Александр Александрович отвернулся, долго глядел куда-то в сторону, опустился на локоть, протянул к бутылке руку:
– Вам налить?
– Мне хватит. Пейте сами, – Линда очистила колбасу, пододвинула к нему ближе.
– Вы слышали о Шахтинском процессе?… Хотя вам трудно понять его чудовищную суть для русской технической интеллигенции.
– Почему же?
Но «Павлин» не отреагировал на вопрос:
– Еще до начала процесса отец как человек дальновидный понял, что ему не миновать участи «врага народа». И он подумал не о себе, а обо мне. С мамой у него были натянутые отношения, я догадывался, она любила другого человека – из пролетарской семьи, друга «луганского слесаря» Клима Ворошилова. Как-то отец и мать заперлись в своей комнате и долго разговаривали. На другой день мать объявила, что будет лучше, если я и она переедем из Юзовки в Луганск. Она получила развод, тогда это было просто, а через неделю вышла замуж за любимого человека. Он занимал пост председателя горисполкома, носил орден Красного Знамени за оборону Царицына, усыновил меня. С тех пор я стал носить его имя и отчество… А родной отец вскоре повесился. Его имя упоминалось в Шахтинском деле, но вскользь. Видно, тогда еще придерживались старой заповеди: «Мертвые сраму не имут».
Александр Александрович сорвал травинку, уже испустившую жизненный сок, пожевал. Солнце, поднявшись над лесом, просвечивало сквозь сосны, бросая к земле искристые радужные столбы. Вспорхнул белобокий дятел с алым брюшком, застучал по стволу, деловито выбирая личинок. Линда проговорила капризно:
– Я слушаю вас, слушаю…
У него пропала охота рассказывать. Закончил сухо:
– После школы меня отправили в Москву. Здесь поступил в военно-техническое училище, потом учился в инженерной академии… Вот и все.
«Но как же ты сошелся с Пикенброком, стал его агентом? Ведь и Юстин об этом не знает», – подумала она. Однако вопрос насторожил бы «Павлина». О таких вещах распространяться не принято. Он и так рассказал о своей жизни достаточно откровенно. Линда прикоснулась ладонью к его холодной руке, произнесла негромко:
– Спасибо.
Александр Александрович взглянул на нее печально и покорно:
– Я могу надеяться на дружбу?
– Это будет зависеть от вас.
– Вы подразумеваете наше… сотрудничество?
– В том числе.
– Понятно, – он опустил голову.
Линда, как бы спохватившись, начала собирать закуску:
– Мы же забыли о грибах!
В этот день они возвращались домой с полными корзинами. Стояло «бабье лето». По ночам проходили тихие дожди, а днем солнце прогревало землю, становилось жарко. Подберезовики, опята, даже боровики, как бы вспомнив о лете, обильно лезли из хвойной прели.
Юстин собирать грибы не умел да и времени у него не было. На платформе у старухи с внуком, которую видел утром, он купил полкорзины белых, один к одному, моховиков и тоже приехал с трофеем.
– Сдается, «Павлину» доверять можно, – сказала Линда, когда они поднимались по лестнице к себе на квартиру.
– Представь, я слышал часть его монолога. У вас, женщин, поразительное чутье на правду.
Через неделю Линда поехала на встречу с такими же мерами предосторожности, как и в первый раз. Услышав намек, что «Павлин» в Востряково не был, а везет материалы с собой, она приказала ему ехать первым и сойти в Очаково. Когда они встретились там на платформе, он обиженно проговорил:
– Вы не доверяете мне?
– У вас говорят: береженого Бог бережет, – ответила Линда, принимая от него толстую тетрадь.
В этот день он сам запасся водкой и едой.
– Вы много пьете?
– Только по воскресеньям да и то не всегда. Вы же видите, я совсем не пьянею, – успокоил он.
За полдня они сделали большой крюк и очутились да той же самой лужайке в лесу недалеко от Востряково.
– Пойдите и получите гостинец, – сказала Линда, Юстин накануне там спрятал пакет.
Александр Александрович подошел к сосне с двумя стволами, разгреб хвою и листья, вытащил сверток в промасленной бумаге, увидел пачку радужных тридцаток – три тысячи рублей. Линда подала свой блокнот:
– Маленькая формальность. Пишите: я такой-то получил от Раи Золотцевой сумму прописью и подпись.
Расписываясь, «Павлин» проговорил:
– Впредь не расходуйтесь. Буду нуждаться, попрошу сам.
