Эн-2 снова со смехом повернулся к Метастазио.
— Ты обиделся, Метастазио?
Метастазио снова улыбнулся.
— Ну вот, — сказал Орацио, — я же говорю, что он обижен.
— Тогда я возьму две с половиною сигареты у тебя и две с половиною у Метастазио.
— Вот так-то, видно, лучше.
— И никто не обижается?
— Никто.
Орацио и Метастазио получили назад пять сигарет и, казалось, были довольны. Каждый положил в карман по две сигареты, а одну они поделили пополам, закурили и стали со смехом пускать дым.
— А ты не покуришь с нами, командир?
Эн-2 закурил и стал дымить вместе с ними.
— У тебя больше ни одной сигареты не оставалось?
— Ни одной.
Орацио и Метастазио переглянулись с довольным видом. Орацио стал рассказывать о том, какое путешествие по служебным делам предстоит им: они должны поехать на грузовиках через Геную до самого Пьомбино.
— Когда вы уезжаете?
— В понедельник или во вторник. Раньше я женюсь.
Орацио сказал, что решил не дожидаться конца воины и жениться сейчас же.
— Чего еще ждать? Если можно сделать это сейчас, значит надо сделать.
— Да, это просто, — сказал Эн-2.
Разве это не было просто? Это было очень просто.
— А борьба? — спросил Эн-2.
Наверно, он будет продолжать борьбу и после того, как женится.
Конечно, он не бросит. Не бросит своей работы — ездить взад и вперед, не бросит борьбы. Почему он должен бросить все это?
— Само собой, — сказал Эн-2.
— Само собой, — сказал Орацио.
Да, это разумелось само собой. Ведь это было так просто. И, оставшись один, Эн-2 понял, как это просто — не уезжать из Милана.
Это было просто, как желание гибели, но это не была гибель; совсем даже наоборот. Все дело в том, что Берта вернется, независимо от того, читала она газету или нет, а он ждет ее. Разве он может уехать из Милана раньше, чем Берта вернется? Не может! Сегодня, или завтра, или еще позже, но Берта вернется; неважно, читала она газету или нет; все равно она узнает, что случилось, и больше не уйдет, и они вместе уедут из Милана.
Вот в чем было дело. И все было очень просто. Просто, как зимнее солнце за окнами, высоко над Миланом; просто, как желание Орацио поторопиться со свадьбой.
В этот день газета напечатала старую фотографию Эн-2 и объявила, что награда за его поимку увеличена еще на несколько тысяч лир.
Хозяин табачной лавочки на углу улицы, где жил Эн-2, узнал на фотографии человека, который покупал у него свою норму сигарет.
— Вот дьявол! — воскликнул он. — Кто мог бы подумать?!
Он торговал табаком, но приторговывал и вином. Пять человек пили сейчас у него: трое рабочих — по пути с работы — сидели у стойки, два типа, которых он прежде никогда не видал, играли на механическом бильярде, тут же выплачивая проигрыш вином.
— Что такое? — спросил один из рабочих.
— Дьявол! — сказал торговец. — Вы что, не видите?
Рабочие каждый день сидели у него в этот час; он протянул им газету и показал фотографию.
— Вы что, не узнаете его?
Рабочие переглянулись.
— Мы?
— Я — нет.
— Я его и не видел никогда.
— А вот я видал, — сказал торговец. — Я знаю, кто это. И знаю, где он живет.
— В самом деле? — сказали рабочие. Они расплатились и ушли.
Но от автоматического бильярда к стойке подошли те два типа.
— Кто он? — спросил первый.
— Где живет? — спросил второй.
— Вы ошиблись, — сказал торговец, — я не о нем говорил.
— Не о нем? — сказали те двое.
Трое рабочих, выйдя на улицу, разошлись, каждый направился к себе домой. Один, чтобы подняться к себе, вошел в дом, где жил Эн-2. С велосипедом на плече он взбежал на верхнюю галерею, поставил велосипед и сказал жене:
— Я сию минуту вернусь.
Эн-2, живший этажом ниже, курил последнюю сигарету из тех, что оставили ему Орацио и Метастазио. Вдруг он услышал стук в дверь,
— Войдите! — сказал он.
Он увидел вошедшего — робкого, смущенного: это был рабочий, которого он иногда встречал на лестнице с велосипедом на плече.
— Простите, — сказал рабочий. — Я не хотел вас беспокоить.
Эн-2 приподнялся на локтях.
— Вы меня не беспокоите. Прошу вас.
— Что с вами? Вы больны?
— Нет, просто слабость. Я как раз отдыхал.
— Может быть, грипп? Не вставайте! Вам бы надо укрыться.
— Еще укроюсь. Я вам зачем-нибудь нужен?
— Нет, нет, синьор. Я вас никогда не видел.
— Значит, вы искали кого-то другого?
— Нет. Я никого не ищу, ничего мне не нужно.
Низкорослый рабочий озирался по сторонам.
— Понимаю, — сказал Эн-2. — Вы просто зашли поболтать.
— Вот именно, — подхватил рабочий. — Простите, что я набрался смелости. Вы не сердитесь?
— Вы делаете мне честь.
— Нет, это вы делаете мне честь, синьор.
— Я был один, а вы пришли составить мне компанию. Присаживайтесь.
— Я не могу долго оставаться, — сказал рабочий и поглядел на Эн-2. — И вообще, разве можно здесь долго оставаться? Никак нельзя.
— Вам грозит опасность?
— Мне, синьор? Мне нет. И все-таки лучше здесь долго не оставаться. Вы можете ходить?
— Вы обо мне говорите?
— О вас? Я вас никогда не видел. Я говорю о торговце из табачной лавочки.
— Что на углу?
— Да, точно. Он не только торговец, он еще и болтун.
— Что же, поболтать все любят.
— Но не все болтают об одном и том же. А он болтает с газетой в руках.
— Как с газетой?
— Берет газету и говорит, что знает, кто это, и знает, где он живет.
— В самом деле? — переспросил Эн-2, ответив взглядом на пристальный взгляд рабочего. И добавил: — Но ведь он добрый человек, мухи не обидит.
Торговец побледнел.
— Не о нем? — сказали те двое. — Но ведь и мы не о нем говорим.
— Тогда в чем дело? — спросил торговец.
— Мы говорим о том, о ком ты говорил.
— А! — сказал торговец, почти смеясь. — Я ведь имел в виду ребус.
— Имел в виду «oremus»?[35]
— Ребус! Я сказал — ребус!
— А мы говорим «oremus».
— Как вы сказали? Что вы имели в виду?
Один из них вынул из кармашка на животе телефонный жетон.
— А вот мы тебе покажем.
Он пошел за стойку к телефону.
— Синьор, — сказал торговец.
— Что, опять ребус?
— Нет.
Они облокотились о стойку, один с одной стороны, другой с другой; один вытащил записную книжку и карандаш.
— Ну, давай. Кто он?
Холодный пот тек со лба у торговца. Он ответил на ухо тому, который записывал, и для этого тоже облокотился о стойку.
— А где живет?
Торговец ответил, а тот снова записал.
— А мне хоть что-то перепадет от награды? — спросил торговец.
— От награды? — Оба захохотали.
Тот, что был повыше, щелкнул его пальцем по подбородку снизу вверх.
— Милашка! — сказал он.
— А разве я не сказал вам? Ведь это я вам сказал!
— Брось его! — сказал второй. — Не знает он, что ли, что мы можем еще и арестовать его?
Когда рабочий ушел, Эн-2 заметил, что стало смеркаться.
Он уже видел это. Он видел, как солнце встает, подернутое дымкой, как оно разгоняет ее и висит в холодном воздухе, как целый день с холодного неба оно ласкает его комнату, понемногу перемещаясь по ней; он провел с ним весь день, погруженный в мысли, он вглядывался в его свет — далеко, до самых гор, он ждал, и теперь он снова увидел, как стало смеркаться.
Надо ли придавать значение болтовне торговца?
Что, если кто-нибудь слышал?
Что, если люди Черного Пса узнают, где найти того, кого они выслеживают? Что, если они придут и схватят его?
Разве он может поступать иначе? Уехать из Милана, не сидеть на месте, не ждать?
Ведь то, что он делал сейчас, и было для него самым простым выходом. Разве он может, что бы ни случилось, поступать иначе?
Наедине с воздухом, в котором больше не было солнца, он думал о земле и о людях, и ему казалось, что начался отдых: нет больше света, только сон. Ему казалось, что он ни в чем уже не нуждается, кроме отдыха. Он потянулся: два дня уже он не потягивался. Он думал о ночи: она наступала для того, чтобы он мог не думать больше.
Снова услышал он стук.
— Привет, командир.
Это снова был низкий голос Барки Тартаро.
— Привет. Что случилось?
Барка Тартаро покачал своей тяжелой круглой головой.
— Так не годится, командир.
— Не годится?
— Не годится.
— Что не годится?
— Что ты не уехал из Милана.
— Но у меня есть свои причины.
— Причины остаться, чтобы тебя убили?
— Остаться еще день-два. Я уеду с Орацио и Метастазио.
— Но они уедут только во вторник.
— А что, я не могу подождать до вторника?
