Он сначала медленно опустился на одно колено, затем на второе, но кошевой, знавший цену казачьей гордости, пощадил генерального писаря.
– Что перед товариществом сечевым на колени готов стать, от этого гонора твоего не убудет. Но я тебе так скажу: не ты перед нами на колени становиться должен, – натужно, астматически прохрипел он. – Это пусть враги наши стоят перед тобой и всеми нами на коленях!
– Спасибо, отец.
– Откройте ворота, – обратился атаман к тем, что дежурили у входа на Сечь. – Не видите разве? Казак Хмель с побратимами своими пришел к запорожскому товариществу нашему, прибиться желая!
Адъютант главнокомандующего встретил их у двери, пытливо осмотрел с ног до головы и, задержав осуждающий взгляд на полковнике Гяуре, задумчиво потер подбородок.
– Я понимаю: вы прямо с поля боя, господин полковник. Как понимаю и то, что принц ждет вас, тем не менее…
Гяур не дослушал адъютанта, резким жестом отстранил его, причем сделал это с таким безразличием, словно отклонил ветку куста, и спокойно вошел в мрачный, грубо сработанный из дикого камня дворец, прилепившийся к крепостной стене замка Шарлевиль, проложенной вдоль скалистого обрыва.
– Где принц де Конде? – спросил он первого попавшегося ему на глаза офицера-гонца, куда-то спешившего по коридору.
– Во внутреннем дворике, мсье, – на ходу ответил тот.
– В этой конюшне есть еще и внутренний двор?!
– Не советую так отзываться о ставке, мсье. Даже если вы прямо из боя.
Как ни странно, в этой «конюшне» действительно был небольшой внутренний двор, окаймленный мраморной галереей с небольшими ложами для зрителей. Одного взгляда на это строение было достаточно, чтобы понять, что когда-то двор использовался для театральных представлений, шутовских забав да пеших рыцарских турниров. Ну, еще, возможно, для дуэлей.
Похоже, что принц решил объединить все эти лицедейства воедино. Два офицера, облаченных в старинные рыцарские доспехи с решетчатыми забралами, сражались тяжелыми двуручными мечами. Но вот беда: офицеры оказались слишком хлипкого телосложения. После пятиминутного поединка их привыкшие к легким шпажкам руки уже едва удерживали основательно поржавевшее оружие предков, а техника боя больше напоминала петушиную схватку, при которой рыцари чаще сталкивались кирасами, грудь в грудь, чем рубились мечами.
– Тот, что сидит рядом с принцем, – успел шепнуть прорвавшийся вслед за Гяуром капитан де Пловермель, – и есть принц Ян-Казимир.
Гяур небрежно скользнул взглядом по исхудавшему лицу, козлиной бородке принца Вазы, и вновь перевел взгляд на сражавшихся.
– Это шуты или воины? – властно спросил он, не желая ждать, пока его заметят.
Принц де Конде медленно повернулся к нему лицом и свирепо уставился на человека, осмелившегося столь дерзко оценивать достоинства выпущенных им на арену гладиаторов. Но, узнав Гяура, благоразумно решил вначале изрядно отпить из серебряного кубка, потом наполнить еще один, для полковника, и лишь затем проворчал:
– Желаете сразиться?
Бойцы восприняли появление князя как спасение от позора. Опустив мечи, они приподняли забрала и, униженно истекая потом, дышали так натужно, словно только что вырвались из гущи кровопролитного сражения. При этом они стояли, почти опираясь друг на друга плечами, ибо никакой особой вражды между ними эта схватка не породила.
– С вами? – спокойно спросил Гяур.
Принц де Конде замер с двумя кубками в руках. Лицо его вытянулось и побледнело. Поняв, что произошло что-то не то, к чему стремился хозяин ставки, его гость Ян-Казимир метнул взгляд на Гяура, на главнокомандующего и тоже поднялся из-за стола. Он отлично понимал, что своим предложением принц де Конде загнал себя в угол. Теперь ему не оставалось ничего иного, как принять предложение полковника или же продемонстрировать перед всеми присутствующими свою, деликатно выражаясь, нерешительность.
– Вы с ума сошли, полковник! – прошипел капитан де Пловермель. – Сражаться с принцем?! Да вам не дадут выйти из этого замка.
– После него я сражусь с вами, – обронил Гяур, не глядя на капитана. Однако достаточно громко для того, чтобы сидевшие неподалеку принцы, французский и польский, отчетливо могли слышать его.
