– Клоака, – вещал Бугаенко. – По имени древнеримской богини подземных вод Клоакины. А что? У древних римлян была канализация – они отводили нечистоты под землю. И назывался этот коллектор для дерьма весьма гордо: «Клоака Максимум»… Эй, Коренич, а ты уверен, что фриц нас не заплутает и не бросит? Мне вот как-то ни хрена не светит превращаться в подземного жителя. Ты бы привязал его к себе, что ли…
Хольдер упрямо двигался вперед. Он наклонился, когда труба сузилась – и Максиму пришлось нагнуться, а потом еще ниже, когда каска заскрежетала о шершавый потолок.
– Я застрял, товарищи, – жалобно застонал идущий сзади здоровяк Арбузов. – Ей-богу, застрял, задница не пролазит…
– Арбузов застрял, Арбузов застрял… – полетело по рядам.
– Ну, с его задницей это нормально, – рассудительно изрек Борька. – В какую сторону пихать будем, мужики – вперед или назад?
Решили пихать вперед. Идущий за Арбузовым лег на спину и толкал его пяткой – под сдавленный хохот однополчан.
– Не могу… – хрипел сдавленный боец. – Не получается…
– Можешь, Арбузов, можешь, – поучали его солдаты. – Главное, верить в себя и не сдаваться.
«Затор» в итоге был пробит. Арбузов пулей полетел вперед, а Борька произвел губами звук, с которым пробка вылетает из бутылки, и произнес:
– Разливай!
– Уже скоро, – предупредил Макс, выкручиваясь из трубы.
Солдаты выбирались друг за дружкой в узкий кирпичный колодец, устремляющийся вверх. По периметру днище колодца окружали глубокие ниши. Рядом слышались глухие взрывы.
– Черт, тут какие-то привидения, – испуганно зашептал Кибальчик, обладающий способностью видеть в темноте.
Одной свечи на всех определенно не хватало. Люди зачиркали спичками, счастливые обладатели фонариков тут же ими воспользовались. Несколько человек оттянули затворы.
– Ой, мама дорогая! – отскочил, словно ужаленный, Кибальчик.
– Не стрелять! – опомнился Максим.
Все ниши на дне колодца были забиты живыми людьми. Несколько десятков – перепуганных, дрожащих. Их уже не напрягала ни сырость, ни грязь, ни дерьмо. Женщины прижимали к себе детей, а у тех даже не было сил плакать. Бледные призрачные лица, серая одежда, согбенные спины. Люди беззвучно, не шевелясь, пожирали пришельцев глазами. Чумазая девочка смотрела на солдат так выразительно, что у Максима защемило сердце, и ему вспомнился детский трупик в розовых гольфах. Мальчишка трех годков, скорбно поджимая губы, обнимал за ноги пожилую женщину, а та лишь беззвучно молилась.
– Все в порядке, граждане немцы, – Коренич не узнал своего голоса. – Вам никто не навредит. Красная армия не воюет со стариками, женщинами и детьми. Скоро бой закончится, и вы сможете покинуть колодец. Возвращайтесь по своим домам, все будет в порядке. Красная армия подвезет вам еду, поможет решить насущные проблемы…
– Ты уверен? – пробормотал Борька.
– Я уверен, – резко отозвался Максим. – Будем морить бедолаг голодом, ждать, пока сами вымрут? И это, по-твоему, называется мировой пролетарской революцией?
– Ну, ты хватил, – смутился Борька. – Я всего лишь говорю о бардаке, который мы несем, как знамя…
Собравшиеся люди остерегались комментировать заявление страшноватого солдата, даже не шевелились. «Неужели мой немецкий настолько плох?» – озабоченно подумал Максим. Он решительно полез наверх.
Насосная станция не работала. Оттеснив Хольдера, Коренич выбрался на «свободу», без усилий отогнув стальную решетку, перебежал открытый участок и присел за трансформаторной будкой. За его спиной высился металлический забор и заваленные мусором контейнеры. С двух сторон возвышались кирпичные стены без окон – явно не фасады зданий. Максим прислушался – где стреляют? – махнул рукой, и солдаты стали бесшумно, с автоматами на изготовку, выбираться на улицу, рассредоточились вокруг. Хольдер возбужденно дрожал, хрустел суставами пальцев.
– Это здесь, за углом, господин офицер, совсем рядом…
В узком переулке, мощенном брусчаткой, сидели два солдата с нашивками ваффен СС на рукавах и со скоростью факиров разбирали пулемет, в котором что-то заело. У одного во рту торчала сигарета, он забавно попыхивал ею, надувал щеки. Оба обернулись на звук шагов, и Максим засомневался, правильно ли сделал, что пошел один. И вдруг ему так сильно захотелось курить!
