– Сколько рапортов Клевцова скопилось у вас? – быстро спросил Шоршнев, встревожившись, что Михалев положит трубку.
– Много. Даже командирам дивизий.
Сразу же после разговора Шоршнев схватил бумагу и стал выстраивать цепь обвинений против Клевцова. Из опасения встретить отпор, он начал готовить наступление исподволь. Поговорил с членами парткома с глазу на глаз, как бы испрашивая совета, выяснил позицию каждого, съездил к Михалеву в автобронетанковое управление, подсчитал союзников и, наконец, поставил секретаря Севрикова перед фактом. В обвинении Шоршнева вина Клевцова прозвучала достаточно серьезно: налицо делячество, пренебрежение общими интересами ради личных. Севриков вызвал Клевцова для беседы. Павел настолько уверовал в свою правоту, что не придал значения осторожным вопросам секретаря.
– Ты стучишься во все двери, тебя обвиняют в делячестве, – говорил Севриков.
– А что остается делать? Безумцы отвергают саму идею наземного минного тральщика! Мы же, по существу, безоружны перед минами противника!
– Остынь малость. Ситуацию учти.
Ситуация и впрямь складывалась непонятная. Клевцов попал в нее не один. Еще несколько конструкторов академии предложили ряд ценных разработок для инженерного снаряжения армии, но получили отказ. Армию как будто нарочно кто-то тянул к тачанкам Гражданской войны, отвергал все новшества. Поэтому секретарь счел вопрос достаточно важным, чтобы обсудить его на общем партийном собрании. Сделать доклад вызвался Шоршнев.
Начал он издалека – с благополучного окончания войны с белофиннами, странной войны в Европе, с небывалого могущества Красной армии, готовой дать сокрушительный отпор любому противнику. От известных истин перешел к задачам академии и к тем ее работникам, кого мало заботит общее дело, а движет помыслами лишь корысть. Тут-то, окрепнув голосом, он и упомянул Клевцова, зачитал первое и второе решения технического совета автобронетанкового управления, а также наиболее сердитые отзывы оппонентов.
– Все мы – люди творческие, все понимаем, что нет такого конструктора, кто бы не пережил определенного кризиса, – сказал он, придав голосу озабоченную тональность. – Разработав вариант катково-ножевого трала, Клевцов сам не заметил, как вступил в жестокий кризис. Мы, его близкие товарищи, обязаны помочь ему уяснить бесперспективность работ над сооружениями такого типа.
Семен Ильич скользнул взглядом по улыбчивому лицу Клевцова, мелькнула злорадная мысль: «Сейчас, милок, ты будешь плакать», но от резкости сдержался, продолжил тем же опечаленным голосом:
– Мы должны предостеречь нашего работника от опрометчивых шагов, которые он предпринимает, лишь бы протолкнуть свою поделку. А если смотреть глубже, Клевцов поставил себе цель, хитрую, коварную цель отвлечь средства, силы, металл, производственные мощности от более насущных задач. Своими нескончаемыми рапортами он отрывает от дела вышестоящих работников. В автобронетанковом управлении уже стонут от его наскоков.
По залу прокатился гул. Шоршнев воспринял его как знак одобрения. Сделав выразительную паузу, он добавил:
– В партком уже поступил довольно серьезный сигнал, и мы отреагируем на него решительным образом!
– Что же вы предлагаете конкретно? – спросил один из преподавателей с командного факультета.
– Сначала предпочитаю выслушать мнение собрания, – ответил Шоршнев, властно завладевший местом председателя.
Начались прения. Выступавшие стали высказывать свои претензии к ученым советам других управлений, однако Шоршнев подмял повестку собрания на свой лад:
– Прошу ближе к делу! Сегодня мы обсуждаем поведение Клевцова.
Тогда к трибуне вышел тот же преподаватель с командного факультета:
– Не вижу никакого криминала в действиях Клевцова. Насколько я разбираюсь в технике, конструктор создал механизм, который позволяет быстро преодолевать минные поля врага. Да он просто обязан бороться за свое детище! Если совет в нынешнем составе дважды отверг проект, следует обратиться к более авторитетному судье, а не бить Клевцова по рукам…
– Вы гнете преступную линию заодно с Клевцовым! – перебил выступавшего Шоршнев. – Безрассудная настойчивость – это упрямство. Я усматриваю здесь прямое вредительство! Вопрос должен стоять так: или Клевцов согласится с мнением специалистов и прекратит заниматься делячеством, рассылая проекты во все концы, или поставит себя вне рядов партии!
Выступавший развел руками и ушел на свое место. Нависла гнетущая тишина. Сработала подлая пружина страха, которая со времен государева «слова и дела» повергала людей в смятение, тем более после не так уж давних процессов над «врагами народа». Воспользовавшись замешательством, Шоршнев выкрикнул:
– А что скажет Клевцов?
От возмущения Павел лишился голоса. Такое с ним случилось впервые. В голове что-то сдвинулось, глаза застлало туманом… В суровости изогнув черную бровь, Шоршнев жестко произнес:
– В таком случае вношу предложение: Клевцова из партии исключить, информировать начальство академии о его служебном несоответствии. Других мнений нет? Голосу-у…
– Позвольте! – голос в онемевшем зале прозвучал так резко, что все вздрогнули.
К трибуне, колюче поблескивая стеклами пенсне, твердо чеканя шаг, подошел профессор Ростовский, одернул длинную комсоставскую гимнастерку и непривычно высоким голосом бросил в зал первые слова:
– Что с нами происходит?! До каких пор мы, точно стадо баранов, будем смиренно идти на заклание?! Вы же видите бессовестную провокацию и молчите!
– Выбирайте выражения, товарищ комбриг! – крикнул Шоршнев, наглея от предчувствия, что теперь рухнет вся его психологически точно рассчитанная линия и собрание примет другой оборот.
Не обратив внимания на визгливую реплику, Георгий Иосифович громко проговорил:
– Как руководитель лаборатории заявляю – Клевцов настоящий талантливый работник! Обвинять его в делячестве – кощунство! Его первый, пусть несовершенный трал проявил себя на Карельском перешейке. Орден Красной Звезды Клевцов получил за него. Новый вариант несомненно лучше, надежней первого…
Шоршнев тренированно застучал карандашом, пытаясь прервать профессора. В зале раздались протестующие голоса: «Дайте высказаться Ростовскому!»
– …Сейчас многие наши новинки близоруко отвергается теми, кто призван заботиться о вооружении армии. Кружится голова от недавней победы. Но грядет новая война. Не наскоком, не одним ударом, а долгим кровавым трудом, напряжением боевой техники, промышленности, сил всего народа – только так мы одержим победу. К несчастью, не всякий из нас прозорливо всматривается в будущее, определяет его контуры. Надеюсь, мы скоро более трезво взглянем в лицо фактам, сравним свое оружие с оружием возможного противника и сделаем выводы.
– Неужели кроме вас никто об этом не думает? – все же прорвался Шоршнев.
Ростовский и тут сделал вид, что не расслышал выпада:
– У меня, у Клевцова, у всех вас свой участок общей большой работы. И думаю, если каждый с такой же настойчивостью, верой, ответственностью будет бороться за свое изобретение, то Красную армию не застанет врасплох никакой агрессор.
Последние слова заглушили аплодисменты. Ростовский строго взглянул в зал, опять одернул гимнастерку, хотя на ней не было ни одной морщинки. Побурев от злости, вскочил Шоршнев:
– К сведению собрания: профессор Ростовский не является членом партии и не ему, беспартийному, решать наши вопросы!
– Да, я не член партии, – успокаиваясь, проговорил комбриг. – Ношение в кармане партбилета – еще не достоинство. На своем веку я принес немало пользы Отечеству и как гражданин этого Отечества считаю приемы, к которым прибегает товарищ Шоршнев для клеветы на своего же коллегу, отвратительными, более того – недостойными большевика.
Теперь собрание полностью встало на защиту Клевцова. Под конец выступил Севриков. Секретарь парткома уже не упоминал имени Павла, считая вопрос решенным, а сделал упор на качество научных разработок и необходимость запуска их в производство.
Возвращались за полночь. Павел тронул Георгия Иосифовича за рукав:
– Если бы не вы, Шоршнев меня бы съел.
– Съел – не съел, но гадостей бы наделал. Впрочем, Севриков, по-моему, был на вашей стороне. Однако, ох, дипломат, помалкивал…
– Что же будем делать с тралом?
– Остается последний шанс – обратиться к Воробьеву.
В годы Гражданской войны Михаил Петрович Воробьев занимал должности бригадного и дивизионного инженера, закончил Военно-техническую академию, одно время возглавлял факультет средств инженерного вооружения в академии имени Куйбышева, где и подружился с Ростовским. Не раз его лекции посещал и Павел. Высокий, широкоплечий генерал с открытым добрым лицом увлекал аудиторию глубокими знаниями, смелыми идеями, разносторонностью взглядов. Теперь он занимал пост инспектора инженерных войск Красной армии. Времени у него, конечно, в обрез, чтобы лично заниматься тралом. Тем не менее Георгий Иосифович надеялся на помощь давнего товарища. Кроме Воробьева пробить дорогу противоминному тральщику было некому.
