— Коваленков, — крикнул Иван Абрамович сибиряку. — Ты правее гляди, в овраг гады просачиваются. Ну-ка покажи им дорогу оттуда, чтоб не заблудились.
На смену отбомбившимся самолетам появились новые. К полудню где-то правее немцы установили минометы. И теперь все постоянно перемежалось: сбросив часть груза на высоту, самолеты уходили на Днепр, сразу за ними поднимались в атаку пехотинцы, а когда, в который раз встреченные в упор, они, теряя убитых, откатывались вниз, над окопами с визгом начинали рваться мины.
Взвод почернел. Не хватало воды, бессонная ночь обвела кругами глаза. Несколько человек лежало в глубине окопчиков неподвижно.
Положив локоть на бруствер, Иван Абрамович обшаривал глазами все видимое пространство. Деревья горели. У мотострелков то вдруг вспыхивала жестокая перепалка, то стихало, и тогда там слышались лишь одиночные выстрелы. Сердце сжималось. А что, если батальон уже сброшен в Днепр, и немцы выстрелами в упор добивают раненых?.. Выше река делала изгиб, уходя на запад. Вот если бы гранат побольше, можно было бы попытаться в темноте отсечь засевших на мысу немцев и искупать их в реке как следует, они же не знают сколько здесь на высоте человек. «Нет, это рискованно, — отговаривал себя Иван Абрамович. — Хотя бы благополучно высидеть тут до вечера».
Шесть раз за день на высоту обрушивался ад — шквал авиабомб и артиллерийских снарядов, надрывали душу мины и упорно стремились вверх темные фигуры пехотинцев. Шесть раз отбивали бойцы атаки врага.
Ночь наступала темная, тревожная. За весь день ни у кого во рту не было маковой росинки. Хотелось пить. От реки потянуло было туманом, но он растекся сыростью по прибрежной траве, заставив пожалеть об оставленных на том берегу шинелях. Выставив дозорных, Иван Абрамович попытался заснуть хотя бы часок, но не смог — не давала покоя тревога. Переползая, он продвинулся сначала в один конец укрепления, потом в другой. Все было разворочено авиабомбами. Бойцы сидели, привалившись спинами к стенкам уцелевших окопчиков, некоторые курили, постанывали раненые — никто не спал.
Стоящий на правом фланге один из Коваленковых сказал Ивану Абрамовичу:
— Смотри, командир. Какая-то возня была здесь у немцев. Затевают что-то.
Уже истаяли утренние сумерки, когда Коваленков махнул Ивану Абрамовичу рукой. Казаев присмотрелся. В утренней полутьме на правом фланге от излучины двигались какие-то фигуры. Коваленков приглушенно засмеялся.
— Сейчас я им задам, — пообещал он и начал удобнее пристраивать автомат. Иван Абрамович отдал команду по траншее:
— Приготовиться…
Но что-то не то было в крадущихся меж кустов фигурах. И вдруг он понял: свои!
— Отставить! — закричал он и захохотал, обхватив за плечи сибиряка. — Ведь это наши перебросились. Наши! Ха-ха-ха! Проспали мы с тобой немца, Коваленков.
Действительно, боясь быть отрезанными от своих, немцы ночью покинули излучину, и несколько рот нашего полка без единого выстрела форсировали реку.
IVПереправившийся на этот берег комбат выслушал доклад Ивана Абрамовича, объяснил дальнейшую задачу.
— Приказано расширять плацдарм. Враг будет пытаться нас отсюда скинуть в реку. Это он вчера еще не разобрался что к чему, а нынче будет другой разговор. Поэтому ты сейчас бери людей, мы тебе еще в придачу кое-чего добавим, и вот эту деревню — Великий Букрин — надо взять во что бы то ни стало.
Предположения комбата подтвердились. Опомнившиеся немцы бросили на наших бойцов танки. Люди Ивана Абрамовича залегли на огородах и в садах села, среди посеченных осколками яблонь и груш. Собственно населенного пункта уже не было. Дотлевали лишь головешки на развалинах саманных хат.
Трижды посылал Казаев связного к своим, за подмогой, и все трое посланных погибли. После четвертой немецкой атаки у бойцов осталось лишь по одной гранате.
Дальнейшее Иван Абрамович помнит плохо. Он был тяжело ранен. Через два часа подошел весь батальон.
Комбат, идя рядом с носилками, укорил его:
— Как же это ты, брат, а?
