Контуженный комбат, сняв танкошлем, тряс головой и что-то бормотал. Наводчик совал ему фляжку то ли с водой, то ли с водкой.
— Хлебните, товарищ майор.
В низине вдруг ахнул взрыв. Сдетонировали снаряды в «тридцатьчетверке».
— Вы меня слышите, Рябухин? — тряс за плечо комбата штабной подполковник. — Почему прекратили атаку?
— Чего тебя слушать? — вдруг прорвало молодого комбата с тремя орденами и тремя нашивками за ранения. — Я половину батальона потерял. Всего за вечер и за утро. Наверху мины. Чего ты от меня хочешь? Угробить оставшиеся танки?
— Вы мне не тыкайте! — взвился подполковник. — Заелся, Рябухин. Был приказ…
Медсестра, оттолкнув подполковника, усадила комбата на траву.
— Антон, успокойся. Дай я посмотрю.
— Нечего там смотреть. Но медсестра, судя по всему, достаточно близкая к майору, быстро ощупывала коротко стриженную голову Рябухина и гладила его круглые мальчишеские щеки, не обращая внимания на подполковника.
— Ты все время лезешь вперед. Нельзя так. Тебя контузило, надо немного полежать.
— Хватит, Даша, — пытался встать комбат. — Мне боевую задачу решать надо.
— Подожди, голову перевяжу. О броню, видать, приложился.
Подполковник, что-то бурча, подошел к капитану Тырсину. Командир батареи понял, что штабист может настоять на повторной бесплодной атаке, и торопился разъяснить сложившуюся тяжелую обстановку.
— Мины наверху везде понатыканы, — козырнув, доложил он. — У меня две самоходки повреждения получили. Вон, гляньте, как машину лейтенанта Рогожкина приласкало. Трое самоходчиков из строя вышли, контузии получили. Экипажи неполные, надо срочно замену искать.
Неизвестно, какое решение принял бы штабист, но к нему подошел командир батареи 76-миллиметровых пушек ЗИС-3 и, пользуясь моментом, сообщил:
— Я отвел батарею в укрытие. Большие потери от минометного обстрела. Убиты и тяжело ранены шестнадцать человек, осколками повреждены прицелы на двух орудиях. Боекомплект израсходован практически полностью, ждем подвоза снарядов.
Подполковник растерялся. Исходя из сложившейся обстановки, продолжать атаку на этом участке было бессмысленно. Но и отсиживаться командование им не даст. Если Жуков дал приказ наступать, то его невыполнение грозит чем угодно, вплоть до расстрела на месте.
Подполковника инструктировали жестко: «Не церемониться! Гнать всех вперед, не давать никому отсиживаться. Трусов можете расстреливать лично». Он так и не понял, насколько серьезно было это сказано. К смертной казни за трусость приговаривает суд, военный трибунал. А он всего лишь штабист.
Пока подполковник раздумывал, что делать дальше, вышел на связь капитан Чистяков и доложил, что ведет наступление.
— Молодец Чистяков, — сказал Фомин. — Наступает активно. А там и мы повторим атаку, только отдышимся немного.
— Что мне докладывать в штаб? Объяснять, что батареи тяжелых самоходок и танковая рота с моря погоды ждут?
— Бой за высоту продолжается, — четко выговорил замкомандира полка. — Так и доложите. «Зверобои» и танки наносят удары. Несут потери, но высоту мы возьмем.
Через полчаса пришло короткое сообщение от командира самоходки Виктора Ерофеева:
— Здесь есть возможность прорваться с тыла. Пришлите еще несколько машин. Вы найдете нас по следам гусениц.
Старший лейтенант Виктор Ерофеев со своей небольшой группой из двух «зверобоев» и трех танков решил не приближаться к подножию холмов, а сделал внушительный крюк. Таким образом он хотел избежать риска нарваться на минное поле и обеспечить внезапность атаки, которую в этом месте могут не ожидать.
Когда на пути встала заболоченная низина, он сразу направил вперед разведку. Четверо десантников из тех, кто поопытнее, перешли ее вброд и дали знак, что машины здесь пройдут. Кроме того, механик-водитель его самоходки прощупал почву под водой и, вернувшись, подтвердил, что рискнуть можно.
— Воды по колено. Ила и тины хватает, но думаю, что одолеем.
Рискнули. Машины на малом ходу, напрягая всю мощь двигателей, прошли пятисотметровую низину и, выбравшись на сухое место, оказались на западной стороне гряды. Переход дался нелегко.
«Тридцатьчетверку» с закипевшим двигателем и замкнувшей электропроводкой пришлось оставить на выходе из болота.
— Здесь на час работы, — сказал младший лейтенант, командир танка. — Не меньше.
— Надо бы и остальным машинам остыть, — настаивал механик-водитель самоходки Ерофеева.
