– А я никогда и не бываю справедливой, мое воплощение праведности.
– Какое радужное признание!
– Зато бываю нежной, а порой и желанной.
Они все еще стояли посреди приемной во дворце графа де Ворнасьена. И Гяур уже склонен был то ли подняться с графиней на второй этаж, в свои покои, то ли перейти во флигель. Однако Диана, которая в подобных ситуациях всегда проявляла ровно столько инициативы, сколько нужно было, чтобы, продиктовав свою волю, сделать вид, будто подчиняется воле пылкого князя, в этот раз вела себя крайне сдержанно.
Разговор их не клеился. Несмотря на словесные изыски, встреча все-таки получилась значительно холоднее, чем должна была быть после всего, что произошло со времени их последней встречи.
– Разве сегодня в мои покои мы так и не поднимемся?
– Мне не нравится это слово – «покои», во время наших встреч оно кажется таким неуместным.
– Тогда что происходит?
– Вы нетерпеливы, как венгерские гусары перед атакой. Ничего страшного не происходит, мы ждем появления хозяина этой обители.
Едва Диана произнесла это, как сзади послышались шаркающие шаги.
– О, вы наконец-то нашлись, милейший!
Гяур резко оглянулся и увидел в дверях сухопарую согбенную фигуру графа де Ворнасьена. Достаточно было взглянуть на него, чтобы еще раз убедиться, насколько сдал старик после того, как в один день потерял сына, невестку и внука. Впрочем, даже если бы князь не знал об этой потере, он все же отметил бы в облике хозяина этого прекрасного, чудом уцелевшего во всех осадах и оборонах дворца нечто кричаще сиротское.
– Признаться, я боялся, что… сами понимаете… Ведь мне сообщили, что вы отправились в рейд против испанцев.
– Всегда помню, что в ваших жилах течет испанская кровь, но война есть война…
– Я не об этом, – замахал пергаментными костлявыми руками граф. – Совершенно не об этом. В моем возрасте и в моем состоянии трудно прислушиваться к зову той или иной крови. Все чаще слышится иной зов, оттуда, – указал он перстом в потолок, за которым, по всей вероятности, должно было находиться небо. – И если бы с вами произошло то, что не должно произойти, эта скромная обитель опять осиротела бы.
Граф подошел к камину, поклонился де Ляфер, как бы испрашивая у нее разрешения, и уселся в глубокое низенькое кресло, у которого стояла небольшая подставка для ног. Гяур помнил, что это кресло с подставкой у камина было любимым местом графа. Уже поэтому он мог проводить здесь целые часы – молча, с закрытыми глазами, предаваясь каким-то своим воспоминаниям и горестям.
– Присядьте, друзья мои. Извините, что помешал вашей встрече. Я ведь знаю, как вы мечтали о ней. Но отныне у вас будет много времени, поскольку теперь этот дворец является и вашим домом.
Диана сразу же опустилась в избранное ею кресло, а Гяур немного задержался, явно не понимая, что граф имеет в виду.
– Я не принадлежу к людям, стремящимся взять в могилу то, что на том свете, увы, не понадобится.
– Не самая приятная тема для разговора в присутствии прекрасной дамы, – попытался прервать его исповедь князь, однако сама прекрасная дама взглянула на него с таким холодным осуждением, что мысленно он тут же извинился перед обоими.
Возможно, Гяур произнес бы эти извинения вслух, если бы Ворнасьен хоть как-то отреагировал на его бестактное предостережение.
Тем временем появился слуга с подносом, на котором стояли бутылка вина и небольшие медовые прянички – излюбленное угощение хозяина.
– Однако я не принадлежу, – продолжил граф, – к тем легкомысленным людям, которые уходят из этого бренного мира, совершенно не заботясь, кому достанется все нажитое ими. Пока я был уверен, что усадьба достанется сыну, подобные мысли не занимали меня. Но когда… Словом, мне хотелось бы, чтобы мой дом достался тому, кому хотелось бы, чтобы он ему достался.
– Как же вы мудры, мой граф, – едва слышно, подбадривающе проворковала Диана, лучезарно при этом улыбаясь.
– И я очень рад, – по-прежнему обращался Ворнасьен к полковнику, – что именно графиня подсказала мне выход, – старик потянулся через столик к руке Дианы, но не поцеловал ее, а просто подержал в своей руке, словно пытался согреть озябшие пальцы.
Гяур вопросительно взглянул на графиню, пытаясь понять, о чем идет речь. Однако лицо Дианы оставалось непроницаемым, каковым представало всегда, когда она готовила очередной сюрприз или задумывала нечто каверзное.
– Сейчас вы все поймете, полковник, – вновь едва слышно проворковала француженка, не сводя при этом глаз с Ворнасьена.
Она словно бы опасалась, что старик вырвется из плена ее гипнотического взгляда и так и не скажет всего того, что обязан был сказать во время этой встречи. Но ведь не зря же она старалась, всячески ублажая владельца этого поместья.
