Когда присяга была закончена, все пять командиров по очереди пожали ему руку.
— Отныне ты являешься бойцом нашей армии, — сказал генерал. Он на секунду остановился, потом вдруг отодвинул ящик своего стола и достал оттуда небольшой вороненый браунинг.
— Вот возьми от меня на память за то, что ты Доставил капитану этот пакет. Солдат тот, кто имеет оружие.
Он еще раз протянул руку и сильно сжал ладонь Смолинцева.
— От души желаю удачи! — сказал он.
СМЕРТЬ ДОКТОРА ТРОСТНИКОВА
— Эта фрау Клемме очень странная женщина, господин Грейвс, — сказал Кнюшке. — Если бы вы только видели ее вчера! Она была совершенно убита горем. Не замечала ничего вокруг и натыкалась на вещи, как слепая. Как она рыдала на могиле сына! Мы закаленные люди на этот счет, но, право, мне стало не по себе. А сегодня утром я слышал, как она тихо напевала, сидя на скамейке вон тут в саду. Я смотрел на нее из окна, но она не подозревала об этом, и я могу поручиться, что она улыбалась наедине с собой. Я даже подумал было: может, она тронулась? Но нет, тронувшиеся люди выглядят совсем иначе. А потом пришел этот доктор, и она опять сделалась так сурова…
Против обыкновения, Грейвс слушал очень внимательно и даже попросил кохменданта рассказать подробно об этих его наблюдениях.
— Она имеет пропуск в прифронтовую зону сроком на три дня. Но она просила меня вчера вечером продлить этот срок, — сказал Кнюшке.
— Что вы на это ответили?
— Что это, вероятно, не в моей власти. Но что я узнаю подробно и постараюсь сделать все, что смогу. Меня, право, тронуло ее горе.
— Она спросила вас о докторе?
— Да, она удивилась, что его задержали, и спрашивала, надолго ли это. И что вообще может грозить доктору за то, что он отправился к больному ребенку.
— Пообещайте ей, что вы продлите пропуск, — сказал Грейвс, — и скажите, что мне необходимо поговорить с ней.
Фрау Клемме не заставила ждать себя. Она явилась немедленно и с прежним достоинством села в кресло, придвинутое ей Грейвсом.
— Я понимаю глубину вашего горя, — сказал Грейвс, — и не стану упрекать вас за то, что вы слишком доверяете этим русским. У них, как бы там ни было, свои интересы, а у нас с вами свои. Нам надо поговорить откровенно. Я приехал сюда с поручением предложить вашему сыну вернуться к научной работе. Вы, вероятно, знаете, что он попал в армию случайно, вследствие личной ссоры со своим шефом — профессором Орби. Наша вина, что мы не помешали этому своевременно. Теперь слишком поздно. Произошло худшее из того, что могло случиться. И, однако, у меня есть кое-какие надежды…
— Надежды? — переспросила женщина, комкая в руке крохотный носовой платок.
— Да, надежды, — твердо сказал Грейвс. — У меня есть сомнение, что ваш сын убит, — он пристально посмотрел ей в лицо.
— Да что вы! — испуганно сказала она. Заметно было, как она растерялась. — Как жестоко вы шутите, господин штурмбанфюрер! Я только что была на его могиле…
— Все бывает на свете, любезная фрау Клемме. Война хаотична по самой своей природе. Ошибки случаются здесь не реже, чем везде. Но бывают ведь и счастливые ошибки! Мать получает известие о гибели сына, а потом выясняется, что он жив…
— Но что вы хотите сказать? У вас есть какие-либо сведения, что мой сын жив? Где же он?!
Грейвс помолчал.
— Не все сразу, дорогая фрау. Сначала важно убедиться, что он ошибочно внесен в списки убитых.
Он опять внимательно посмотрел ей в лицо. Ему показалось, что она только очень озадачена его словами, но не больше.
— Вам никогда не приходилось присутствовать при опознании убитых? — спросил он.
— Нет! Нет! Только не это! — с выражением неподдельного ужаса она закрыла лицо руками.
Он уговаривал ее целый час, то успокаивая, то приводя разные доводы. В конце концов он даже упрекнул ее в том, что она из одного только страха или отвращения не хочет пролить свет на судьбу ее сына.
Но и этот довод не подействовал на нее сразу.
Наконец она как-то внезапно решилась.
— Пойдемте, — сказала она и торопливо встала…
Пока вскрывали могилу, она стояла в стороне, держась очень прямо, но была очень бледна.
Когда все было готово, Грейвс попросил ее подойти.
Она подошла. Тихо шагнула и откинула со лба косынку.
— Ах, это он! Это, конечно, он! — воскликнула она и отшатнулась.