Немая сцена была прекрасна. Оторопевшие эсэсовцы уставились на него, дернулись было, но как-то замешкались, засомневались. Недоумения добавлял тот факт, что незнакомец в телогрейке, характерной для не очень-то опрятной армии противника, не предпринимал агрессивных действий. А на Максима вдруг напал кураж. Случается же такое – в дикой и неподходящей ситуации дико хочется подурачиться. Он растянул рот в широченной улыбке и проговорил:
– Доброе утро! Как дела, парни?
Курильщик подавился, закашлялся надрывно. Второй привстал, не спуская с пришельца настороженных и ничего не понимающих глаз.
– Отлично, приятель, – спотыкаясь, произнес эсэсовец. – А, собственно, ты, приятель…
– Погодка, правда, подкачала, – Максим показал большим пальцем на затянутое серыми тучами небо (пользы от этих туч не было, так хотелось дождя в этой душной преисподней, но ни разу за последние дни не выпало ни капли). Он плавно, стараясь не делать резких движений, запустил руку внутрь бушлата, извлек мятую папиросную пачку.
– Огонька не найдется, парни?
Тот, что кашлял, машинально отправил руку за зажигалкой, щелкнул, откинув крышечку. Зазмеился огонек, потянуло бензином. «Неплохая вещица», – машинально отметил Максим, прикуривая папиросу. Доверительность, с которой он потянулся к зажигалке, окончательно сбила с толку пулеметчиков. Он с наслаждением затянулся, шумно выпустил дым.
– Из какой ты части, дружище? – поколебавшись, поинтересовался курильщик.
– Штрафной батальон, – отмахнулся Максим, делая вторую и третью затяжку. Непременное условие на войне – курить быстро, чтобы не пропустить чего-нибудь важного.
– А дивизия какая? – удивленно переглянулись немцы.
– 27-я гвардейская, – Коренич чуть не хохотал про себя, открывая противнику страшную военную тайну.
– Это армия генерала Венка? – насторожился некурящий.
«Обрадовался, дурачок», – подумал Максим.
– Нет, парни, это армия генерала Чуйкова, 1-й Белорусский фронт, – он сделал еще две беглые затяжки и выбросил чадящий окурок. – Но временно по уважительным причинам приходится сражаться в наступающих частях 1-го Украинского фронта маршала Конева, так что извините, парни, спешу.
Максим выхватил нож из ножен и всадил некурящему в живот. Острие ножа разорвало кишечник немца, погрузилось в желеобразную массу – Максим отпрыгнул, выдергивая оружие, отпихнул ногой багровеющего, пыжившегося что-то вымолвить немца. Второй эсэсовец сообразил, что их красиво обманули, подпрыгнул, пустился наутек. Но нож рассек воздух, воткнулся немцу под лопатку – и немец подавился хрипом.
Бойцы уже бежали, грузно топая, доставали гранаты.
– Ну, наконец-то, – проворчал, пыхтя мимо, Бугаенко. – Мы уж думали, ты брататься сейчас с ними начнешь, политинформацию прочтешь, бутылочку раздавите…
Штрафники набросились на защитников баррикады. Сначала забросали гранатами, потом начали добивать. Впечатывали ополоумевших от страха немцев в груды плит и битого кирпича, месили кулаками, прикладами, возили мордами о растерзанную брусчатку… Подметив, что в тылу у немцев происходит что-то интересное, поднялась в атаку вторая рота, полезла на баррикаду. Сопротивляться было некому.
– А вы неплохо справляетесь, Коренич, – отметил капитан Кузин, спрыгивая с громоздкого, залитого кровью холодильника. – Я давно за вами наблюдаю. Вам бы еще немного поучиться, и из вас бы вышел не самый худший в этой армии командир. Ценю, Коренич, ценю: взять такую хреновину, потеряв лишь двух бойцов ранеными…
Судя по всему, это была наивысшая похвала. Ожидать чего-то большего из уст бывшего замполита было наивно.
– Я стараюсь, товарищ капитан, – отозвался Максим, пряча усмешку. – Учусь, как вы мудро подметили, на практике, в боевых условиях… Стыдно признаться, но немец нам помог, – он отыскал глазами скромно мнущегося в сторонке Хольдера; тот чувствовал себя неуютно, но растворяться в пространстве, кажется, не спешил. – И не забудьте, кстати, сплюнуть троекратно через левое плечо, товарищ капитан. Мало ли что еще случится.
Максим не успел договорить: по солдатам, топчущимся на северной стороне баррикады, туго хлестнула пулеметная очередь. Стреляли с третьего этажа ближайшего здания. Несколько человек упало, остальные бросились врассыпную. Вторая очередь – и пулеметчика в матово отблескивающей каске увидели все. Огонь открыли дружно, с остервенением, крошили карниз, оконные рамы, выбивали штукатурку из стены. Пулеметчик и не думал спасаться. «Приковали его, что ли, к подоконнику?» – подумал Максим. Несколько пуль нашли «адресата», свалилась каска с головы, покатилась, отскакивая от карнизов, накренился пулемет, шмякнулась на подоконник плешивая голова…
