Вольфганг Акунов
Рыцари Дикого поля
Обычно в сознании православного (да и не только православного) человека феномен военно-монашеских или, как их еще называют, духовно-рыцарских, Орденов{1} связывается с римско-католической верой или, во всяком случае, с западноевропейской культурно-исторической традицией. У всех обычно «на слуху» возникшие в эпоху Крестовых походов Ордены странноприимцев-иоаннитов, храмовников-тамплиеров, кавалеров Святого Лазаря, рыцарей Святого Гроба Господня, немецких (тевтонских) рыцарей и меченосцев. Несколько меньшей известностью пользуются аналогичные духовно-рыцарские братства Иберийского полуострова — Ордены Святого Иакова и меча (Сантьяго), Сальватьерры (Калатравы), Алькантары, Пресвятой Девы Монтезской, португальские Ордены Эворы (Святого Бенедикта Авизского), рыцарей Христа и т. п. Совсем мало, но все же известны созданные после I крестового похода в Палестине и прекратившие свое существование после утраты крестоносцами Святой земли военно-монашеские Ордены рыцарей Благой Смерти, Крыла Святого Архангела Михаила или Богородицы Монжуа. Между тем, остается как будто совершенно не замеченным тот несомненный факт, что столь широко известный феномен православного мира (хотя, как следует указать справедливости ради, и возникший на его периферии — на территории средневековой Речи Посполитой — т. е. как бы на стыке западного христианского мира с восточным), как запорожское козачество {2}, как это ни может показаться парадоксальным на первый взгляд, совершенно однозначно подходит под определение духовно-рыцарского братства, или Ордена (кстати, в эпоху Средневековья граница между этими двумя понятиями была весьма зыбкой, и оба термина употреблялись зачастую как синонимы) {3}.
В самом деле — Запорожская Сечь{4} (или, как говорили сами козаки — Сичь), расположенная в классический период ее существования на днепровском острове Хортица, и, тем более, Запорожский Кош{5}, были ни чем иным, как огромным мужским монастырем, куда вход женщинам любого возраста был категорически запрещен {6} — точно так же, как мужскими монастырями, запретными для любых особ женского пола, являлись крепости военно-монашеских Орденов римско-католического мира — прецептории-«храмы» тамплиеров, странноприимницы-«госпитали» иоаннитов, комтурии (командории) Тевтонского (Немецкого) Ордена. Для сечевых козаков степь заменяла командорию, «радуты» {7} и «могилы» {8} — сторожевые замки, острова и днепровские лиманы — скиты и монастыри. Француз Пьер Шевалье сообщал в 1663 г.: «Чтобы кандидату быть признану за истинного козака, должно было переплыть Днепровские пороги и следственно побывать на Черном море, подобно тому, как Мальтийские кавалеры для достижения высшего звания в своем Ордене обязаны участвовать в их «караванах», т. е. сражаться на их галерах против неверных». {9} Западноевропейские рыцари, вступая в военно-монашеский Орден, принимали постриг, приносили обеты целомудрия, послушания и нестяжания, отказывались от своего имущества и родового герба и принимали монашеское имя, иными словами, «умирали для мира». Запорожские козаки, при вступлении в сечевое «товариство», также «умирали для мира»{10}, приобщались к рыцарскому братству, отказываясь от своего прежнего имени (принимая вместо него нарочито уничижительное прозвище — Бородавка, Вовк, Ворона, Гнида, Голота, Держихвист — Пистолем, Задерихвист, Кирдяга, Корж, Кривонос, Лысыця, Лупынос, Малюта, Махина, Не-Рыдай-Мене-Маты, Непийпиво, Неижмак, Пивторакожуха, Пидкова, Рогозяный — Дид, Свербыгуз, Святоша, Семи-Палка, Сиромаха, Шкода, Шмат, Часнык и проч{11}.), обязывались, как и подобает монахам, не иметь никакого имущества (все добытое в походах незамедлительно пропивалось), беспрекословно слушались своих «отаманов {12}», которые избирались из членов братства, подобно тому, как избирались «магистры» — главы духовно-монашеских Орденов католического Запада. В обоих случаях (в отличие о современных европейских монархий с передачей власти по наследству или, во всяком случае, по ближайшей родственной линии), передача власти как в военно-духовных Орденах Запада, так и в Запорожском Коше, зависела от авторитета кандидата на должность главы Братства, а подчинение ему — от признания. Выбор кошевого отамана определялся преимущественно