– И что же думаете теперь делать? В Россию будете уходить?
– Зачем же в Россию? – пожал плечами Андрей. – Ни в России, ни на Украине нам сейчас делать нечего. Оперативки небось уже по всем управлениям НКВД разосланы. И стоит только засветиться самую малость…
Мадьяр не моргая смотрел на Боцмана.
– И… и что же?..
Андрей скользнул глазами по лицам сидевших напротив него разведчиков. Словно разрешения спрашивал на честный ответ.
– Спрашиваешь, куда думаем кости бросить? Да очень даже просто – в Европу будем уходить, через линию фронта, тем более что нам к этому не привыкать. Да и стволов хватит, чтобы в случае засады или прорыва могли бы дать бой на всю катушку.
– Но ведь там… в Европе…
– Ты хочешь сказать, что почти везде советские войска? – ухмыльнулся Бокша. – Только насчет этого ты сильно ошибаешься. Там еще есть и французская зона, и английская, и американская… Так что найдем доброго дядю, который смог бы нас пригреть.
Андрей замолчал, и в комнате застыла напряженная тишина. И Мадьяр, и Пуля осмысливали услышанное. Понимая важность момента, Шайтан, Писка и Боцман также молча закусывали уже заметно поостывшей картошкой с грибочками. Наконец Мадьяр оторвал от своей тарелки глаза, и теперь уже в них можно было прочесть явную заинтересованность услышанным.
– И когда думаете рвануть? Если, конечно, не секрет.
Не очень-то поспешая отвечать, Боцман пожал плечами.
– Пока что точно не знаю, но…
– Что, думаете что-нибудь замутить сначала? – насторожился Мадьяр.
– Ну-у-у… скажем, есть такая мыслишка.
Теперь уже Мадьяр почти буравил глазами лицо гостя, и его можно было понять. Своим авторитетом он добился уважаемого сана пахана, Мукачево, близлежащие хутора и села были как бы его вотчиной, которую окучивала подвластная ему бражка [64] , к появлению на его земле весьма активного колхоза, который уже заявил о себе громкими делами и членам которого уже нечего было терять, он был не готов…
Что и говорить, соседство было малоприятное, тем более что на ватагу Боцмана могут выйти красноперые, и тогда вся округа наполнится теми же красноперыми, ряжеными, злыднями и прочей уголовкой, которая начнет чесать против шёрстки мукачевскую братву, и тогда от этого чёса худо будет не только тем, кто в розыске, но и ему, пахану, мало не покажется.
В то же время Боцман был и оставался тем же Боцманом, которому он был обязан по жизни, и надо было искать приемлемое для них обоих решение.
Судя по той ухмылке, которая скользнула по лицу Боцмана, он догадался, о чем подумал мукачевский пахан, и он не ошибся.
– Если думаешь, что мы здесь надолго застрянем, не боись, – произнес Боцман. – Я же понимаю твое положение, и как только провернем одно дельце, тут же рванем через границу.
При этих словах Мадьяр покосился глазом на Пулю и невольно скривился. Боцман, который вырвал его когда-то из лап отрицалов-беспредельщиков, намекал ему на то, что личный покой мукачевского пахана дороже Мадьяру старой дружбы, и об этом уже завтра пойдет молва по всем округам и зонам. Надо было исправлять положение, и Мадьяр как бы в знак примирения потянулся рукой к бутылке.
– Я думал, что ты малёк получше обо мне думаешь, – с обидой в голосе произнес он. – И если потребуется моя помощь, помогу тебе, чем могу.
В знак благодарности и восстановления прежних отношений Боцман утвердительно кивнул головой.
– Помощь, думаю, понадобится. Не откажемся. Но только без лишних глаз.
– Как скажешь, – явно довольный тем, что смог отработать задним ходом, заверил гостей Мадьяр. И тут же: – По наколке работаете или нахрапом?
– Считай, что нахрапом, однако наколка была надежная. А пока что… не будем пока эту тему перетирать. Слишком серьезная, да и сглазить боюсь.
Хорошо зная Боцмана, Мадьяр более этой темы не касался и только спросил осторожно:
– В чем проявится моя помощь?
– В машине, – не вдаваясь в подробности, ответил Андрей. – Лучше, конечно, если это будет полуторка.
– А водила?
– У нас свой есть. Что касается твоей доли, то обсудим ее чуток позжей.
– О чем ты?.. – возмутился было хозяин дома, но Андрей остановил его рукой. – Послушай, Аврам, не надо одесского базара. А бумага и рыжевьё это так: или их нет, или они есть, но лишними они никогда не бывают.
– Хорошо, пусть будет так, – согласился с Боцманом Мадьяр. – Когда сможешь определиться окончательно?
– Думаю, буквально днями. Нам тоже не фартит засиживаться в лесу, того и гляди как бы войсковые части прочес не устроили. Да и хреновато там, откровенно говоря.
– В схронах осели?
– Ну а где же еще? Там и отлеживаемся.
– М-да, схроны – это, конечно, не пляж в Аркадии и не санаторий под Одессой. Кстати, как будем связь держать?
– Да очень даже просто, – пожал плечами Андрей. – Как только определимся относительно нашего дела, я сам к тебе на огонек загляну. Так что постарайся в ближайшие два-три дня не особо-то надолго отлучаться из дома.
…Когда уже была допита последняя бутылка водки, а на посошок пустили по кругу, как когда-то у таежного костерка на лесоповале, кружку с грамотно заваренным чифирком, явно расчувствовавшийся Бокша произнес негромко:
– Креста, надеюсь, помните?
– Господь с тобой! – вскинулся Мадьяр. – Неужто свою курносую нашел?
– Зачем же курносую? – обиделся за друга Боцман. – Сейчас он нас поджидает, а если бы знал, что тебя с Пулей встретим, то и сам бы в город приперся.
– Неужто и Крест с тобой?!
– А где же ему еще быть? Конечно, со мной! Кстати говоря, и остальная братва – весьма уважаемые люди.
...
ЗАПИСКА ПО «ВЧ»
«Срочно!
Абакумову, Смирнову.
Дешифрован очередной радиоперехват, адресованный «Михаю». Судя по нервозности текста, в силу каких-то причин у Вербовщика сжимаются временные рамки, и он требует ускорить подготовку группы сопровождения. Радиоперехват зафиксирован в 21.06, однако радист еще не проявил каких-либо действий относительно встречи с «запасным вариантом».
Ведем наблюдение. К работе приступила группа капитана Федина.
На связи с группой Боцмана ст. лейтенант Тукалин, «Часовщик». Из полученного донесения можно сделать вывод, что Боцман, использовав еще довоенные каналы уголовного мира, вышел на авторитетного вора по кличке Мадьяр (Аврам Адамович Салмаш), с которым он сблизился в «Сиблаге». Внедрение прошло успешно, и его можно было бы развивать по утвержденному плану, однако в силу того, что Вербовщик требует ускорения подготовки группы прикрытия, прошу разрешения на активизацию группы Боцмана с правом оружия.
Карпухин».
Перед тем как отправить эту записку в Москву, Карпухин еще и еще раз перечитал последнюю фразу, в которой он ясно давал понять и Абакумову, и Смирнову, что игра в «нечистые руки» закончилась, и если непосредственные руководители «Закарпатского гамбита» по-прежнему настроены взять Вербовщика живым и невредимым вместе с его «бесценным» грузом, Боцману и его группе надо разрешить действовать по своему усмотрению, то есть по уголовной логике тех бандитов, которых они из себя представляют. И в этом случае, возможно, оружие будет направлено против своих же людей. И выбора, как понимал генерал-майор Карпухин, у штрафников не было.
Получив от лейтенанта Новикова необходимые пояснения относительно Стефана Драги – его привычка помусолить перед сном на крыльце папироску, затем пройтись в сколоченную из досок уборную, что затерялась на дальнем конце лысого пока что огорода, и уже после этого, подтянув штаны и застегнув ширинку, накинуть деревянный засов на дверь добротно сложенной постройки, в которой семья Драги держала годовалую телку с коровой, двух поросят и бычка-двухлетка, радиста повела группа капитана Федина.
Вечерний «обход» Драги заканчивался у калитки невысокого плетня, и уже с чувством исполненного долга он неторопливо поднимался на крыльцо, по наработанной привычке окидывал прощупывающим взглядом разбегающуюся в два конца улицу, окна соседских домов и уходил в дом, плотно прикрыв за собой входную дверь. Ночами из дома никто не выходил, справляя малую нужду в старое ведро, содержимое которого ранним утром выплескивалось на огородные грядки, уже засеянные картошкой и кукурузой, которую в этих местах почему-то называли пшинкой.
Очередное явление радиста оперативникам службы наружного наблюдения НКВД СССР свершалось то в шесть, то в семь утра, видимо, в зависимости от того, как спалось в прошедшую ночь Стефану Драге и не снились ли ему кошмары.
Появившись в кальсонах и в исподней рубашке на крыльце, Драга закуривал уже прилипшую к его губам папироску и, сладко затянувшись, с папиросой в зубах шел в дальний конец огорода, в уборную. К этому времени в хлеву уже вовсю хозяйничала его мать, однако заслышав неторопливые шаги сына, на какой-то миг появлялась в дверном проеме и, бросив ему – «Щас снидать будем», вновь скрывалась в полутемном зеве хлева.
