несколько секунд застыл, выискивая недостатки.
— Почему смазка густая? Ударят морозы, задержки при стрельбе начнутся! Александров!
— Я!
— Лишить водки и этот расчет!
Дальше нецензурно. А мы, похоже, не первые. Позже выяснилось, что первый расчет лишили водки за пятнышко ржавчины на какой-то второстепенной детали, второй за слишком густую смазку на обоймах. И не последние — вся делегация направилась к четвертому орудию. Судя по жестикуляции персонажей, вся процедура повторилась. Приблизительно через час, оставив всю батарею без водки на три дня, комполка убыл восвояси, оставив нас устранять выявленные недостатки. Первым делом мне предстояло решить, где взять бумагу на новую карточку и где найти новые ориентиры в этом огромном ровном сугробе. Аникушин был прав — теперь это мои заботы.
— Теперь комбату третий «кубарь» долго не дадут, — задумчиво проводив взглядом «виллис», заметил дед Мазай.
— Ничего, — отмахнулся я, — вместе с погонами третью звездочку получит.
— Погоны, погоны, — пробурчал Аникушин. — Ты сам-то хоть раз их видел, эти погоны? Разговоры одни.
Приказ о введении новой формы и погон вызвал гораздо меньший ажиотаж, чем я ожидал. Молодежь их не застала и отнеслась к приказу довольно равнодушно, других забот хватало. Старики… Похоже, я в батарее единственный, кто погоны видел. И не раз, даже сам носил, но ефрейтору об этом знать не надо. И остальному расчету тоже. Понятие «офицер», кстати, тоже реабилитировали только с приставкой «советский», теперь можно произнести это, ни от кого не таясь. Но я поймал себя на мысли, что «красный командир» пролетает легко, а на «советском офицере» я спотыкаюсь. Досамоконтролировался.
— А знаешь, командир, что комбат-три учудил? — не унимался Мазаев.
Не знаю. Есть у меня такая особенность — все слухи я узнаю последним, если вообще узнаю. На мне же они и заканчиваются. Потому что, во-первых, я не люблю пересказывать, во-вторых, пересказывать их уже некому, все и так знают.
— Давай, выкладывай.
— На следующий день после сбитого «юнкерса» вызывает он к себе обоих взводных и говорит им: «Я сегодня всю ночь не спал. Думал, думал и надумал вам обоим по трое суточек ареста дать».
— За что? — удивился я.
— Вот и они спрашивают «За что, товарищ старший лейтенант?», а он им «Чтобы ушки топориком держали».
— Вот…
У расчета уши встали «топориками» от потока неизвестных, но интуитивно понятных русских слов. Виноват, не сдержался. Но поймите мое возмущение — носит же земля такое чмо, а система позволяет этой сволочи людьми командовать. И не в глубоком тылу, а почти на передовой, где этот гад десятки человек погубить может.
— Ну ты могешь, командир, — выговорил Аникушин, когда я остановился.
— Могу, еще и не так могу, только вы постарайтесь, чтобы я свои возможности на вас не демонстрировал. А сейчас давайте взаимозаменяемость отработаем. Рохлин!
— Я!
— Третий номер! Ерофеев — четвертый!
— Есть! Есть!
— К бою! По самолету над первым…
После ужина ко мне подошел Аникушин с вопросом.
— Как на сухую спать ночью будем?
— А что, есть мысли по этому поводу?
— Есть, но надо отлучиться.
В самоход намылился мой первый номер, но если он действительно что-нибудь «для сугреву» принесет, то…
— Ладно, иди, от взводного я прикрою.
— Один не справлюсь. Мне бы еще Станкуса и Максимовых с собой взять надо.
— Это чего ты задумал?
Удивлению моему не было предела.
— Если получится — увидишь. Ну отпусти, командир.
Коллективный самоход — это уже не шутка, но, с другой стороны, вероятность попасться минимальная, а хоть немножко погреться хочется. Дров в округе нет. Дома на дрова разбирать, естественно, никто не даст. Унитары, в отличие от среднекалиберных батарей, здесь распатронивать не принято, да и пороха в них мало. А хитрый ефрейтор, видимо, что-то нашел.
— Ладно идите, только…
— Одна нога здесь, другая — там.
И исчез. Приблизительно через час оставшиеся стали свидетелями небывалого зрелища: увязая в сугробах, четыре человека тащили по полю здоровенный… Крест! Да, да. Метров шесть, с какой-то надписью по-немецки.
— С немецкого кладбища стащили? — догадался я.
— Ага. Его танком в первый же день свалили, да забыли. Потом крест снегом занесло, еле откопали.
Где только фрицы такую здоровую лесину взяли? Наверно, специально откуда-то привезли. Опыт устройства земляных печей у меня уже был. В стене полуземлянки выдолбили нишу, сверху пробили дымоход. Остальные, кроме часовых, вроде бы спали, но весть о том, что третий расчет раздобыл дрова, разнеслась по батарее молниеносно, вместе со стуком топора. Пришлось делиться. Наконец, в нашей печке затрещал огонь. Промерзшая земля начала оттаивать, а выступающая вода — испаряться. Атмосфера в полуземлянке как в парилке. У других расчетов та же история. Утром на морозе влажная одежда дубеет и становится колом. Товарищам офицерам проще — у них полушубки. Комбат построил батарею и подал команду.
— Бего-ом, марш!
Сразу теплее стало, размялись и даже запыхались. Здорово спасает горячая каша на завтрак, только съесть ее нужно как можно быстрее, пока не остыла.
День прошел в тренировках, но провести стрельбы боевыми не разрешили, вся надежда на «старичков». К ночи подготовились лучше — натащили соломы и настелили дополнительный слой на землю, парило уже меньше. На третью ночь стало еще суше, а на четвертую… На четвертую дрова закончились, зато выдача водки была возобновлена.
А еще через два дня температура упала ниже минус сорока. Все забились в землянки, даже часовых снаружи не оставили. Дышать можно только верхней частью легких и очень осторожно, стоит вдохнуть глубже, и дыхание сразу перехватывает. Даже в валенках нужно постоянно шевелить пальцами ног, поддерживая кровообращение, иначе через несколько минут они начинают неметь. Пока мы, скрючившись, сидим в землянке, самочувствие вроде более или менее нормальное, только надо постоянно шевелить пальцами, потирать нос. Трудно заставить себя шевелиться, но без движения сидеть долго нельзя — охватывает душевная и физическая апатия, совершенно не хочется двигаться, и постепенно, отключаясь от окружающего мира, ты засыпаешь.
Засыпать надолго нельзя — можно не проснуться. Периодически тебя толкают, и, проснувшись, ты, преодолевая инертность, начинаешь двигаться сам, задевая локтями и ногами соседей. Народ просыпается, бурчит, шевелится и постепенно опять впадает в сон. Удивительно, но к утру обошлось без обморожений. Только возникла новая проблема: кухня не прибыла, а сухой паек превратился в камень. Хлеб, консервы, концентраты — все замерзло, дров в округе нет, разогреть пищу не на чем. Зато всем дали водки на пустой желудок. Канонада затихла — обеим сторонам сейчас не до боевых действий, надо сначала выжить на холоде.
