— А ты сам про маскировку от летчика им сказать не мог? — насупился Петро, которому стало обидно, что какие-то новички и вдруг исправили ошибку не просто солдата Гришки, а Григория — командира отряда!
В ответ Григорий весело хохотнул и сказал, неожиданно щелкнув Петра пальцем по лбу:
— Может, чтобы их сообразиловку проверить, я такое им и подбросил? Скажи, приказывал я обосноваться точно на полянке? Нет, я просто вывел их на нее и сказал, что базироваться они будут тут. Понятно, какую я проверочку им устроил?
Они считали, что тайно наблюдают за новичками. И вдруг, когда Петро нес свою вахту, товарищ Артур, вроде бы дремавший на солнышке около своего шалашика метрах в пяти от Петра, спросил:
— Скажи, а в бога ты веруешь?
Близко никого не было, так кому же вопрос адресован? Или товарищ Артур сам с собой разговаривает?
— Я у тебя, Питер, спрашиваю.
Товарищ Артур сидел спиной к лесу, головы даже ни разу не повернул, а говорил так, будто видел Петра. И тот решил, что прятаться нет смысла, вышел на поляну.
— А как вы узнали, что я здесь? — спросил он, опустившись на корточки рядом с товарищем Артуром.
— Вы следите за нами с расстояния в шесть метров. С того самого часа следите, когда картошку и хлеб нам принесли. А мы на несколько минут раньше двух своих наблюдателей выставили. Они вас и заметили.
— Каждый раз нас видели? — охнул Петро.
— Вы ползали по одной тропочке.
Стыдно Петру за промашку Григория и деда Потапа, но еще больше потому, что следили они за такими хорошими людьми. Очень стыдно. Только поэтому и решил оправдываться:
— Понимаете, товарищ Артур…
— Ты не ответил на мой вопрос.
— О боге? Да нету его, нету! И никогда не было?
— Кто тогда создал землю? Все живое на ней? И самого человека?
— Они сами возникли. Из туманностей, — бодро, словно на уроке, отрапортовал Петро.
— Значит, не веришь в бога, — сделал правильный вывод товарищ Артур, с минуту смотрел на голубое небо, выгнувшееся над землей, и опять вопрос: — Может быть, ты знаешь, что находится там, за этой голубой твердью?
— Не твердь она, а атмосфера! — опять загорячился Петро, которому стало обидно, что товарищ Артур не знает таких простых вещей. — А дальше — бесконечность! До самой бесконечности! Все она! И ничего больше!
Дальше с той же горячностью Петро на одном дыхании выпалил все то немногое, что знал о происхождении человека, даже Дарвина упомянул. Но товарищу Артуру, похоже, было неинтересно слушать об этом, он вдруг ласково улыбнулся и сказал, словно самого себя спросил:
— Почему все мальчишки с одинаковой убежденностью одно говорят? Разными словами, но обязательно одно и то же?
О своем разговоре с товарищем Артуром, прибежав к избенке, Петро, разумеется, немедленно доложил Григорию. Думал, тот рассердится или хоть расстроится, когда узнает, что их наблюдение оказалось вовсе не тайным. Однако тот восторженно хлопнул себя руками по ляжкам и воскликнул:
— Вот это люди так люди!
Потом Григорий немного пошушукался о чем-то с дедом Потапом, подхватил ведро с вареной картошкой и сказал, что они, все трое, сейчас же должны идти к новичкам. И они пошли. Весело переговариваясь почти в полный голос.
На этот раз все восемь были у шалашей и сразу встали, построились в шеренгу, как только Григорий вышел из леса. Каждому из них он подал руку и заглянул в глаза, улыбаясь широко, радостно. Потом шутливо скомандовал:
— А ну, садись, кто на чем стоит! — и первым опустился на траву в тени березы, ствол которой от старости стал шершавым и почти черным. — Не кажется ли вам, други мои, что скучна такая жизнь? — начал он, как только уселись все. — В том смысле скучна, что и оружия нема, и тишина бьет по ушам круглые сутки?
Товарищ Артур промолчал. Он сидел подчеркнуто прямо, прикрывая широкими ладонями свои костлявые колени. И спокойно, выжидающе смотрел только на Григория. Промолчали и другие, кроме Мыколы, который зачастил невероятной скороговоркой:
— Лично я до тишины огромный охотник! С той самой поры, как женился! Бывало, жинка дома заведется, загнусавит или забушует — я шасть на речку! Там сидишь…
Тут Мыкола натолкнулся на взгляд товарища Артура и сразу же замолчал, будто поперхнулся; даже попытался спрятаться за спину деда Потапа, сидевшего рядом.
