Все знали, что, когда пилот люфтваффе награждается «Рыцарским крестом», рейхсмаршал, как старый летчик, любит делать это сам.
— Так уж, — неохотно отозвался Герике. Дело в том, что летчики с меньшим числом сбитых самолетов, чем у него, получили желанную награду. Это было его больное место.
— Не расстраивайся, Петер, — сказал Адлер, когда они вышли. — Твой день придет.
— Если доживу, — сказал Герике Бомлеру. Они остановились на ступеньках главного входа в штаб.
— Выпьем?
— Нет, спасибо, — сказал Бомлер. — Горячая ванна и восьмичасовой сон — вот все, что мне нужно. Не люблю я пить в такую рань, и ты знаешь это. Живешь шиворот-навыворот.
Гаупт уже зевал. Герике угрюмо произнес:
— Проклятый лютеранин. Ладно, идите вы все подальше.
Когда он отошел, Бомлер крикнул:
— Не забудь, тебя Прагер вызывал.
— Позже, — ответил Герике. — Увижусь с ним попозже.
— Он действительно хочет выпить, — заметил Гаупт, наблюдая за Герике. — Что это в него вселилось в последнее время?
— То же, что и в нас. Он приземляется и взлетает слишком часто, — сказал Бомлер.
Герике устало шел к офицерской столовой, топая летными сапогами по бетонированной площадке. Он чувствовал непонятную депрессию, переутомление, как будто дошел до какого-то предела. Странно, почему он не мог выбросить из головы единственного спасшегося из «ланкастера» томми. Ему надо выпить. Чашку очень горячего кофе и большую рюмку шнапса или, может, «Штайнхагера»?
Он вошел в столовую, и первый, кого он увидел, был Прагер, сидевший в кресле в дальнем углу с каким-то офицером. Они тихо о чем-то говорили, наклонившись друг к другу. Герике остановился, размышляя, не повернуть ли назад, потому что группенкомандер был особенно строг в вопросе о появлении в столовой в летном комбинезоне. Но Прагер поднял голову и увидел его:
— А, вот и вы, Петер. Идите к нам.
Он щелкнул пальцами и заказал официанту кофе, когда подошел Герике. Прагер не одобрял, когда пилоты пили спиртное.
— Доброе утро, господин полковник, — весело сказал Герике, заинтересовавшись вторым офицером, подполковником горных стрелков с черной повязкой на одном глазу и с «Рыцарским крестом».
— Поздравляю, — сказал Прагер, — я слышал, что вы сбили еще один самолет.
— Да, «ланкастер». Один человек спасся, я видел, как раскрылся его парашют. Его сейчас ищут.
— Полковник Радл, — представил Прагер.
Радл протянул руку, Герике быстро пожал ее:
— Господин полковник.
Прагер был молчаливее обычного. Казалось, что-то на него давит, он ерзал в кресле, стараясь сесть поудобнее. Официант принес поднос с кофейником и тремя чашками.
— Оставьте, оставьте, — отрывисто приказал Прагер.
Официант ушел. Присутствующие молчали. Затем группенкомандер резко сказал:
— Господин полковник — из абвера. Он привез вам новый приказ.
— Новый приказ, господин полковник?
Прагер встал:
— Полковник Радл расскажет все лучше, чем я, но, похоже, вам предоставляется необыкновенная возможность послужить рейху. — Герике встал. Прагер, поколебавшись, протянул ему руку: — Вы хорошо служили здесь, Петер. Я вами горжусь. А что касается другого дела — я рекомендовал вас уже три раза, теперь оно не в моих руках.
— Я знаю, господин полковник, — горячо сказал Герике, — и благодарен вам.
Прагер ушел. Радл обратился к Герике:
— С этим «ланкастером» у вас тридцать восемь подтвержденных сбитых самолетов, верно?
— Вы удивительно хорошо информированы, господин полковник, — сказал Герике. — Выпьете со мной?
— Пожалуй, коньяк.
Герике подозвал официанта и дал заказ.
— Тридцать восемь подтвержденных сбитых самолетов и ни одного «Рыцарского креста», — заметил Радл. — Странно…
Герике тревожно заерзал:
— Бывает иногда.
— Я знаю, — продолжал Радл. — Видимо, надо принять во внимание и то, что летом сорокового года, когда вы летали на МЕ-109 с базы около Кале, вы сказали рейхсмаршалу Герингу, инспектировавшему ваш отряд, что, по-вашему, «спитфайер» лучше. — Он слегка улыбнулся: — Люди его ранга не забывают младших офицеров, которые делают подобные заявления.
Герике сказал:
— Со всем уважением можно мне напомнить господину полковнику, что при моей работе я могу полагаться только на сегодняшний день, потому что завтра могу оказаться мертвым, поэтому я был бы очень благодарен, если бы вы просветили меня насчет предстоящего дела.
