Кукарин присел на песок, задумчиво зачерпнул ладонью холодную днепровскую воду. Почему-то сразу вдруг вспомнилась ему другая река. Родная Юрюзань, на берегах которой он родился и провел свое детство. Вспомнился отец, старый железнодорожник, его натруженные, в синеватых прожилках вен руки, мать… Потом в памяти всплыл Свердловск, куда переехал вместе с родителями, школа в поселке СУГРЭС… Окончив семилетку, Иван пошел на металлургический завод, а в декабре сорок второго года его призвали в армию.
Днепр! Сколько рассказывали о великой реке его друзья-украинцы, воевавшие вместе с ним на Воронежском и Степном фронтах и под Сталинградом. Сколько было их, этих фронтовых товарищей, что так и не дошли до Днепра.
Неотрывно глядя вдаль, он смотрел на противоположный правый берег, занятый врагом. Высокий и обрывистый, он был изрезан ходами сообщений, утыкан железобетонными дотами, замаскированными пулеметными гнездами и густо заминирован. «Скорей бы перейти Днепр. И гнать их, гнать, проклятых, до самой границы, до самого Берлина».
Приказ о форсировании Днепра был получен в 104-м гвардейском стрелковом полку в ночь с 25 на 26 сентября.
Дул пронизывающий холодный ветер, и крупные капли косого дождя хлестали лица солдат. С вражеского берега то и дело взвивались ракеты. Плоты с орудиями и лодки с пехотой уже достигли почти середины реки, когда ослепительно-яркий луч прожектора, разрезая темноту ночи, скользнул над головами солдат, упал вниз и заплясал по лодкам. «Заметили!» — подумал Кукарин.
И точно, с крутого берега ударила батарея тяжелых немецких минометов, и крупнокалиберные пулеметы прочертили темноту полосами трассирующих пуль. И сейчас же с левого берега чиркнули по небу огненные хвосты. Это «катюши» ударили по врагу, накрывая целые участки, где сосредоточены огневые средства противника.
Кукарин, ослепленный и оглушенный, яростно греб веслом. Рядом с ним, тяжело дыша, работал Сарабаев и остальные бойцы орудийного расчета. Вот впереди ухнул снаряд, взметнул каскад воды, и лодка, в которой сидело несколько солдат, поднялась на гребне водяной горы и исчезла в кипящем водовороте.
Плот с ходу врезался в прибрежную отмель, и гвардейцы нечеловеческими усилиями выкатили пушку на берег.
— Орудие к бою!
Команда была не услышана, а скорее угадана. Иван припал к панораме прицела, дал выстрел. Орудие дернулось на откате, и пулемет замолчал. Не стало видно его частых коротких вспышек. Еще один выстрел — и замолчал второй.
— Ура-а-а-а! — загремело вокруг.
С лодок и плотов прыгали в воду солдаты, мокрые по пояс выбирались на берег и, стреляя из автоматов, бежали по песчаному откосу. Падали, поднимались и снова бежали вперед, оставляя убитых и раненых. А Иван Кукарин посылал снаряд за снарядом, расчищая пехоте путь.
— Эй, ребята, помоги! — крикнул он стрелкам. Несколько солдат бросились к орудию, помогая артиллеристам, выкатили пушку на холмистую высотку.
Уже брезжил рассвет. Начинался бледный осенний день. Фашисты беспрестанно шли в контратаки. Не успевали артиллеристы вынуть из мешков свой паек, чтобы подкрепиться, как снова приходилось бросаться к орудию.
Враг всеми силами пытался сбросить советских бойцов в Днепр. Гвардейцы яростно защищали крохотный клочок земли, отвоеванный на правом берегу. Они стояли насмерть, поклявшись погибнуть, но не отступить. За день они отразили десять фашистских контратак.
…Враги появились внезапно, прорвавшись в слабом месте, в стыке между батальонами. И было их более двух сотен. Они шли во весь рост, стреляя из автоматов. Можно было уже разглядеть их лица.
«Прикрытие! — подумал невольно Кукарин. — Если бы впереди было прикрытие!» Орудие одиноко стояло на высоте, и, должно быть, фашисты догадались об этом, иначе они не шли бы так смело, во весь рост.
И. А. КУКАРИН
Артиллеристам пришлось обороняться одним, без пехоты. Когда до врага осталось метров двести, Кукарин послал прямой наводкой первый снаряд.
Пригибаясь за щитком орудия, он видел, как разорвалась шрапнель и как несколько фашистов упали на землю и остались лежать неподвижно. Он выстрелил еще, потом еще раз. Но гитлеровцы продвигались вперед. Автоматная очередь срезала одного гвардейца, другого, третьего. У пушки оставались в живых только двое — Кукарин и Сарабаев.