— Приказывайте, мы ждем, — словно нехотя разомкнув губы, сказал товарищ Артур.
— К тому и веду, — посерьезнел Григорий и кивнул деду Потапу.
Дед положил на землю сверток, который все время держал у груди, осторожно размотал мешковину, и все увидели два немецких автомата. Все увидели, но никто даже не шевельнулся, будто никому из вчерашних смертников и не хотелось завладеть одним из них.
— Приплюсуем к этим еще и те, что захвачены в день вашего побега. Что получится? Как говаривал наш управдом, техникой мы обеспечены на пятьдесят процентов.
Замолчал Григорий. Чтобы дать новичкам возможность все обдумать. И слово «побег» умышленно подбросил: может, оно взбодрит, придаст людям уверенности?
Товарищ Артур взял автоматы и молча, ни с кем не посоветовавшись, вручил их тем самым двум, которые сидели рядом с ним.
Показалось или действительно Мыкола тайком облегченно вздохнул?
Двое, получившие автоматы, незамедлительно протерли их затворы подкладкой, загодя вырванной из пиджака товарища Артура, проверили, хорошо ли в каждом магазине пружина подает патроны, и снова замерли, готовые слушать Григория или действовать, если он даст команду.
— Теперь обмозгуем, всем идти на задание или только тем, у кого есть оружие? — подбросил вопрос Григорий.
Он с волнением ждал ответа: с одной стороны, вроде бы и не совсем ладно вести под возможные пули человека, у которого нет оружия, с другой стороны… А вдруг первая же пуля врага насмерть сразит того, у кого есть автомат? Выходит, и замены ему не будет?
Кроме того, в отряде Каргина, когда там такое же положение с оружием было, на задания обязательно все ходили: общая опасность как-то особо сплачивала.
За всех ответил опять же товарищ Артур:
— Как прикажете, командир.
— Ага, чтобы всем шагать! — немедленно высказался и Мыкола.
По тому, как оживились остальные, Григорий понял, что это единое и общее мнение. Стало радостно на душе, солнце вмиг словно прибавило тепла своим лучам, а небо и вовсе налилось прозрачной голубизной. Так велика стала уверенность в новых товарищах, что Григорий осмелился задать и тот вопрос, который все эти минуты готов был сам сорваться с языка:
— Слышь, Мыкола, а мне было показалось, будто ты здорово обрадовался, когда тебе автомата не досталось?
— Выходит, заметили? — удивился тот, почему-то радостно улыбаясь.
— Не юли, — нахмурился Григорий.
— Беда не люблю железа стреляющего или режуще-колющего. И драк вообще сторонюсь, — посерьезнев, ответил Мыкола. — Не только смерти, но и просто крови боюсь. С самого детства такое со мной творится… Только, чем хотите, клянусь, когда на задание какое поведешь, трусить, конечно, стану — никуда не денешься, если моя природа такая! — от страха, может, и разрыв сердца у меня сотворится, но все равно раком не попячусь!
Это откровенное признание убедило Григория и всех других в главном, все поверили, что Мыкола действительно скорее разрыв сердца заработает и умрет, чем на подлость пойдет: большой внутренней силой человек обладать должен, чтобы так перед людьми обнажиться.
Потом один из новичков — невероятно окающий волгарь, назвавшийся пулеметчиком, — предложил сегодня же ночью пробраться к колючей проволоке лагеря.
— А что мы выиграем? — немедленно вопросом убил Григорий это вроде бы и дельное предложение.
Действительно, что? Те, томящиеся за проволокой, будут знать, что убежавшие живы и бродят рядом? Велика ли польза от всего этого, если учесть, что и на подонка можно нарваться? На предателя, способного за окурок шум поднять или с доносом уползти?
— Нет, наша тропочка прежде всего побежит к тракту. Там, случается, и ночью гитлеровцы шастают, — спокойно и деловито высказался Григорий. — Конечно, жаль, что сегодня мы конкретной цели не видим, не разработали, так сказать, план операции. Но ведь когда-то и с чего-то начинать надо? Так зачем тянуть?
Ночь выдалась лунная и такая безветренная, что на березах ни один листик не шелохнулся. И почему-то — удивительно отзывчивая на любой звук. Даже гнусавое гудение комаров, атакующих скопищем и со всех сторон, сегодня звучало невыносимо громко.
Всю ночь пролежали Григорий с товарищами в кустах у дороги, словно забытой всеми. Солнце должно было уже вот-вот всплыть над лесом и ударить по земле своими лучами, а Григорий все пытал счастье, все не отдавал приказа об отходе. Недалеко от него на своих местах лежали новые товарищи. Лежали спокойно, не выказывая ни нетерпения, ни волнения.