— Дело очень простое, — сказал Радл. — Мне нужен пилот для весьма необычной операции.
— Вам нужен?
— Ну ладно, рейху, — сказал ему Радл. — Вам так больше нравится?
— Совсем нет, — Герике протянул свою пустую рюмку из-под шнапса официанту и дал знак, чтобы тот принес ему еще одну. — Сказать по правде, мне достаточно хорошо здесь.
— Человеку, пьющему шнапс в таких количествах в четыре утра? Сомневаюсь. Так или иначе, выбора у вас нет.
— Да? — сердито спросил Герике.
— Можете поговорить об этом с полковником, — сказал Радл.
Официант принес вторую рюмку шнапса, Герике одним глотком выпил ее и сделал гримасу:
— Господи, до чего я ненавижу эту гадость.
— Зачем же тогда пить? — спросил Радл.
— Не знаю. Возможно, я слишком долго нахожусь в темноте или слишком давно летаю. — Он сардонически улыбнулся: — Или же мне нужна перемена, господин полковник.
— Скажу без преувеличения, что это я вам, безусловно, предложить смогу.
— Прекрасно. — Герике допил кофе. — Какой следующий шаг?
— В девять часов у меня свидание в Амстердаме. Затем нам надо попасть миль на двадцать севернее города по пути к Ден-Хельдеру. — Он посмотрел на часы: — Необходимо выехать отсюда не позже чем в семь тридцать.
— Значит, у меня есть время позавтракать и принять ванну, — сказал Герике. — Я могу поспать немного в машине, если вы не возражаете.
Когда он поднялся, дверь открылась, и вошел вестовой. Он отдал честь и неуклюже передал юному капитану радиограмму. Герике прочел ее и улыбнулся.
— Что-то важное? — спросил Радл.
— О томми, который выбросился с парашютом из подбитого мною «ланкастера». Его подобрали. Штурман.
— Ему повезло, — заметил Радл.
— Хороший знак, — сказал Герике. — Будем надеяться, что и мне повезет.
* * *
Ландсвоорт представлял собой заброшенное местечко милях в двадцати к северу от Амстердама, между Шагеном и морем. Герике проспал всю дорогу и проснулся оттого, что Радл тряс его.
В Ландсвоорте находился старый фермерский дом, сарай, два ангара, крытые ржавым гофрированным железом. Была там взлетная полоса, бетонное покрытие которой растрескалось и поросло травой. Все это окружал хилый забор с колючей проволокой, стальные ворота которого, тоже с колючей проволокой, были на вид довольно новыми и охранялись унтер-офицером со значком военной полиции, висящим на шее. Унтер-офицер был вооружен автоматическим пистолетом «шмайссер» и держал на цепи довольно свирепую на вид восточноевропейскую овчарку.
Пока он равнодушно проверял документы, собака тихо угрожающе рычала. Радл проехал через ворота и остановил машину перед ангарами:
— Вот мы и на месте.
Местность была удивительно ровная. Она простиралась до песчаных дюн вдалеке и Северного моря. Когда Герике открыл дверцу и вышел из машины, с моря надвигался мелкий дождь. Герике подошел к краю разбитой взлетной полосы и ковырял ее сапогом до тех пор, пока не отскочил кусок бетона.
— Полоса построена каким-то роттердамским судовладельцем-магнатом для собственных нужд лет десять-двенадцать назад, — сказал Радл, выйдя из машины и подойдя к нему. — Ну, как вам?
— Нам бы сюда братьев Райт.[4] — Герике посмотрел на море, поежился и засунул руки глубоко в карманы кожаной куртки. — Ну и дыра, самое забытое богом место, по-моему.
— Поэтому оно и подходит для наших целей, — уточнил Радл. — Теперь займемся делом.
Он направился к первому ангару, который тоже охранялся военным полицейским с овчаркой. Радл кивнул, и полицейский откатил одну из скользящих дверей.
Внутри ангара было холодно и довольно сыро, видно, через дырявую крышу проникал дождь. У стоящего там двухмоторного самолета был заброшенный и жалкий вид, и создавалось впечатление, что его далеко занесло от дома. Герике гордился тем, что уже давно ничему не удивлялся, но в это утро он изменил себе.
Самолет ДС-3 фирмы «Дуглас» был знаменитой «дакотой», пожалуй, одним из лучших транспортных самолетов в мире, такой же ломовой лошадью союзников во время войны, как «Юнкерс-52» у немцев. Необычным было то, что на крыльях этого самолета были знаки люфтваффе, а на хвосте — свастика.
Петер Герике любил самолеты такой же любовью, как некоторые любят лошадей, — с глубокой и безответной страстью. Он поднял руку и нежно дотронулся до крыла, в голосе его звучала нежность:
