Фляжка и фляжка. Немецкая.
— Деда мне лучше найди.
— Нету тут твоего деда. И моего нет. Только фляжка. А ты ее переверни, переверни…
Я переворачиваю немецкую фляжку. А на ней надпись.
'Отнята у немца в бою'
И звезда.
— Еще есть чего?
— Неа. Только фляжка.
Вот так бывает. Отобрал у фрица фляжку. В бою. А потом потерял ее. Бывает. Дай Бог, если этот боец дожил до Победы.
Нет, не так.
Дай Бог, ЧТОБЫ этот боец дожил до Победы.
А если он и погиб тогда — пусть его смерть была красна. Не обязательно на миру. Но обязательно — правильная.
Вот так вот живешь-живешь и вдруг понимаешь — смерть бывает правильная и неправильная. Вот сосед у меня как-то умер. От алкоголя. Два года лежал на кровати и пил. Больше ничего не делал. Потом и вставать перестал, чтобы в магазин сходить. Всех просил. Дружки ему носили. Меня просил. Я, по первости, брал для него. Потом перестал. Так он схитрил. Говорил мне, что сердце у него болит, врачи мне валокордин прописали. Возьми, а, пару пузырьков, я его в чай капаю. А потом выяснилось, что он их тупо выпивает — конечно, семидесятипроцентный спирт.
Вот так и помер лежа. В загаженной, обосранной комнате. В темноте. В одиночестве. И, самое странное, что я не помню — как его зовут? А ведь хоронил в прошлом году. Или позапрошлом? Или?
А вот своих бойцов помню.
Алешка, Витька, Иван,
Калимов. Трошин. Сергеев.
Чудово, Демянск, Демянск.
Архангельск, Воронеж, Чита.
1942, 1942, 1942.
1995, 1998, 2000.
Трех бойцов я нашел опознанных за пятнадцать лет. Всего трех. Извините, больше не получилось. Пока не получилось.
Вот такие бывают смерти.
Так что, после того как Буденный перерыл землю вокруг фляжки, мы возвращаемся на 'рыбное' место.
Лучше уж от восьмидесятки, чем от валокордина.
Быстрее и честнее.
А тем временем, Дембель идет на рекорд. Уже сотня минометок. Я такого еще не видал. Бывало всякое. Как то нарыли пулеметное гнездо гансов — там гильз от французского 'Гочкиса' было столько… Что когда собрали их в кучу — куча выросла мне по колено. А я длинный! Сто восемьдесят сантиметров по вертикали. А вот такое количество снарядов и мин в одном месте — первый раз вижу.
— Юди, а ты что не копаешь?
— Лень! — флегматично отвечает наш здоровяк.
— Да они, ссуки, вниз идут. Тут вдвоем нечего делать… — Дембель выкидывает еще одну мину — А Юдинцеву тут вообще… Он тут застрянет.
И впрямь. Раскоп похож на шурф. Тоннель к центру земли.
Попеременно мы лазаем туда, сменяя компактного маленького Дембеля. В итоге, через два часа все вырыли.
Шестьдесят две мины калибром полсотни два. Сто двенадцать мин калибром восемьдесят два. Снарядов не прибавилось — двенадцать — семь-шесть и восемь поросенков.
А потом мы засекаем координаты GPS. Пусть саперы сами вывозят это барахло. И мы идем в лагерь, с сожалением оглядываясь на кучу убийственного железа. Почему с сожалением? Да потому что мы и сами можем бахнуть. Выкопать хорошую яму. На дно сначала слой хвороста. Потом все это слоями складывается. Вниз поросенки, потом средний калибр, потом полтиннички, между слоями и сверху — снова хворост. Потом это все заливаем бензинчиком. Делаем дорожку метра на три. Поджигаем и… БЕЖИМ!!!
Пока там все прогревается — свалим метров на пятьсот. А там уже и не опасно. Осколки вниз уйдут. Проверено. Зато БАХ! Будет такой, что в Питере услышат. Вот из-за этого и не подрываем. Еще ночного визита ментов нам не хватало…
И выходим домой. Не потому, что темнает. Тут темно становится после одиннадцати — белые ночи, практически. И не потому, что устали. Некогда тут уставать. А потому, что снова пошел дождь. И на этот раз уже сильный. Почти ливень. Согреться у нас, конечно, есть чем. Но вот земля… Мгновенно превращается в болото.
А вот это плохо.
Жаль, что день прошел насмарку…
А в лагере ждал сюрприз. Даже два сюрприза. Во-первых, сегодня — совет командиров. А во-вторых…
Васька со Степаном приехали.
Парни сидели за столом, закидывая в себя топливо — гречку с тушенкой. Ну а потом мы начали обниматься, хлопать друг друга по спинам и жать руки — обычные мужские ритуалы, выражающие радость после годовой разлуки.
Мужчины не любят 'выражать эмоции' — мужчины живут. Если мы рады друг другу — мы обнимаемся. Если не рады — оскаливаемся в якобы приветливой улыбке. Впрочем, о чем это я?
Васька достает канистру из-под стола. Пятилитровую:
— По маленькой, мужики?
Еж хмыкает:
— А большая у тебя какая?
— Вот такая! — Степка достает уже десятилитровую. В одной коньяк, в другой водка. В третьей — тоже 'маленькой' — наливка для девчонок.
— Идите-ка к палаткам, мужики, сейчас совет командиров тут б-будет. Саша п-приедет, — а вот и наш главнокомандующий появился. Юра Тимофеевич Семененко. Мужик строгий, серьезный, справедливый и…. Непьющий. И к этому делу относящийся сугубо отрицательно. И в этом он абсолютно прав. Пьяные дебоши, ор у костра и кидание патронов в костер — дело весьма неприятное. Самое смешное, что мы — вятские водкохлебы — пьем совершенно по-другому.
Для тепла, расслабления и разговора. А вот пьяных дебошей у нас не бывает. Впрочем, вру. Бывают. Иногда. После таких истерий — виновник просто выгоняется из отряда. Навсегда. И безоговорочно. Без права апелляции.
Устал пить? Иди спать.
— Думаешь, всё выжрут? — с сомнением смотрит Еж на спиртное. — Надо тогда перепрятать.
— Да неудобно просто. Давай, сначала дела все решим, а п-потом уже сидите тут.
— На самом деле, мужики, идите-ка в лес!
— Рита, мы только что оттуда, — это Змей подал голос.
— Ладно, мужики, пойдем, правда, посидим у нашей палатки, — Степан — серьезный такой мужик — вставляет свое веское слово.
Парни набирают еды-закуски в свои котелки и отправляются к палатке Васьки и Степки.
Они не входят ни в какой отряд. Они — сами по себе. Прямо как я. Рассказывать я про них не буду. Потому что не знаю про них ничего. Не потому что, они такие все из себя 'черные' — а потому что мне это не надо. Мы встречаемся на Вахте, на Вахте и расстаемся.
Мы просто работаем вместе. Работаем… Воюем. Только у нас вместо автоматов — лопаты в руках. Похоронные команды…
Парни поднимаются на обрыв и исчезают за поворотом. Я и Еж — остаемся. Еж — потому что он все-таки командир. А мне просто интересно.
И еще… я же говорил, что официально меня тут нет? Меня нет ни в одном списке ни одного из отрядов. Я не написал, в двадцатый уже раз, заявление о вступлении в поисковый отряд, который когда-то сам создал! Я не расписываюсь в журнале техники безопасности. Я не подписался под распиской 'О существовании статьи двести двадцать второй — предупрежден!' У меня нет справки из областного УВД — 'По статье два-два-два не привлекался'. Да, да… Для того, чтобы искать бойцов — сейчас необходимо доказательство того, что ты не привлекался за хранение боеприпасов и огнестрельного оружия. А если тебе нет восемнадцати — еще и разрешение от родителей, заверенное нотариусом. Я просто приехал и копаю. Меня нет. Я вне закона. Это местные власти придумали, что я вне закона. А мне пофигу. Не для них я работаю. Для себя. Для своей совести.
А вот и Тамбов пришел. Почти одновременно с ними — Архангельск-Северодвинск. Еще Тула, Рязань, Пермь, Питер…
Наших командиров аж шесть штук:
Юра — командир кировского отряда. Ритка — командир слободского 'Возвращения', Ежик — Котельнич. Гоша Култышев — Фаленки. Леха Зыкин — Нолинск. Зуевский еще отряд. Командира пока не знаю — как зовут. Еще толком не познакомился с ним.
А что вы хотели? У нас шестнадцать поисковых отрядов из Кировской области. Из сорока двух районов. Здесь шесть — остальные в Новгородской области.
А я из какого отряда? А не из какого. Я сам по себе. Семнадцатый я.
А вот и Сашка — командир всей синявинской поисковой экспедиции. Наши вятские отряды — все — подчиняются Юре Семененко. Юра за нас за всех перед Сашкой отвечает. Все просто. Как в армии.
Садимся за стол. Мы заводим генератор — лампочка над столом немедленно загорается. Так-то светло еще. Но — пусть будет еще светлее.
— Значит так, — начинает Сашка, сдвигая фуражку военного образца на затылок. — Есть две новости. Одна плохая…
— А вторая, соответственно, еще хуже… Начинай с ху… С очень плохой, — встревает Еж.
— Чтобы просто плохая — хорошей показалась? — засмеялся Юрка.
Хороших новостей от начальства не бывает. Даже в день зарплаты. А тут у нас зарплат нет. Тут мы платим.
Сашка пожимает плечами:
— Как скажете, товарищи командиры. Просто плохая новость — транспорта на захоронение не будет. Добираться будете сами. Я, конечно, попытаюсь…
Потом Сашка долго рассказывает, где он может достать транспорт, для того, чтобы поисковики добрались до похорон. Все ржут. Я улыбаюсь — новость как новость, ничего плохого. Первый раз, что ли? От нашей стоянки до кладбища — всего семь километров по прямой. В прошлом году ходили, в позапрошлом. Сейчас что, не доберемся, что ли?
