Максимка ещё долго ругал себя, честил самыми худшими словами. А когда все слова и упрёки были сказаны, Максимка надумал ещё раз без свидетелей заглянуть в колодец.
— Ага-га-га! — крикнул Максимка, наклонившись над срубом.
Долго ничего не было слышно. Потом из пропасти долетел чужой басовитый голос: а-а-а-а!
— Данилка! Кешка!.. — позвал друзей Максимка. Пусть знают, что он, Максимка, осмелился и смотрит в колодец.
С колодезной глубины опять долетело эхо: а-а-а-а!..
— Ты чего это раскричался как петух недорезанный? — послышался за Максимкиной спиной чей-то голос.
Максимка оглянулся. Возле него стоял Зыль-Бородыль с винтовкой на плече. Максимка хотел дать стрекача, но Зыль-Бородыль ловко ухватил его.
— Ишь ты, какой ловкач, — сказал Зыль-Бородыль, держа Максимку за воротник рубашки. — Ты чей же будешь такой шустрый?..
— Ничей, — ответил Максимка.
— Так, значит… Ничей?.. Ни отца, ни матери, — в крапиве вырос?..
— Почему в крапиве? — обиделся Максимка. — У меня дом есть.
— Тогда, может быть, назовёшь свою фамилию, а к ней имя и отчество.
Наученный Кресендорфом, что говорить фашистам правду, всё равно что бить головой в стену, Максимка ухватился за первую фамилию, которая пришла ему на память — их ученика — вечного второгодника и нарушителя дисциплины.
— Демиденко, — ответил он.
— Демиденко? — переспросил Зыль-Бородыль. — Это же какого Демиденки?.. Уж не Власа ли сынок?..
— Да, Власа, — согласился Максимка. Зыль-Бородыль схватил Максимку за волосы, больно дёрнул за них.
— Ах ты, негодяй!.. Врёт и не краснеет, — сказал Зыль-Бородыль. — Это же ты кого обмануть надумал?.. Меня, Зылева, который сам кого хочешь обманет.
— Я не вру, — попробовал стоять на своём Максимка. — Я действительно Юра Демиденко… Юрий Власович…
Зыль-Бородыль ещё раз дёрнул Максимку за волосы.
— Ах ты, птенчик!.. Да Власовых сыновей я как свои пять пальцев знаю. Мы вместе с Власом по одному делу проходили. А ты мне врать надумал. А ну, отвечай, кого ты звал, свесив голову в колодец?.. Какого Данилку?.. Уж не Чупринца ли?.. Зачем он, негодяй, в колодец полез?.. Сейчас же позовёшь его и тех, кто с ним…
Зыль-Бородыль подтолкнул Максимку к колодцу, приказав звать Данилку.
Может быть, минут десять Максимка драл горло, кричал изо всех сил: Данилка! Данилка!..
Конечно, Данилка не отозвался. Максимка надеялся, что Зылю-Бородылю надоест торчать возле колодца. Но нет.
— Хорошо. Не отзывается — нигде не денется, — сказал Зыль-Бородыль. — Я и подождать могу. Очень мне интересно знать, зачем он в колодец полез, этот твой Данилка-Мурзилка.
Зыль-Бородыль отошёл от колодца, повалился на траву и Максимку заставил сесть рядом.
А что сделаешь? Хочешь или не хочешь, а должен сидеть как прикованный к цепи. Зыль-Бородыль глаз не спускал с Максимки.
Тяжёлые, до невозможности горькие мысли овладели Максимкой. Что будет, когда Кешка с ребятами и Густей поставят мину и будут вылезать из колодца?.. Конечно, попадут в руки Зылю-Бородылю. А если в это время раздастся взрыв, так тут и дурак догадается, зачем лазил в колодец Кешка с друзьями.
А всё он, Максимка, виноват. Если бы не испугался, пошёл вместе со всеми, то ничего и не случилось бы. А так!..
Зыль-Бородыль курил. А Максимка всё думал, ломал голову, как бы отвести его от колодца. Можно, конечно, кинуться наутёк. Но ведь у Зыля-Бородыля винтовка. Подстрелит, как того зайца, а всё равно дождётся Кешку с ребятами.
Должно быть, и полицейскому надоело ждать с моря погоды.
— Ты как думаешь, скоро они вылезут из этого колодца? — спросил он Максимку.
— А они и не будут вылезать, — сказал Максимка. — Они хотели пойти к самому Тодулинскому монастырю. Вы разве не знаете, что ход из этого колодца ведёт в Тодулино?
— Врёшь?..
— Чтоб мне с этого места не сойти, если вру…
— Так чего ж ты мне сразу об этом не сказал? — разозлился Зыль-Бородыль.
Он хотел дать оплеуху Максимке, но как раз в это время в Кормелицком монастыре началась страшная пальба. Она всё усиливалась. Зыль-Бородыль насторожился, потом подхватился, словно подброшенный пружиной.