– Словом, я попросил бы вас, князь Гяур, отложить все спешные дела и задержаться в городе до конца завтрашнего дня. Адвокат обещает, что к тому времени подготовит нужные бумаги и принесет их на подпись.
– Простите, о каких бумагах идет речь? – наконец избрал одно из двух свободных кресел Гяур.
– Так вы, милейшая Диана, все еще не сообщили князю о своем решении? – поползли вверх редкие, белесо-седые брови де Ворнасьена. – Графиня Диана! Вы что, не согласовали наше решение?
– У нас не было для этого времени, граф, – потянулась губками к старику. – После долгой разлуки всякая встреча кажется такой скоротечной… – томно покачала она головой. – Но вы излагайте, мсье, излагайте. Мы все уладим.
– Князь, умоляю вас, не отказывайтесь от этого родового гнезда Ворнасьенов, иначе доставите мне много неприятных минут. У меня нет наследников, и я не желаю, чтобы мою усадьбу продавали с молотка, как нечто бесхозное.
– Так вы хотите, чтобы я приобрел этот дворец?! – перевел Гяур взгляд на Диану.
– Почему хотеть этого должна я, мой непозволительно догадливый князь? – взялась за свой бокал графиня. – Насколько я понимаю, владельцем его должны стать вы. Я же, в лучшем случае, буду чувствовать себя гостьей. Время от времени.
– Даже предположить не мог, что…
– Так предполагайте, полковник, предполагайте, – напористо подбодрила его француженка. – Вам что-то не нравится в этом дворце? Он не соответствует вашему статусу и вашим амбициям? Не спорю, здание нуждается в небольшом ремонте, но ведь граф Ворнасьен и не пытается отрицать этого.
– Естественно, естественно. Война, знаете ли… – поспешил заверить его граф. – Но ведь это учтено при определении суммы.
– Может, вам не нравится город? Вас удручает северный морской ветер? Неприятны воспоминания, которые будет навевать сам вид дюнкеркского порта, в котором пришлось высаживаться, чтобы штурмовать крепость?
– Остановитесь, графиня, – взмолился Гяур. – Это великолепный город. Мне решительно все нравится в нем. Однако должен же я выяснить, каким образом становлюсь владельцем этой архитектурной роскоши; какую сумму мне придется изыскивать.
– Господи, князь, мой выросший в татарских седлах князь… Зачем вам снисходить до таких подробностей: «Каким образом? За какую сумму?!»
– Извините, графиня, это все-таки важно: каким образом и за какую сумму.
– Пока что графиня внесла только залог, – вмешался в их сумбурный разговор де Ворнасьен. – Но и его хватит, чтобы я мог безбедно продержаться как минимум год. А сумму я действительно назначил сравнительно небольшую, не правда ли, графиня? – с надеждой взглянул он на Диану.
– «Символическую», сказал бы любой король, если бы после стоимости Лувра ему назвали стоимость этой хижины, – оставалась в своем амплуа графиня. – Остальную часть мы внесем в течение года. Из тех средств, которые когда-то достались мне там, в степи под Каменцем, в виде трофеев, после гибели обласканного шайтаном Бохадур-бея.
– Неужели из тех запасов еще что-либо осталось?! – полковник поинтересовался бы этим, даже если бы речь о покупке не шла.
– Вы недооцениваете меня, князь. Это обижает. Кроме того, кое-какой доход дало ваше французское имение. Виноделие в тех краях весьма прибыльно. Да и вы, насколько я понимаю, не бедны. Принц де Конде пообещал наградить вас за корабль, который захватили. Как наемнику, вам причитается определенная сумма. Вы даже имеете право потребовать от испанцев выкуп.
Гяур рассмеялся. У него голова шла кругом от всех этих коммерческих предприятий графини. Оказывается, он действительно недооценивал ее.
– Но зачем, – обвел руками вокруг себя, показывая на стены зала, – вы делаете это? Моя жизнь проходит в походах. Тем более что вы уже…
Напомнить француженке о ее замужестве Гяур так и не решился, однако она прекрасно поняла намек и задумчиво помолчала, вглядываясь в содержимое своего бокала.
– Сама не знаю, князь, – с грустью проговорила она. – Что-то заставляет меня прибегать к этому. Какое-то странное, неуемное желание найти вам пристанище здесь, во Франции, на моей земле. Очевидно, хочется, чтобы вы укоренились в земле Франции. Чтобы на этой земле остался хоть какой-то ваш след. Чтобы, приезжая в Дюнкерк, я всякий раз могла войти в этот дворец, помня, что он ваш. Что, даже если вы будете в очередном походе, все здесь напоминает о вас. Вы уж простите меня, граф де Ворнасьен, – тронула пальцами руку старика, наклонившись через низенький венецианский столик, – что говорю об этом в вашем присутствии, в присутствии истинного владельца.