Линде не терпелось узнать, какую информацию дал «Павлин» в этот раз. Дома, наскоро перекусив, Юстин той же жидкостью во флаконе из-под валерьянки проявил написанное. Убористый текст заполнял всю тетрадь. Уже с первых страниц они поняли, что в их руках оказался материал, которому не было цепы. Агент писал по-русски, чтобы не ошибиться в специфических терминах. Он сообщал о предварительных результатах выполнения плана народного хозяйства за 1940 год, о росте темпов промышленного производства, о 33-процентном по сравнению с прошлым годом приросте продукции оборонной промышленности, озабоченности советских хозяйственников из-за крайне недостаточного развития производства вольфрама, молибдена, олова и кобальта, отставания в добыче нефти, крушений на железнодорожных путях. В отдельной подглавке «Павлин» указывал на срыв поставок бронебойно-трассируюцих снарядов, ссылаясь на письмо заместителя наркома обороны маршала Кулика Сталину. Он же докладывал об усилении военной пропаганды, цитируя письмо начальника Главного управления политической пропаганды Красной армии Запорожца: «…При разъяснении внешней политики Советского правительства многие пропагандисты и органы печати исходят из упрощенного тезиса о том, что мы сильны, капиталисты побоятся на нас напасть, сами же мы нападать ни на кого не собираемся. Замалчивается леннинско-сталинский тезис о неизбежности войн между Советским Союзом и капиталистическими странами, о том, что такие войны и более жестокие, чем предыдущие, неизбежны…»
Теперь надо было все записи перевести на немецкий, зашифровать и переслать Пикенброку. Располагая относительно свободным временем, не ходя на службу, они затратили на эту, в общем-то, техническую работу три дня. Как, когда сумел выполнить такой объемный труд «Павлин»?
– Очевидно, у него колоссальная работоспособность, – решил Юстин, сжигая тетрадь в газовой колонке ванны.
В очередном задании он поставил еще ряд вопросов, попросил уточнить некоторые детали. Иногда Линда сама ездила на встречи, иногда пользовалась «почтовым ящиком» в Востряково, а потом и другим – в самом городе рядом с отцовскими банями.
Через два месяца, уже зимой, «Павлин» передал исчерпывающую информацию о танке Т-34. Ее Юстин Пикенброку не послал. Следовало отработать должок Фердинанду Порше.
В начале мая 1941 года Юстин подучил от Хаусхофера пространное письмо. Карл благодарил за активное сотрудничество, поскольку Юстин помимо разведывательной работы успевал давать обзоры положения в России почти в каждый номер «Цейтшрифт фюр геополитик». Далее он намекал, что времена меняются, дельных сотрудников в Берлнне мало, неплохо, если бы Юстин согласился занять официальный пост заместителя главного редактора.
Юстин понял: пора уезжать. Линда занялась сборами. Когда был упакован багаж, она встретилась с «Павлином», взяла свежую информацию, проинструктировала его на будущее.
– Когда понадобитесь, мы найдем вас сами, – проговорила Линда торопливо.
– Если война, меня могут направить на фронт, – он уже чувствовал, что с Линдой расстается надолго, возможно, навсегда.
– Оставьте адрес на квартире и в ваших «почтовых ящиках», – она протянула ему руку и добавила чуть теплей – Не оставляйте надежду, дорогой Александр Александрович. Ждите нас.
На другой день после приезда в Берлин Юстин появился в редакции. Шефа там не оказалось. Хаусхофер прихварывал и просил прийти на квартиру.
Одетый в махровый до пят халат, генерал сидел в просторном кресле, безвольно выбросив длинные руки на подлокотники. Под глазами набрякли синие мешки. Только что ушел доктор, его старый друг. Что он мог посоветовать? От прогрессирующей старости нет лекарств. Строгая диета, больше свежей растительной пищи, меньше волнений… Юстина он усадил напротив себя в такое же древнее кресло, обитое красной баварской кожей, приказал служанке принести кофе.
– Вы поняли, почему я столь поспешно отозвал вас из России? – спросил Карл.
– В Москве догадался, а когда переехал границу, убедился доподлинно.
– Неужели так заметны наши приготовления?
– Все станции польского губернаторства забиты войсками и техникой. Это достаточно понятно.
– Как вы расцениваете внутреннее состояние России?
– К ней нельзя подходить однозначно. Вы же сами, генерал, учили меня отыскивать взаимосвязи между событиями, скрытую логику исторического процесса. Пусть не покажется вам парадоксальным, но я наградил бы Сталина Железным крестом за то, что он уничтожил в России все здоровые силы, способные вступить в противоборство с Германией. Он истребил активную часть крестьянства. Изуверские лозунги сплошной коллективизации и уничтожение кулака как класса обрекли миллионы людей на смерть от голода. В самом урожайном тридцать третьем году погибло больше, чем умерло от голода в Поволжье после Гражданской войны. Он сослал в тюрьмы, ссылку, рудники сотни тысяч людей технической и творческой квалификации, расстрелял почти всех командиров Красной армии от маршалов до полковников.