Это и спасло Максимку. На какую-то минуту он остался без надзора, а потом, не задумываясь долго, дал такого дёру, что его и на лошади не догнал бы.
Отбежав уже далековато и не слыша за собой погони, Максимка остановился, отдышался, хотел идти в местечко, как глухой, но мощный взрыв содрогнул окрестность. Максимка оглянулся: над вековыми липами Кормелицкого монастыря полыхнул в небо огромный клуб чёрного дыма, перевитого красными языками пламени.
Только теперь Максимку пронзила ужасная догадка. А что, если Зыль-Бородыль остался возле колодца?.. Очень даже вероятно!.. Значит, он дождётся, когда Кешка с друзьями начнут вылезать из колодца. Значит, он догадается, что это они взорвали бензохранилище!..
От этой догадки, от своего бессилия помочь друзьям Максимка повалился на траву и горько заплакал.
Этим подземным коридором Кешка шёл четвёртый раз. Батарейка в его фонарике была на исходе. Кешка на секунду включал его и опять выключал. От его вспышек в подземелье становилось ещё темнее. Наверно, поэтому для Данилки, Лёвы и Густи оно казалось бесконечным. Через каждые пять — десять шагов они спрашивали, не заблудился ли Кешка?..
— Замрите и ждите, — сказал Кешка, дойдя до лестницы в часовню. — Я быстро вернусь…
Он исчез в темноте. Данилка, Лёва и Густя остались одни. Всё было бы ничего, но Кешка запретил им разговаривать. Стой на месте и молчи!.. Пусть бы сам попробовал выдержать такую муку.
Они прижались один к другому и терпеливо ждали. Кешки всё не было. Может быть, попал фашистам в лапы?.. Ожидать было тяжело. Очень тяжело. Казалось, они стоят в темноте уже несколько часов, суток, месяцев…
— Всё в порядке, — наконец послышался откуда-то сверху Кешкин голос, и сразу лучик фонарика осветил мрачное подземелье с крутой лестницей, на которой под самым потолком стоял Кешка. — Поднимайтесь по одному, — приказал он и потушил фонарик.
Первой поднялась Густя. Через люк в стене Кешка помог ей вылезть в часовню. За Густей таким же образом выбрались в часовню и остальные.
— Кеша, а зачем тут полки? — спросила Густя.
Действительно, вся часовня была заставлена полками, метра на четыре в высоту. Между полками находился проход, по которому выбегала за дверь железнодорожная колея.
Если сказать честно, Кешка и сам не знал, что намереваются разместить в часовне фашисты. Тогда, когда Кешка выводил Сергея Ивановича, полок этих не было. Они поставлены недавно. Однако показать свою неосведомлённость Кешка не мог, не имел права, потому что он командир, а командиры должны всё знать, как знал товарищ Супрун, командир дивизии, где служил Кешкин отец.
— Зачем тут поставлены полки и положены рельсы, на это тебе могли бы ответить только сами фашисты, — рассудительно сказал Кешка. — Можешь не сомневаться, что сделано это для важных военных целей. Поэтому наш священный долг помешать фашистам.
Честно говоря, навряд ли объяснил бы лучше сам товарищ Супрун, для чего часовня обставлена полками, если бы он оказался на Кешкином месте.
— А теперь за мной, и никаких разговоров, — приказал Кешка и первый сиганул из часовни в кусты малинника.
По малиннику они выбрались на холм, откуда хорошо просматривался монастырский двор.
Слева от них, за ручейком, поднималась почерневшая от времени монастырская стена. На самом верху стены росли крапива и молодая берёзка. Внизу, там, где ручеёк делал крутой поворот и прятался под стеной, в выложенной из кирпича трубе, бил из-под земли родник. Когда-то на нём стоял сруб, от которого теперь остались только две почерневшие дубовые плашки.
По эту сторону ручейка напротив холма стояла старая монастырская постройка с просторной площадкой перед ней, замощённой пилёным камнем. От площадки и до главной аллеи, или, как её называли в Велешковичах, центральной, размещались цистерны. Большинство из них было закопано в землю, остальные лежали на боку.
Цистерны эти завезли в Кормелицкий монастырь лет за восемь до войны, когда где-то тут, под Велешковичами, предполагалось начать какое-то очень важное, очень секретное строительство то ли аэродрома, то ли полигона, а может быть, какого-то завода, которое почему-то так и не начали. Перед самой войной цистерны передали местной МТС. Но горючего МТС имела не так уже и много. Заливать его в громадные цистерны оказалось делом невыгодным. Так они и пустовали.
Теперь к цистернам подходила железнодорожная колея. По всему видно, что фашистам цистерны пригодились.
За центральной аллеей стояла церковь с прилегающими к ней кельями. Сюда также были проложены рельсы.
