— Не скрою, мне не хотелось бы с вами расставаться, но меня ждет другой женский полк — дневных пикирующих бомбардировщиков, который готовится к отлету на фронт. Я назначена командиром этого полка. Вам, товарищи, предстоят большие дела! Держите высоко знамя своего полка, докажите, что умеете защищать Родину наравне с мужчинами, наравне с вашими братьями! Желаю вам боевой удачи!
На своего кумира девушки смотрели как всегда, с восторгом, и в мыслях была даже растерянность: «Сможем ли мы без нее?»
Раскову провожали до самолета. На прощанье она обняла Бершанскую, что-то ласково шепнула ей на ухо. Встала на крыло, энергично помахала рукой. Ей долго смотрели вслед, не расходились, пока ПО-2 был еще виден в небе. Не думали мы, что видим ее в последний раз…
Фашисты рвались к Дону — последней водной преграде на пути к Сталинграду и Кавказу. Ожесточенные бои шли в южной части Донецкого бассейна, на реке Миус, на подступах к Таганрогу. Вражеские дивизии устремились к переправе через Дон у станиц Константиновская, Раздорская, Мелеховская. Задача армии, в состав которой вошел полк, состояла в том, чтобы как можно дольше задержать фашистские войска, не дать им переправиться на левый берег Дона, обеспечить планомерный отход советских соединений на новые оборонительные рубежи.
— Прежде чем начинать ночные вылеты, нам нужно как следует узнать район боевых действий, — сказала Бершанская летчицам и штурманам, собравшимся в столовой поселка. — Необходимо тщательно изучить карту. Читать карту нужно уметь на память, уметь воспроизвести в уме весь район, все, что на ней есть: горы, возвышенности, реки, озера, населенные пункты, шоссейные и железные дороги, станции. Запомните все до мелочей, до мельчайших подробностей. Вам предстоит запомнить оперативные данные о переднем крае, запомнить пароль своего приводного маяка на данную ночь, то есть сколько оборотов и в какие промежутки времени он будет давать, чтобы не спутать его с другими маяками, расположенными в районе действия дивизии. Припомните снова технику бомбометания, потренируйтесь в расчетах, проверьте оборудование пилотской и штурманской кабин, бомбосбрасыватели. Готовиться будем серьезно. Видимо, завтра или послезавтра из дивизии прилетят опытные летчики, с которыми каждая из вас слетает за линию фронта, чтобы иметь представление о противнике.
Летчицы и штурманы уселись парами рассматривать и запоминать карты района боев. Техники и прибористы тихо копошились в машинах, зато шумели вооруженцы. Маленькие девчушки тренировались в подтягивании и подвешивании тяжеленных фугасных бомб, покрикивали друг на друга, упрекая в медлительности, громко вскрикивали, когда бомба оказывалась в критической позиции, угрожая шлепнуться на землю.
Опытные летчики из дивизии прибыли на другой день. Они оказались совсем молодыми парнями, но уже с орденами и медалями, что в значительной степени защитило их от девичьего ехидства. На первых порах они разговаривали с «птичками небесными» снисходительно, грубовато, но быстро позабыли о своем «превосходстве» и стали добросовестно учить новых коллег всему, что умели и знали сами. Вместе с ними девушки летали по маршрутам, приучались распознавать с воздуха укрепленные пункты противника, его огневые точки. Осваивали полеты в свете прожекторов, приемы выхода из лучей, из-под «зенитного обстрела».
Наступила очередь Жени Рудневой лететь к линии фронта. Как обычно, она забралась в свою штурманскую кабину, но впереди на этот раз сидела не ее Женечка, а незнакомый летчик. Ночь была светлая, лунная, и различить наземные объекты не составляло труда.
Летчик попался словоохотливый и, видимо, добродушный. Он занимал Женю рассказами о своей жизни на фронте, весело сообщил, как его дважды сбивали.
— Чувствуешь, какой боковик задул? Давай, штурман, учитывай-рассчитывай, — крикнул он в переговорную трубку. — А вот и линия. Прожигай землю взглядом и не дрейфь.
Внизу видна была черная линия траншей. Та же земля, наша советская земля, а хозяйничают на ней враги. Сильно пахнет гарью. «Вот и фронт, вот я и на фронте. Фронтовичка! Притаились, проклятые».
— Ну, как картина? Станцию различаешь — мы ее долбанули тут на днях, да, видать, еще придется. «Эх, раз, еще раз, еще много, много раз…»
«Этим уж теперь займемся мы», — подумала Женя. Летчик словно угадал ее мысли:
— Теперь это будет ваша работенка. Не знаю только, справитесь ли — все-таки бабы как-никак.