– Мы здесь с принцем де Конде испытывали вооружение предков, – неожиданно рассмеялся Ян-Казимир. – Их сатанинские мечи и облачение показались нам довольно неуклюжими, вот и решили посмотреть, какими они будут восприниматься в схватке. Главнокомандующий действительно предположил, что, может быть, вы тоже желаете испытать тяжесть одного из этих мечей. Но речь шла не о схватке. – Он умоляюще взглянул сначала на Гяура, затем на принца де Конде. – «Некстати все это, господа, ох как некстати!» – предупреждал этот взгляд.
– Ах, вы всего лишь намерены были испытать тяжесть мечей? – отлично понял его Гяур. – Я-то думал, что меня решили превратить в гладиатора, сражающегося на потеху гостям и домочадцам.
Он подошел к ближайшему из воинов, выхватил у него из рук меч и, подняв его одной рукой, несколько минут выделывал такие пируэты, словно отбивался от целой стаи наседавших на него врагов. Первыми же движениями он разогнал только что сражавшихся солдат по разным уголкам дворика, и те даже не помышляли высунуться из-за колонн. Они, как и принцы, были потрясены легкостью, с которой Гяур орудовал этим страшным оружием. Откуда им было знать, что первые уроки фехтования боевым оружием Одар-Гяур получал именно на таких, двуручных мечах. И получал он эти уроки еще в четырнадцать лет.
Когда разминка была окончена, князь занес меч так, как обычно заносят для метания копье, и с невероятной силой метнул его в деревянный обвод галереи. Оружие с треском проломило толстую старую доску почти над головой принца де Конде, несколько раз качнулось в ней, приподнимая своей тяжестью всю обивку, и рухнуло на землю.
– Ну вот, а вы говорите, что оружие слишком тяжело и неуклюже, – воинственно улыбнулся наследник великокняжеского престола Острова Русов, завершая свой «выход на арену». – По-моему, очень даже удобная вещь. В случае надобности можно метать, как нож, копье или легкий македонский дротик.
Принц де Конде все еще стоял с кубком в руке и казался каменной статуей. Он отлично понимал, к чему клонит Гяур, но никак не мог решить, как же ему вести себя в этой ситуации. Не зря же о его солдатской грубоватости и неповоротливости при французском дворе ходили легенды. Он действительно растерялся, но именно его медлительность позволила Яну-Казимиру хоть как-то сгладить остроту противостояния двух рыцарей.
– Что вы застыли, как изваяния? – наконец обрел дар речи де Конце, обращаясь к солдатам, выступавшим в роли гладиаторов. – Унесите эту ржавчину, – кивнул он в сторону лежащего рядом с ним меча, – и сами тоже убирайтесь вон.
Несостоявшиеся гладиаторы вдвоем метнулись к мечу и вскоре исчезли в переходе, ведущем в другой, еще более тесный дворик, очерченный стенами четырех башен.
– Садитесь, полковник Гяур, – обратился принц теперь уже к своему гостю. – А вы, капитан, свободны. Вы не так поняли меня, князь. Я вовсе не собирался превращать вас в потешного фехтовальщика, а, зная о вашей силе и выносливости, намеревался увидеть то, что вы, собственно, уже продемонстрировали.
– В свою очередь, примите и мои извинения. Как видите, я прямо из боя, причем очень тяжелого, – примирительно развел руками Гяур, оглядывая свое изжеванное, а местами изорванное в клочья платье. И принц обязан был воспринять это замечание как сдержанную попытку оправдания.
– Одежду вам сейчас подберут. Камердинер, мундир полковнику. Переройте все наши запасы, но чтобы по росту. Прошу к столу. У нас есть о чем поговорить.
Пока Гяур приближался к своему креслу, принц осматривал его могучую фигуру с нескрываемой завистью. Еще недавно вся интересовавшаяся военными делами Франция говорила о нем – «французский Македонский», «юный Ганнибал», «первый рыцарь Парижа»… Молва и газетчики на высокопарные слова и несравненные сравнения не скупились – во Франции это умеют.
Теперь же легендой становились Гяур, Сирко, украинские казаки, не только сумевшие взять штурмом Дюнкерк, несколько других городов и укреплений, но и показавшие французам, как, очевидно, и испанцам, совершенно иную войну, о которой они не имели раньше ни малейшего представления. Удивительное бесстрашие, презрение к смерти, азиатская военная хитрость, необычные по своему замыслу рейды и операции в тылу врага… Такое не могло оставаться незамеченным. Но больше всех говорили, естественно, о полковнике Гяуре. Будь князь французом, он уже наверняка стал бы национальным героем.
– Где вас обнаружил капитан Пловермель?
Гяур в нескольких словах рассказал все, что только можно было рассказать о последней операции против испанцев. Обо всем, что поддавалось словесному описанию.