Потом они плыли назад, через Днепр. Лодка покачивалась, рябило от волн в глазах и ему казалось, что на высоте 192, которую он брал уже неизвестно сколько дней назад, опять сошлись в рукопашную люди. Он пытался вскакивать, просил санитара:
— Пусти-и, пусти-и… Ведь там Коваленков… Люди гибнут…
В конце переправы они попали еще раз под бомбежку и его ранило вторично, уже в голову. Километрах в пятнадцати от Днепра им попались встречные грузовики с пополнением, идущим на плацдарм. Машины встали, пережидая бомбардировку. И тогда он, в развевающихся сорванных бинтах, полез в кузов. Его еле осилили санитары.
В госпитале, в Чите, белой ослепительной зимой он получил письмо от жены, потом от брата. Они поздравляли его с высокой наградой. Он ничего не понимал: с какой наградой? Соседи по палате заулыбались:
— А ты не знаешь? Тогда попроси, чтобы тебе газету принесли.
Газету отыскали:
— Читай!
Он прочел:
«За успешное форсирование реки Днепр южнее Киева, прочное закрепление плацдарма на западном берегу реки и проявленные при этом отвагу и геройство. Президиум Верховного Совета СССР своим Указом от 23 октября 1943 года присвоил звание Героя Советского Союза…»
Дальше шли фамилии, среди которых Иван Абрамович нашел и свою.
VИван Абрамович Казаев перебирает лежащие на столе бумаги: наградные документы, фотографии, письма из Переяслав-Хмельницкого, из части, где когда-то служил. Пальцы его теребят ворот рубахи.
— Я о другом хочу сказать, — говорит он. — Все, что касается меня — семьи, детей, работы — тут у меня все в порядке. Старший сын учится в Оренбургском сельхозинституте, дочь — в Бугурусланском педучилище, младший еще школьник… Всегда с людьми… Я о другом… Хочу на Украине побывать. Посмотреть, как там и что сейчас в том Букрине. Вот помню, женщина нам одна на передовую все еду носила. Возьмет ведра два на коромысло, да одно в руках. И мальчишка с ней ходил. Такой вот, маленький еще совсем. Хорошо бы разыскать их. Узнать, как они живут. Очень мне хочется там побывать. Правда, дела сейчас, но побываю, обязательно побываю…
1969 г.
В. Ложкин
ГЕРОИ НЕ УМИРАЮТ
Герой Советского Союза
Василий Георгиевич Козенков
Он ушел в бессмертие двадцатидвухлетним, в апреле сорок пятого…
А через месяц небо Москвы вспыхнуло гроздьями фейерверка. Победа! На земле начиналась новая, мирная жизнь.
Но его уже не было с нами.
Двадцать два… Годы, когда у человека, собственно, нет еще биографии, вся она умещается в нескольких коротких строчках: родился тогда-то, окончил школу, вступил в комсомол. Годы, когда ты делаешь свои первые самостоятельные шаги. Годы, когда все у тебя впереди: и счастье, и любовь, и мечты — вся жизнь.
Двадцать два… Много это или мало? Все дело в том, как их прожить. Иной и в шестьдесят лет не оставит после себя доброго следа. Жизнь же других — подвиг, жаркое горение, страстная борьба. Многие из таких рано уходят от нас, но память о них люди хранят века.
* * *
Биография Василия Георгиевича Козенкова действительно коротка, если ее измерять количеством прожитых лет. И вместе с тем она богата и значительна, если оценивать ее с точки зрения свершенного им во имя Родины, во имя победы над врагом, во имя всех нас, ныне живущих.
…Родился в Кувандыке. Здесь прошло детство. Вася рос любознательным, общительным мальчуганом. Учился хорошо.
Юные годы его связаны с Актюбинском. Комсомол. Увлечение техникой, шахматами, занятия в художественной самодеятельности. Он играл на баяне, танцевал. Мечты о будущем весьма расплывчаты: «Стану инженером, либо конструктором».
К седьмому классу по-настоящему пристрастился к чтению. Неизгладимое впечатление произвела на юношу книга Н. Островского «Как закалялась сталь». Пожалуй, именно она впервые и заставила его всерьез взглянуть на себя как бы со стороны, задуматься о жизни и о своем месте в ней. Павка Корчагин навсегда стал любимым героем и другом. Очень хотелось походить на него.
Долго учиться Василию в дневной школе не пришлось. Так уж сложились обстоятельства в семье. Он ученик токаря. Слесарь. Строитель актюбинского завода ферросплавов. И одновременно — учеба в вечерней школе рабочей молодежи. Будущее начинало обретать реальные контуры.
* * *
Началась война… и кончилась юность. Не за партой, не у школьной доски, а в смертельных схватках с жестоким и сильным врагом предстояло теперь держать экзамен на зрелость и мужество, на верность матери-Родине.
В первый же день мобилизации он явился в военкомат.
