— А куда бы вы хотели?
— Могу командовать дивизией, корпусом, армией, фронтом.
— Вы бы ещё сказали: взводом… Не горячитесь! Вот вы докладывали об организации операции под Ельней, ну и возьмитесь лично за это дело.
Помедлив, Сталин добавил:
— Действия резервных армий на Ржевско-Вяземской линии обороны надо объединить. Мы назначим вас командующим Резервным фронтом. Когда вы можете выехать?
— Через час.
— Шапошников скоро прибудет в Генштаб. Сдайте ему дела и выезжайте.
— Разрешите отбыть?
— Садитесь и выпейте чаю, — улыбаясь, сказал Сталин. — Мы ещё кое о чём поговорим.
Позвали Мехлиса, сели за стол, стали пить чай. Сталин рассказывал:
— Мы пригласили руководителей творческих союзов, деятелей искусств. Они готовы создавать творческие бригады для выступлений во фронтовых частях. Товарищ Берия берётся обеспечить доставку и охрану. А что думаете вы, военные? Нам кажется, красноармейцы по достоинству оценят такую заботу об их досуге…
Жуков был мрачен, и разговор не удался.
Из записных книжек Мирона Семёнова
Письмо Мирона Семёнова редактору издательства «Советский литератор»
От 3 сентября 1967 года
Уважаемый Борис Владимирович!
Я выполнил Вашу просьбу и убрал главу об Управлении связи Красной Армии, и в частности, о судьбе Николая Ивановича Гапича (1901–1964). Но как мне сообщили, книга всё равно не будет издана в Вашем издательстве.
Хотелось бы получить объяснения.
Дело в том, что в прошлый раз причиной отказа в публикации книги было, наоборот, недостаточное освещение в ней проблем связи в РККА в первый период войны.
В самом начале работы над книгой, ещё при жизни И. В. Сталина, я трактовал Гапича как фигуру трагическую. Человек технически грамотный, в чём-то талантливый, он оказался плохим руководителем: мягким к подчинённым, робким с вышестоящими. А Сталин требовал от своих управленцев, чтобы они, каждый на своём месте, постоянно добивались улучшения дел. Гапич этого достичь не мог, и не потому, что не знал, что надо делать, а в силу отсутствия организаторских качеств.
В качестве примера: в декабре 1940 года в Москве состоялось совещание высшего командного и политического состава Красной Армии. По заданию наркома обороны было подготовлено 28 докладов по самым актуальным проблемам военной теории и практики. А доклад единственного представителя связистов, Н. И. Гапича, не посчитали актуальным. И он не настоял на своём. Высший командный состав армии недопонимал, какова роль связи в современной войне. А Гапич, целый год находясь в должности, не бил в колокола.
Вот за такое Сталин сурово наказывал. Неудивительно, что 22 июля 1941 года Н. И. Гапича отстранили от должности начальника Управления связи, а 8 августа арестовали.
В 1959 году меня попросили переделать книгу, в свете новых веяний представив Гапича и ряд других героев романа жертвами необоснованных репрессий.
Однако в обвинительном заключении по его делу записано, что он, как начальник Управления связи Красной Армии, не снабдил армию нужным количеством средств связи, чем создал трудности в управлении войсками. И что возглавляемое им Управление связи в первый же месяц войны не обеспечило нужд фронта и оказалось неспособным наладить бесперебойную связь с фронтом. Это правда! Какие же тут необоснованные репрессии?
Да, ему также вменяли в вину участие в антисоветской заговорщической организации, возглавляемой Уборевичем. Но это надуманное обвинение было отменено.
В 1952 году Военная коллегия приговорила Н. И. Гапича к десяти годам лишения свободы, и так как он в ходе следствия уже отбыл этот срок, его освободили. А через год он той же коллегией был реабилитирован.
Я описал его судьбу, основываясь на реалиях, с учётом требований издательства, но книга не была принята. После отставки Н. С. Хрущёва я ещё два раза переделывал книгу.
Уважаемый Борис Владимирович!
Как мне быть теперь? Складывается впечатление, что стало вообще нежелательным упоминание о репрессиях тех лет, будь они обоснованными или нет. Однако правда истории такова, что было всякое. Прошу Вас, разъясните позицию издательства. Я готов на любые переделки книги, лишь бы она вышла в свет.
Искренне Ваш: Мир. В. Сем.
— Вернулись, что ли? Побили супостата? — обросший волосами так, что голова выглядела на полтуловища, дед свесился с крыльца и в свете заходящего солнца всматривался в лица красноармейцев.
— Бьём супостата, дед, бьём, — негромко ответил Николай Свинцов, ефрейтор. — Только бить особо нечем. За оружием вернулись.
