Надя продолжала вырываться из цепких лап солдата. Но немец был сильнее.
— Барышня… Барышня, — прижимал он девушку к стене, задыхаясь.
Надя плюнула ему в лицо. Солдат зло отшвырнул ее. Она упала на что-то твердое, вскрикнула.
Солдат, громко ругаясь, открыл дверь на улицу. Вышли из комнаты и его товарищи. Они тут же, на пороге, справили свои нужды.
Надя с отвращением закрыла лицо руками.
Солдаты со смехом прошли мимо женщин в комнату, повалились кто где смог и сразу захрапели.
Ночь казалась бесконечной. Сестры не сомкнули глаз, прислушиваясь к каждому шороху.
Утром гитлеровцы не спеша покинули дом. Ефрейтор криво усмехнулся:
— В следующую встречу согласишься, а?
В дверях он еще раз нахально подмигнул хозяйке мутными, пьяными глазами.
Лица женщин были бледны. И хотя теперь сестры почувствовали облегчение, в глазах их все еще затаился страх.
Едва затихли шаги немцев, хозяйка закрылась на замок.
В комнате было грязно, все разбросано. Будто здесь ночевали не люди.
Пока хозяйка убирала дом, губы ее не переставали шептать:
— Бандиты… Свиньи.
Несмотря на то, что в комнате был наведен порядок, женщины завтракали в передней. Володя продолжал прижиматься к матери, испуганно косясь на дверь.
Надя решила навестить своих подружек. Надела на себя все старое.
— Куда ты? Не ходи, — пробовала отговорить сестра.
— Ничего не случится, не бойся.
Когда Надя ушла, хозяйка плотно закрыла калитку, постояла, прислушиваясь к шуму на улице, и направилась к сараю.
Али недавно проснулся и, вероятно, ничего не знал. Он вежливо поздоровался.
— Как спалось? — поинтересовалась хозяйка.
Али, довольный, улыбнулся:
— Очень хорошо. Сейчас проснулся. Сон — наслаждение. Видел интересные сны…
Женщина сходила в комнату и вернулась с тарелкой жареной картошки и куском хлеба.
Али тщательно вымыл лицо, руки, уселся на корточки и позавтракал.
Хозяйка, нагнувшись, таинственным и печальным голосом начала рассказывать о ночном происшествии. Али, уже много повидавший, слушал этот рассказ, покачивая головой.
— Пришел враг, пришла напасть, — произнес он. — . Немец говорит: или подчинись — или умри. Проклятый, черный враг. Хозяйка, большой рахмат тебе. Но может быть, сегодня ночью уйти мне?
— Куда? Если хочешь попасть в руки фашистов —. иди. Для меня будет меньше забот и страха.
Али задал вопрос ради приличия, чтобы узнать отношение хозяев к себе.
— Вот уедут из деревни эти ироды, — продолжала хозяйка, — тогда и ты пойдешь искать своих.
Приложив руку к груди, Али поблагодарил хозяйку:
— Большой рахмат. Большой…
Фронтовые медсестры, несмотря на трудности и тревоги, всегда проявляли искреннюю заботу о раненых. Пожалуй, больше, чем дома о своих родных. Среди медсестер было много таких, которых и пуля не брала. Скромность этих отважных девушек, одетых по-солдатски, просто удивляла. Они никогда не говорили о своих славных делах.
Рашид сидел на гладком пне недавно спиленного дерева. Один из друзей Бектемира, он жил когда-то в соседней деревне, а сейчас служил с ним в одном полку, но в другом батальоне.
Рашид прислушался. Иногда вдали раздавался артиллерийский гул, будто кто-то ногой пинал большую пустую корчагу. Когда мимо проносили раненых, он внимательно оглядывал их.
"Что с моими земляками? — думал Рашид. — Живы ли? Придется ли увидеть?"
Мысли Рашида были прерваны появлением медсестры. Эта девушка, Ксения Орлова, успела уже прославиться.
Вчера ее наградили орденом Красной Звезды, а совсем недавно во фронтовой газете был ее портрет.
Девушка остановилась и, сдвинув брови, взглянула на бойца. Высокая, с огненно-рыжими волосами, с реденькими, похожими на крупинки золота веснушками, которые придавали миловидность ее невинному лицу, она выделялась среди подруг. Много в ней было озорства и настоящей отваги.
— Ты свободна? — спросил Рашид с видом старого знакомого.
— Как? Разве на фронте достаточно времени? Что тебе нужно, скажи? — улыбнулась Ксения. — Только если это касается дела.
— Хочу поговорить. Очень скучно… — откровенно признался Рашид.
— Нет, спасибо. Разговоры будут после войны, мой черноглазый друг!
— Постой, ты не понимаешь шуток! Напиши, пожалуйста, мне письмо. Правая рука не работает. Вот! — показал на руку Рашид.