Действительно, танки и «зверобои», перебравшись через такую преграду, выглядели неважно. Жалюзи раскалились, прогорела одна из выхлопных труб, на гусеницы намотались пучки водорослей и тины. Однако старший лейтенант знал, что сейчас самое главное — быстрота.
— Очистить гусеницы и проверить уровень масла, — посмотрев на часы, приказал он. Глянул на лейтенанта, командира взвода десантников. — Помогай, чего стоишь. Через пятнадцать минут двигаем дальше, пока нас тут не засекли.
Командир второй самоходки, Анатолий Корсак, сел на место своего молодого механика, завел двигатель, глянул на приборы.
— Если не уверен, я сам дальше поведу.
Лейтенант Корсак, родом из степного астраханского села, работал на тракторе с шестнадцати лет и полтора года отвоевал в танковом батальоне. Он видел, что механик растерялся, когда их небольшая группа оказалась в немецком тылу.
— Чего там, — почесал затылок конопатый парнишка, неплохой механик, но имевший мало боевого опыта. — Справлюсь я.
Четыре машины приближались к дороге, огибающей гряду. Впереди показались два грузовика. Ерофеев уже предупредил экипаж не стрелять из орудий без команды.
Грузовики, это были машины «Опель-Блитц», слегка замедлили ход. Было видно, что они хорошо загружены. Водители не сразу поняли, что сюда прорвались русские. Когда разглядели и резко прибавили скорость, две «тридцатьчетверки» уже приближались.
Головная с ходу ударила грузовик и опрокинула его на обочину. Второй «Опель» уходил. Пулеметные очереди хлестнули по земле, выбивая фонтанчики, несколько пуль пробили верхушку кабины.
Из машины выскочил шофер и сопровождающий его унтер-офицер. Оба подняли руки — убегать от танковых пулеметов было бессмысленно.
К разочарованию экипажей и десантников, обе машины везли только боеприпасы, поживиться было нечем. Пленные, смешивая русские и немецкие слова, рассказали, что дорога ведет к укрепрайону.
Километрах в трех впереди обочины прикрывают два штурмовых орудия и пехотный взвод с пулеметами и фаустпатронами. Подальше расположен дот с орудием «восемь-восемь» и гаубичная батарея. В разных местах укрыты противотанковые пушки.
Решения, которые принимаются спешно, на ходу, граничат с большим риском. Ерофеев раздумывал недолго. По затихшим позади звукам боя он понял, что атака батальона Рябухина и самоходок Тырсина закончилась неудачей. Скорее всего, они угодили на минное поле. Зато где-то впереди слышались орудийные выстрелы, в том числе тяжелых гаубиц. Там наверняка вел бой капитан Чистяков, командир его батареи. Если его не поддержать, вряд ли он продержится долго. Выход один — идти вперед и тоже принимать бой, несмотря на превосходящие силы противника.
Водитель «Опеля» плохо говорил по-русски. Но сорокалетний немец, имевший троих детей, сразу понял, что от него требуется, и согласно закивал головой. Он поможет русским камрадам, он всего лишь шофер, пролетарий, и никогда не был фашистом. Он с самого начала ненавидел Гитлера, который привел страну к катастрофе.
— Помолчи, философ, — оборвал его Ерофеев и приказал раздеть унтер-офицера.
Маскарад, который смотрится весело только в дурацких боевиках, как правило, редко заканчивается удачей. Однако командир взвода десантников, Андрей Дергач, по приказу старшего лейтенанта, торопливо натягивал на себя брюки, френч, камуфляжную куртку и кепи — добротную форму, которые носили тыловики.
— Что делать с унтером?
Ерофеев оглянулся на застывшего под холодным ветром, крепкого, хорошо упитанного немца лет тридцати пяти. Судя по его рыхлому телу и отсутствию выправки, он не был кадровым военным. Ему выпала удача служить в тыловых частях, но, кажется, удача подходила к концу.
Несмотря на холод, унтер-офицер вытирал ладонью пот со лба. Он чувствовал, если с него сняли форму, то, скорее всего, расстреляют. Господи, надо же было так вляпаться!
— Товарищ, я не фашист. Эрнст Тельман… товарищ Сталин.
Он выжимал из себя еще какие-то слова, которые должны были вызвать сочувствие, изменить безжалостный приговор, который читался на лице русского офицера с пятнами ожогов на шее.
На секунды их взгляды встретились. Виктор Ерофеев потерял на войне брата, отец пропал без вести еще в сорок первом. Осенью его самоходку подбили. Он сумел выбраться из горящей машины вместе с механиком. Остальные ребята, с которыми он воевал вместе несколько месяцев, сгорели. Экипаж танка, который шел впереди и был подбит, выпрыгивал и пытался спастись.