Женю его замечание неприятно резануло, но она никогда не могла ответить резко кому бы то ни было, даже если это было оправдано.
— Какая самонадеянность, — сказала она негромко; за шумом мотора летчик ее слов не расслышал. Весь обратный путь Женя молчала и думала, как неприятно встречать нетактичных людей, а еще хуже то, что сами эти люди о своей нетактичности не подозревают.
Перед началом боевых вылетов в полку прошло партийно-комсомольское собрание. Оно запомнилось всем особой торжественностью и значительностью. Выступали коротко, но убежденно и даже запальчиво. Это, наверное, потому, что на собрании присутствовал командир дивизии полковник Попов.
— Все, наверное, почувствовали на себе, с каким недоверием относятся к нам в дивизии, — сказала Женя Руднева. — Мы во что бы то ни стало должны, просто обязаны опровергнуть это мнение. Ни слез, ни «охов», ни «ахов» от нас здесь не дождутся.
— Правильно! — закричали с мест.
В резолюции записали:
«Партийно-комсомольское собрание требует от коммунистов и комсомольцев своей самоотверженной работой добиться того, чтобы полк стал одним из лучших на Южном фронте».
Услышав текст этой резолюции, командир дивизии усмехнулся, изумленно мотнул головой:
— Ничего себе! Ну, а вообще-то так и надо.
12 июня 1942 года полку в первый раз предстояло показать, на что он способен…
Ночь без луны, без ветра, только звезды разнообразят темень. В природе тишина, тихо на аэродроме. Три машины заправлены еще днем, засветло подвешены бомбы. Женя Руднева стоит на летном поле среди подруг, ждет, когда выйдут с КП комдив, комполка, комиссар, комэски. Время от времени она поглядывает на небо, узнает знакомые созвездия, но они ее сейчас не занимают. Около темных самолетов помигивают, как сказочные болотные огоньки, карманные фонарики неутомимых техников. Полк ждет — предстоит первый боевой вылет.
На поле появляются командиры.
Бершанская летит первой, с ней штурман полка Софья Бурзаева.
— Прежде чем посылать на задание своих людей, я должна слетать за линию фронта сама, — сказала Евдокия Давыдовна, когда пришел приказ из дивизии.
Следом поднимутся в воздух еще два экипажа, командиры эскадрилий Серафима Амосова и Любовь Ольховская, с ними штурманы Лариса Розанова и Вера Тарасова. Пока только три самолета.
В темноте заметны лишь силуэты, по росту, по манерам можно догадаться, кто есть кто. Один силуэт, высокий, прямой, протягивает руку другому, поменьше. Слышен мужской голос:
— Ну что ж, товарищ Бершанская, желаю вам удачно открыть боевой счет полка. Желаю самого большого успеха.
— Спасибо, товарищ полковник.
— Ждем, будем очень ждать.
Силуэт Бершанской стал неразличим.
— Контакт!
— Есть контакт!
Трах-трах-трах. Два, три раза повернулся винт и закружился вовсю — ясно по звуку. Стронулась большая тень, сверкнул бортовой огонек, подрагивая, подпрыгивая, самолет двинулся, и уже ровный шум мотора слышен сверху.
С интервалами в пять минут вылетели комэски.
— А мы завтра, — шепнула Женя Крутова своему штурману и обняла ее за плечи. — Волнуешься?
— Да, за сутки вперед.
Молча стоявшие девушки постепенно разговорились, кое-кто прилег на траву.
— Ну, что, полуночницы, спать хочется?
— Запомни, мы «ночники» — можем летать всю ночь. Комдив услышит, решит, что только полночи можем работать. Опять нам минус.
— Виновата, исправлюсь, товарищ командир.
Полковник Попов ходит по полю взад и вперед, заложив руки за спину. Чувствуется: все происходящее для него необычно. Этих девчонок ему, честно говоря, порою становится жалко. Кажется, что вышли все сроки, и он то и дело поглядывает на светящийся циферблат часов.
Женя сидела на траве, вслушивалась в далекие звуки, пытаясь различить характерный рокот мотора ПО-2.
«Какая теплая ночь. Где-то в Москве мои. Как все это странно: среди ночи, далеко от дома, в двадцати километрах от фронта я сижу без мамы и без папы и дожидаюсь своего командира. Это я, которая по ночам спала, как сурок».
— Летит! — прозвучало радостно. Кто-то, у кого слух самый совершенный, услышал самолет первым. Разговоры прекратились. А шум все нарастал, приближался и вдруг сделался глуше.
— Пошла на посадку.
Дробно застучали шасси на сухой земле, обороты винта стали реже. Постреливая отработавшими газами, к линии предварительного старта медленно подрулил первый самолет.