— А-а-а, побросали, а теперь жалко стало? Правильно. Айда-те, я вам покажу, где много.
— Смешной ты, ей-богу. Будто не я тут в бою был, а ты.
— И я был, — отозвался ещё один из группы, Козенко, и показал рукой: — За вон тем мысом леса, в овраге справа.
— Верно, — похвалил его дед. — А опосля боя что было? У дороги бомбой грузовики подорвали, с оружием, и два ковырнулися на бок. А вы и не знаете, потому что сбегли.
Свинцов скептически засмеялся:
— Много там оружия осталось, после бомбы-то?
— Всё и осталось, не прямо же попало, а звуком опрокинуло.
— Взрывной волной, что ли?
— Про волну не знаю, а опрокинуло.
Из-за угла, двигаясь вдоль стены, вывернули лейтенант Курочкин и Василий Одиноков. Поскольку из госпиталя красноармеец Одиноков вышел с пометкой о щадящем режиме службы, комбат и отправил его с группой бывших окруженцев собирать оружие примерно в тех местах, где они всего-то ничего, неделю-две назад бродили.
— Чего шум подымаете? — шикнул лейтенант и, заметив местного жителя, обратился к нему: — Ну-ка, старче, отвечай быстро: где немцы?
Старик обиделся.
— Немцы, товарищ командир, по моей родной земле шлёндрают, вот они где. И не ты меня, а я тебя спрошу: как так получилось?
— После войны спросишь. А пока я задал простой вопрос: где немцы?
— Пёс их знает, где эти немцы. В Дамиановке были, но ушли. Там конец дороги, дальше болото. Витёк-тракторист приходил, говорит, даже полицаев не оставили. Они же всем населением в болоте спрятались, и коней увели, и курочек унесли.
— А южнее? — махнул головой Курочкин в сторону видневшейся на горизонте маковки церкви и остатков колокольни.
— Там немцы есть. Много. И штабы, и войско. И знаешь ещё чего, уже две ночи в лесу за селом ревёт чего-то. Танки, мобыть. А ночью далёко слышно, что ты!
— А у вас были?
— А как же! Танков, правда, не видел, а вот когда эти два орла бой продули, — он показал на Свинцова и Козенко, — немчура через нашу деревеньку и проехала спокойно. Лично я в подвале заперся и ничего не видел, только слыхал, как постреливали. А Лизка с того дома в компост на задах зарылась и видела, как ехали. Стреляли просто так, собачек двух убили, свинку — её с собой увезли. Пацанёнка Зины застрелили, а муж ейный погиб ещё в начале войны. Она мальчишку закопала, да и повесилась. А позавчера немцы привезли нам трёх полицаев, из хохлов, и велели избрать старосту. Меня и избрали, записали в протокол. Пошли по селу, а тут Зина лежит мёртвая. Анна и соври: дескать, от холеры баба померла, подскажите, господа немцы, что делать. Их как ветром сдуло. Теперь не знаем, куда хоронить…
— В этом мы тебе не помощники, — сказал лейтенант, — нам оружие собрать надо.
— Он говорит, два грузовика перевёрнутые где-то тут рядом валяются, с оружием, — доложил Свинцов.
— Точно-точно, — подтвердил дед. — Айда-те, покажу.
— А что там? Винтовки, снаряды?
— Трубы такие, вроде ружьёв громадных.
— Ага, понятно… Пошли.
— А ежели на Дамиановку идти, там много нашего по полям разбросано. И чудно: боя не было, а много. Винтовки, пулемёты. Я сам не видел, Витёк-тракторист рассказал.
— А не нарвёмся по пути? На немцев-то? — спросил деда один из бойцов, единственный, кто был в очках.
— Ночью такого не будет, — уверенно ответил дед. — Немец ночью гулять не ходит.
— Телега есть? Лошадь? — поинтересовался лейтенант.
— Здесь нет, а в колхозе были, где правление. А! В Дамиановке три коня.
Они отправились в путь: старик, лейтенант и десять красноармейцев. Шагая по дороге, обсуждали, спродручнее нести оружие на себе или всё же искать лошадь с телегой. Решили сделать схрон здесь, потом идти в Дамиановку, собирать там винтовки и пулемёты, взять лошадей с телегами — если есть, и обратно сюда. А дальше переть это оружие к своим. Кстати командир спросил, добудут ли они здесь еды.
— Мы пока шли, оставили две нычки, — объяснил он. — На обратном пути подъедим. А сюда дошли уже ни с чем.
Старик покряхтел, покрутил лохматой головой.
— Еда есть… Чего ж не быть. Лето. Яблоки будете? Груша есть, репа, морковка, лук.