Гитлеровцы начали уже огибать высотку, заходя с флангов. Откуда-то справа прострочила длинная автоматная очередь, и Сарабаев вдруг покачнулся, выпустил из рук снаряд и упал на черную, изрытую осколками землю. Иван бросился к нему. Сквозь гимнастерку почувствовал липкое, теплое. Сарабаев медленно, с усилием открыл глаза:
— Все… Иван… отвоевался я. Ты… отомсти…
Кукарин застонал от невыносимой душевной боли, рванулся к орудию.
— Это вам за друга! — исступленно кричал он, посылая снаряд за снарядом. Он был страшен в своей ненависти к врагу.
* * *
А в это время на левом берегу Днепра генерал неотрывно смотрел в бинокль на высоту 134,4 — так была обозначена она на штабных картах. Сквозь сильные стекла бинокля он отчетливо видел, как двигалась на вершине высоты маленькая фигурка артиллериста и как вздрагивала от частых выстрелов пушка. «Родной ты мой! Продержись еще хоть полчаса!»
Генерал опустил бинокль, рванул трубку телефона и закричал в нее простуженным голосом:
— Первый говорит. Все готово? Тогда начинай переправу.
Все, кто был на командном пункте, неотрывно смотрели на противоположный берег, на высоту 134,4. Возвышаясь над правобережьем, она прикрывала подступы к Днепру. И на ней, на этой высоте, в живых сейчас был только один человек.
…Враги окружали орудие с трех сторон. Было их, наверное, десятка четыре, остальных положила картечь. До пушки Ивана Кукарина оставалось всего каких-нибудь пятьдесят-сто метров. Еще два десятка фашистов уложил Иван, но его продолжали окружать.
Уже совсем близко приподнялся с земли фашист. Иван успел разглядеть его белесые волосы, в беспорядке выбившиеся из-под пилотки, и красное от напряжения лицо. Схватив карабин, Иван прицелился и выстрелил. «Попал», — удовлетворенно подумал он, но страшная боль вдруг обожгла руку. «Ранили!» — Рванул рукав гимнастерки, лежа мгновенно перевязал рану.
— Рус, сдавайся! — кричали ему со всех сторон.
— Врете, гады! Русские не сдаются!
…Кончились снаряды. В карабине оставался один патрон. Всего один. Единственный. Где-то в глубине сознания вертелась неотступная мысль, что этот патрон надо приберечь для себя, чтобы не попасть в плен. Но как раз совсем рядом с его пушкой выскочил из-за пригорка немецкий офицер. Рывком поднявшись с земли во весь рост, Иван бросился навстречу и последнюю пулю выпустил в него, застрелив в упор.
Два других гитлеровца уже цеплялись за ствол пушки. Их перекошенные от злобы лица совсем рядом. Кукарин взмахнул карабином над головой раз, другой. И вложив в удары приклада всю ненависть, душившую его, размозжил обоим фашистам головы. Потом прислонился к щиту и в изнеможении закрыл глаза. В руке и боку жгла острая пронизывающая боль.
Как в полусне услышал громкое «ура!». Кто-то бежал мимо, стреляя и крича, кто-то совал в рот фляжку и перевязывал ему руку. Потом его куда-то несли, и все это было, как во сне, как будто не с ним, Кукариным, а с кем-то другим.
Потом вдруг стало необыкновенно тихо.
— Жив он? — спросил чей-то удивительно знакомый голос.
— Жив, товарищ генерал, только крови потерял много.
Иван с усилием открыл глаза. Увидел над собой склоненное усталое лицо, круглую кокарду генеральской фуражки. Он сделал попытку приподняться на носилках.
— Лежи, лежи, герой! Мы с тобой еще повоюем. С такими войну не проиграешь!
Награжденный за свой подвиг орденом Ленина и Золотой Звездой Героя, Иван Кукарин воевал с фашистами до последнего дня, до Победы. Вернулся он после демобилизации в родные места лейтенантом запаса.
Иван Александрович Кукарин работал в Юрюзани на электростанции начальником топливно-транспортного цеха, потом — секретарем комсомольской организации в ремесленном училище. Ранение и тяжелая коварная болезнь — туберкулез легких, полученный на фронте, преждевременно оборвали его жизнь.
Миновала уже четверть века с того дня, как не стало Ивана Кукарина, но жива память о Герое. Каждый год призывники Юрюзани, Катав-Ивановска и Усть-Катава соревнуются в военно-спортивном троеборье на приз имени Героя Советского Союза Ивана Александровича Кукарина.
В музее революционной, боевой и трудовой славы Юрюзанского механического завода бережно хранятся под стеклом грамота Героя и его боевые награды.
На центральной площади Юрюзани, за оградой сквера, среди разросшихся кленов и акаций невысокий могильный холмик, на скромном обелиске — пятиконечная звезда и два скрещенных пушечных ствола. Чуть пониже — слова:
