Эрвин Роммель, прославившийся благодаря своим успехам в Северной Африке, одним предложением выразил самую суть «блицкрига»: «Это искусство концентрации сил в одной точке, натиск и прорыв, окружение и укрепление флангов с обеих сторон и затем проникновение, подобное молнии, глубоко в тыл, прежде чем у врага найдется время отреагировать».
Для всех армий мира это была революционная идея. Большинство военачальников считали, что танки можно использовать только так, как они применялись в Первой мировой войне, — то есть в качестве поддержки пехоты, которая наносила удары по объектам противника, передвигаясь пешком. По этой причине лучшие танки союзников, вроде британской «Матильды», были тяжеловооруженными монстрами, которые хоть и обладали значительной огневой мощью и толстой броней, но при этом двигались вряд ли быстрее, чем обычный пехотинец на марше. С другой стороны, германские танки были «бегунами», имели более тонкую броню, но зато могли проходить около 25 миль в час, быстро прорываясь сквозь войсковые порядки противника с возможностью последующего рейда по оперативным тылам врага.
Поразительно, что союзные генералы, как и большинство немецких полководцев, не понимали обезоруживающей логики аргументов Гудериана. Он, например, привел такой пример: если одна сторона имеет 2100 танков и равномерно распределит их по трехсотмильному фронту для поддержки пехотных дивизий, то плотность машин будет семь единиц на милю, чего совершенно недостаточно для решительных действий, разве что только в боях местного значения. Если же у другой стороны имеется такое же количество танков, но все они сконцентрированы на направлении главного удара, то плотность бронированной колонны будет такой, сколько танков можно физически разместить на полях и дорогах данного сектора. С подобной концентрацией можно смело совершать прорыв. Средств противотанковой обороны у противника неминуемо окажется недостаточно для того, чтобы уничтожить всю атакующую бронетехнику; оставшиеся машины стремительно выйдут в тыл обороняющейся стороны, а при этом другие моторизованные силы последуют за танками, войдя в прорыв, чтобы закрепить успех. Это неминуемо нарушит равновесие главной линии обороны врага и развалит весь его фронт.
Тем не менее английские и французские военачальники настаивали на распределении большинства своих танков среди пехотных дивизий. Они заблуждались, полагая, что война должна вестись по всей вытянутой линии фронта, а генералы могут передвигать танки, чтобы блокировать любую точку, где несколько машин противника прорвут их оборону. Ретрограды не понимали эффективности концентрации большого количества танков для решительного прорыва в одной точке.
Революционный самолет, созданный немцами, поначалу не вызвал особого интереса. Речь идет о «Ю-87В» «штука» — пикирующем бомбардировщике с неубирающимися шасси, который нес 500-килограммовую бомбу и имел максимальную скорость всего лишь 395 километров в час. «Ю-87» устарел уже к 1940 году, однако «штука» (сокращение от Sturzkampfflugzeug, то есть «пикирующий боевой самолет»), разработанный для нанесения точечных ударов по полевым позициям противника, проявил себя в условиях войны неплохо, поскольку германские люфтваффе (военно-воздушные силы вермахта) быстро завоевали превосходство в воздухе благодаря отличному истребителю «Me-109».
«Ю-87» выполнял функции дальнобойной артиллерии и был достаточно эффективен. Этот самолет наводил ужас на солдат союзников благодаря точности бомбометания и еще потому, что немецкие пилоты снабдили «Ю-87» обычным свистком, который во время пикирования издавал пронзительный визг.
Руководство военно-воздушных сил союзников не видело необходимости в создании подобного самолета и сосредоточилось главным образом на бомбардировке по площадям, что оказалось гораздо менее эффективным, чем точечные удары на поле боя.
Когда германские танки прорывали вражеские линии, для огневой поддержки они могли использовать и свои собственные пушки, и пикировщики. Это стало новым способом получения оперативно-тактического преимущества, и союзники оказались не в состоянии противопоставить что-либо бешеному натиску немцев.
Глава 2
Кампания на Западе: 1940 год
Первоначальные цели, которых немцы хотели достичь на Западе, были поразительно скромными. Они даже не стремились к полной победе над Францией.
Как указывалось в директиве гитлеровской ставки (ОКХ) в октябре 1939 года армейскому командованию, задачей германских войск являлся разгром значительной части союзнических армий и захват территории Голландии, Бельгии и северной Франции, что должно обеспечить проведение «успешных воздушных и морских операций против Англии, а также создать широкую защитную зону для Рура» — немецкого индустриального района, расположенного к востоку от Голландии.
План этот несколько напоминал знаменитый «план Шлиффена» времен Первой мировой войны — а именно в том, что направление главного удара было направлено на Бельгию. В остальном же цели ОКХ были совершенно другими.
Граф Альфред фон Шлиффен намеревался одним махом разбить всю французскую армию. Его целью было обойти союзные силы с правого фланга, потом пройти на юго-запад к Парижу, а затем вернуться и нанести удар с тыла, то есть по всей вражеской армии, вытянувшейся вдоль франко-германской границы, после чего противник вынужден был бы капитулировать.
Сделать это в 1940 году было невозможно. В 1914-м Шлиффен рассчитывал на стратегическую внезапность. В сороковом же союзники предполагали, что немцы вторгнутся в Бельгию, потому что лобовая атака на французские приграничные укрепления была нереальна. В 1930-х годах Франция создала так называемую линию Мажино — систему мощных укреплений, состоящую из бетонных фортов, капониров, минных полей, крупнокалиберных орудий с пристрелянными площадями и т. д. Эту преграду лихой атакой взять было физически невозможно.
Союзники могли выдвинуть вперед значительные силы, чтобы встретить немцев в Бельгии, но это явилось бы неверным шагом. Разумнее было оставаться за ранее подготовленной линией обороны вдоль бельгийской границы или отойти к реке Сомма, на пятьдесят миль к югу, там сформировать мощную оборонительную линию, воспользоваться двойным превосходством союзнических армий в артиллерии и начать контратаку против открытого южного фланга немцев в тот момент, когда они начнут двигаться на запад. Во время такого маневра германских войск союзники могли нанести противнику сокрушительный удар. Даже если бы им это не удалось сделать, французы и англичане вполне успели бы создать мощную оборонительную линию и спокойно дожидаться атак со стороны немцев.
Однако французы понесли тяжелейшие потери в Первой мировой войне и не хотели, чтобы на их земле развернулись новые кровопролитные сражения. Кроме того, англичане и французы надеялись заручиться помощью голландской и бельгийской армий. С ними численность армии союзников сравнялась бы с количеством германских войск. Союзники предполагали использовать Диль, реку, которая протекает примерно в 15 милях к востоку от Брюсселя, в качестве основного оборонительного рубежа, передвинув свои мобильные войска на 40 миль дальше на восток, к реке Маас, чтобы замедлить продвижение немцев.
Руководство союзников проглядело уязвимые места этого плана. Для его исполнения требовалось, чтобы основные силы покинули уже выстроенные вдоль границы фортификационные сооружения и быстро выдвинулись к Дилю, а там уже создали из ничего новые оборонительные рубежи, причем всего лишь за два-три дня, которые предположительно могли оставаться в их распоряжении до подхода войск противника.
В ОКХ видели невыгодное положение союзников и надеялись, что германские войска смогут преодолеть оба водных рубежа мощным ударом с ходу. Но союзники, даже в случае своего поражения, все же могли бы отступить в район нижнего течения Соммы и сформировать фронт вдоль линии Мажино.
Вот почему Гитлер и ОКХ не ожидали полной победы на Западе. Гитлеровские военачальники не желали оказаться в том же безвыходном положении, в каком очутились немцы в результате осенних сражений 1914 года. Единственным плюсом в подобной ситуации явилась бы возможность использования побережья северной Франции, Бельгии и Голландии в качестве плацдарма для развертывания морской и воздушной войны против Англии.
Когда Эрих фон Манштейн узнал детали плана, он заявил, что преступно использовать германскую армию для достижения частных успехов, которые могут привести к снижению интенсивности боевых действий и, как следствие, к затяжной изнурительной войне, что для Германии неминуемо обернется поражением, поскольку союзники, контролируя морские коммуникации и имея в своем распоряжении огромные ресурсы своих колоний в Азии, Африке и Америке, имеют гораздо больше шансов выиграть такую войну.