— Это другое дело. Письмо — тоже оружие бойца. Серьезное оружие. Давай, давай. Сейчас я достану листок бумаги.
Вскоре она вернулась и, усевшись на пень, приготовилась писать.
— Та-а-к. Ты откуда? Когда ранен был? Скажи, кому мы будем писать. Жене твоей? Или любимой девушке? Надо написать такое красивое письмо, чтобы всегда носила на своей груди, чтобы читала каждый день… Верно?
— Жены нет, пиши, анаджан! — покосился Рашид на Ксению, пытаясь угадать, какое впечатление произведут эти слова на жизнерадостную девушку.
— А ты любил? Не скрывай, знаю вас, мужчин…
— Люблю, — ответил Рашид, мечтательно прищурив глаза. — Очень люблю.
— Хорошо! Любить надо. Жизнь без любви, как бы тебе сказать, похожа на цветок без запаха, на день без солнца. Твоя любимая — красивая девушка? Она тоже черноглазая? Я скажу прямо: мне нравятся черноглазые.
Но глаза у моего Саши голубые. Только такие прекрасные, такие чистые, такие пламенные, словно южное небо… Но он тоже далеко, очень далеко, он тоже воюет, но не на земле, на море он… — В глазах Ксении на мгновение мелькнула тень печали. — Ну, ладно. Говори, что писать. У меня нет времени.
— Дорогой анаджан салям. Сестре Хакиме салям, — степенно начал Рашид. — Сестричке Наиме салям. Любимому брату Хашимджану и невестке Шарафатхон привет…
Девушка, успев все записать, положила листок на колени и посмотрела на бойца: дальше что?
— Дяде Халмату салям. Председателю колхоза Махмудову салям, — продолжал Рашид.
— Что это за письмо? — засмеялась Ксения, — Опиши свою жизнь, свое положение… Нет! Письма не так пишут!
Рашид словно не слышал ее слов, тихо продолжал:
— Самандару-ака (этот человек-колхозный бригадир) салям. Еще зятю Кари салям, еще…
Ксения, стукнув карандашом по колену, нетерпеливо прикрикнула:
— Ух, товарищ боец, в жизни не писала такого письма. Подумай, ведь ты перечислил всех людей своего кишлака.
Рашид серьезно ответил:
— Не всех, много людей в кишлаке. Это самые родные…
— О себе сообщи.
— Письмо — глаза и уши. Грамотный человек прочитает — увидит свое имя, неграмотный — услышит. Салям, наш привет, дороже подарка. Пиши: другу Кадырджану салям. Этот человек — чайханщик. Когда ни придешь, крепкий зеленый чай готов. За словом в карман не лезет. Пиши: звеньевому Садыкджану салям.
Ксения решительно возразила: — Хватит, хватит! У меня нет больше бумаги. Посмотри, целая страница с одними салямами.
— Барышня, прибавь Садыка. Ладно, уж это будет последний. Если хочешь знать, этот человек — первый в кишлаке. Дал по девяносто центнеров хлопка с гектара. Понимаешь, по девяносто?! Как же ему не передать привет с фронта?
Девушка, кивнув головой, нехотя написала и это имя. Потом, внимательно посмотрев на бойца, спросила:
— Да. Постой, почему ты не передал привет любимой девушке? Как ее имя? Самый горячий, самый сердечный привет прежде всего должен быть для нее. Что, ты ее забыл? Она, бедняжка, наверное, всем сердцем, всеми мыслями с тобой. А ты… Нельзя так.
— В этом письме не должно быть ее имени. Нехорошо, — смутился Рашид.
Ксения удивленно подняла брови.
— Почему? Поссорились вы?
— Нет, у нас такой закон, — серьезно ответил Рашид. — Это общее письмо. Будет по рукам ходить. Если будет написано имя девушки, обидятся ее родители, обидится она сама.
— Ничего не понимаю, какие-то дикие обычаи.
— Стыдно будет, понимаешь? Стыдно! — улыбаясь, пояснил Рашид. — Ладно, пиши: я, слава богу, жив-здоров. Желаю, чтобы и вы были здоровы. Мы на войне. Не знаю названия местечка, где мы стоим… Кругом сосновые леса. Одеты мы тепло. Кормят неплохо. Настроение хорошее. Очень истосковался по вас. Пока не пишите письмо, потому что неточный адрес. Ваш сын Рашид.
— А разве не напишешь о своем ранении?
Рашид взглянул на перевязанную руку, подумал и нерешительно сказал:
— Не хочется в теплую страну посылать холодную весть.
— Верно. Не нужно тревожить их.
Девушка сложила письмо треугольником, написала адрес и поднялась. Положила руку на плечо бойца, попрощалась:
— До свидания, товарищ из Узбекистана. Я сама отправлю письмо.
— Очень хорошо. Спасибо, сестра, — согласился Рашид.
Девушка торопливо, не оглядываясь, пошла по узкой тропинке и вскоре скрылась за деревьями.