— Но посмотрите внимательно, — твердо сказал Грейвс. — Сколько я знаю, ваш сын был другого роста.
— Нет, нет, уведите меня скорее! Не мучайте меня!
И она ушла, дрожа от нервных слез, сопровождаемая комендантом Кнюшке.
Грейвс долго стоял в задумчивости.
— Нет, все-таки я не верю ей, — проговорил он и крикнул солдатам, чтобы они не зарывали могилу слишком тщательно. — Мне еще придется вернуться сюда, — добавил он.
Вскоре он сел в свой «опель» и к вечеру действительно вернулся на школьный двор с двумя молодцами из десантного батальона.
Эти не были так брезгливы и щепетильны, как фрау Клемме. Они внимательно обследовали труп, освещая его своими электрическими фонариками.
— К сожалению, это именно бедняга Курт, — сказал, вздыхая, один из них. — Никто другой не носил у нас таких ботинок. Вы только посмотрите, господин штурмбанфюрер, недаром ребята из нашего взвода шутили, что под сапогом Курта уместится вся Европа!
— Да, это он и никто другой, — подтвердил приятель. — Мы однажды обменялись с ним пряжками, и вот как раз эта пряжка теперь у него на ремне. Составляйте акт, господин штурмбанфюрер, мы готовы поручиться за свои показания.
Была уже ночь, когда Грейвс явился к коменданту Кнюшке и потребовал, чтобы немедленно были проведены облавы и приняты все необходимые меры для розысков пропавшего лейтенанта.
«Если в «могиле лейтенанта Клемме лежит «спасенный» лейтенант Курт Штольц, — думал он, — разве не логично предположить, что под видом «спасенного» Штольца скрывается сам Генрих Клемме?»
Несмотря на то что была уже ночь и что прошедший день был тяжелым и утомительным для Грейвса, он чувствовал прилив сил. Теперь, когда догадка перешла в непоколебимое убеждение, Грейвс вдруг увидел многое в новом свете. Мысль его работала напряженно. Обстоятельства, казавшиеся раньше незначительными и случайными, теперь приобрели существенное значение, соединялись в одну логическую цепь. И поведение доктора, и ночная переправа через реку упрямой его дочери, и заступничество фрау Клемме, и перемена в ее настроении, и то, что она с такой готовностью признала в убитом Штольце своего сына, вместо того чтобы получить надежду увидеть его живым, и, наконец, исчезновение этой русской «спасительницы», так глупо разрекламированной пропагандистами «нового» порядка, — все это предстало теперь перед Грейвсом в особом свете.
Однако вывод, который напрашивался при этом, был неумолимо обиден: он, Грейвс, в сущности остался в дураках. Нет сомненья, что они переправили Клемме за реку в одну из этих многочисленных прибрежных деревень, вероятно кишащих партизанами. Они, конечно, постараются перебросить его в тыл. Тогда все будет проиграно. Необходимо действовать точно, не теряя зря ни одной минуты. В конце концов, в его, Грейвса, руках есть люди, которые, несомненно, знают многое, если не все.
Грейвс принялся было за допросы, но они не дали ему ничего существенного. Доктор повторял все одно и то же, отлично используя то обстоятельство, что у Грейвса нет никаких доказательств причастности его и его дочери к судьбе исчезнувшего лейтенанта. Фрау Клемме, которой он пригрозил арестом, только плакала и негодовала. Дочь доктора вообще отказывалась что-либо говорить.
Обыск в квартире доктора тоже не дал Грейвсу ничего, кроме четырнадцати пачек русских сигарет «Друг». Но эта находка занимала одного только Кнюшке. Грейвса она злила. Он был уверен, что подлинный след исчезнувшего лейтенанта проходит именно здесь.
С упорством отчаяния штурмбанфюрер перебрал все до одной книги, перерыл рукописи и рецепты, переворошил все ящики стола. Наконец, в комнате дочери врача, в щели под подоконником, он обнаружил маленький томик со стихами Пушкина. Если бы эта книга не была спрятана, а стояла на полке вместе с другими книгами, он, наверное, не обратил бы на нее никакого внимания. Но теперь, тщательно рассматривая ее, он обнаружил между строчками чернильные знаки явно стенографического характера.
Доктор заявил, что не имеет обо всем этом ни малейшего понятия. Дочь его, так же как и раньше, не хотела давать никаких показаний.
Грейвс отправил записи на расшифровку. Он боялся потерять время и потребовал, чтобы ему присылали частями то, что удастся перевести.
Первые страницы расшифровки разочаровали Грейвса: обычный дневник школьницы, девические глупости и школьнические страсти.
Что за идиотская затея записывать это столь таинственно.