его превосходством в воинских науках и авторитетом, но не давал ему, как и Магистру военно-монашеского Ордена, права распоряжаться судьбой братства-войска единолично. Во всех важнейших вопросах отаман и подчиненные непосредственно ему высшие должностные лица (старшина) обязаны были советоваться с «товариством {13}» (Войском). Решение принимало прежде всего Войско, и лишь затем — отаман и старшина, что явствует и из запорожских грамот. Таким образом, если для войска средневековой монархии авторитет венценосца — как помазанни ка Божия! — являлся объектом веры, то для запорожского войска, как и для всякого духовно-рыцарского Ордена, могущество выборного (а не помазанного Церковью на Царство!) отамана (магистра) — очевидной реальностью, не требовавшей религиозного поклонения, но от этого отнюдь не утрачивавшей своего сакрального характера. Подобно тому, как Святой Архистратиг Божий Архангел Михаил{14} и возглавляемое им Воинство Небесное в строгом соответствии с иерархией ангельских чинов, окружали Престол Господень, так и запорожцы при избрании кошевого отамана охватывали выстроенным по «военным степеням» (ср. псаломские степени Царя и Пророка Божия Давида) кругом главный сечевой Храм — Покрова Пресвятой Богородицы {15} — превращая тем самым церковный алтарь в духовное средоточие своего упования. Так православное «степное рыцарство» зримо воспроизводило предвечное (и в то же время всякий раз новое) рождение Христа-Еммануила, окруженного воинством Архистратига и как бы благодатно воплощавшегося в кошевом отамане. Дистанция, разделявшая Войско и кандидата в «кошевые отаманы», набравшего наибольшее число голосов (в буквальном смысле слова, ибо собравшиеся голосовали криком), подчеркивалась не возвышением его, а, напротив, ритуальным унижением (Лк 14,11). Упиравшегося (по обычаю, с целью подчеркнуть свою скромность) избранника «товариства» выталкивали на площадь со словами: «Иди, скурвий сину, бо тебе нам треба, ти тепер наш батько, ти будешь у нас паном».{16} Ритуал поставления кошевого отамана напоминал ритуал помазания на Царство, однако, вместо святого мира, выбритую (как тонзура рыцарей-монахов!) макушку новоизбранного батька седоусые "диды"{17} мазали площадной грязью. Причем речь шла явно не о наглядной иллюстрации к пословице "из грязи в князи", а скорее о реминисценции последования панихиды: "…земнии убо от земли создахомся, и в землю туюжде пойдем".{18}
Чин кошевого "пана-отца" соответствовал чину Великого, или Верховного, Магистра западных военно-монашеских Орденов, совмещавшего в одном лице высшую гражданскую, военную и духовную судебную инстанции. Во время богослужений кошевой отаман пользовался в храме особым местом, наподобие Царского ("бокуном" или "стасидией"). На имя "Его Вельможности Кошевого Отамана" адресовались не только монаршии, но и церковные грамоты". Ему присягало не только козачье "арматное стадо", но и духовные пастыри этого "стада" — служившее на Сечи священство. Будучи выборным главой монашеско-рыцарского братства, кошевой обладал верховной духовной властью. Любой священнослужитель, начиная с настоятеля сечевого Храма, мог быть по требованию кошевого немедленно удален из Коша и заменен иереем, более подходящим, с точки зрения Магистра "степного рыцарства". Тростниковая булава-насека кошевого служила явным указанием на "трость", которую "не преломит" Возлюбленный Отрок (Ис. 42б3; Мф 12,20) и которая затем, во время Страстей Господних, появляется в деснице Христа (Мф. 27,29), дабы стать золотым модулем Небесного Града (Откр. 21, 15){19}. В период пребывания кошевого отамана в Сечи над его ставкой поднимался белый прапор (стяг). В период его отсутствия этот флаг опускался. Над свежей могилой усопшего "сечевика" также устанавливался стяг белого цвета — между прочим, имевшего первостепенное значение и для всех военно-монашеских Орденов Запада — кроме, разве что, рыцарей Благой Смерти, кавалеров Святого Лазаря и госпитальеров {20}. Такой же прочный симбиоз, как существовавший на Западе между монашескими и рыцарскими Орденами (бенедиктинцы-госпитальеры, цистерцианцы-тамплиеры и т. д.), существовал между запорожцами и старцами Святой горы Афон. Многие козаки заканчивали дни своей земной жизни подвижничеством на этом "православном Олимпе".
