— Внимание! Нинок. Пересекли проселок, подходим.
Теперь до цели — шахта, где разместился фашистский штаб, — осталось три минуты. Это хорошо, что близко — у Нины устали руки. Вести самолет нелегко, так как вся тяжесть бомб передается на руль. Но в то же время «близко» означает, что вот-вот встанут в небе светлые столбы, начнут раскачиваться, потом ударят по самолету, и тут же начнется обстрел.
Они еще не дошли до цели, когда впереди вспыхнула ярко-белая точка и начали бить зенитки.
— Вера повесила САБ, видишь?
— Вижу, Ниночка. Держи курс на цель.
На земле взметнулось пламя, еще и еще раз… Передний экипаж отбомбился.
Осталась минута… Женя облизала губы — хочется пить и чуточку дрожат руки. Приготовила одну светящуюся бомбу, остальные сложила рядом, чтобы не мешали.
— Ну, держись, — произнесла Нина возбужденно. — Сейчас начнут нас искать.
— Боевой курс! — голос у Жени осекся, она откашлялась.
На земле услышали шум их мотора, начался обстрел. Но прожектора не зажигались.
Женя бросает САБ. Внизу, в белом свете, — крыши, черные тени от строений…
— Так, хорошо идем, хорошо, — Женя прицелилась, дернула вытяжные шарики бомбосбрасывателя, ПО-2 вздрогнул…
— За Родину! За Любу, за Веру!
Взрыв, взрыв, взрыв! Бьют зенитки — разрывы над головой, справа, слева. Ах, досада — бомбы легли рядом о целью. Женя высунулась за борт, смотрит. Надо было не все бомбы бросать разом, нужен еще один заход, да не с чем! Над головой хлопнуло, разорвался снаряд. Инстинктивно втянула голову в плечи, в груди на секунду острая тоска.
— Уходим, — говорит Нина.
— Промазала я.
— Ничего, другие добьют.
— А взрывы сильные, правда? Может, куда-нибудь все-таки попала.
Зенитки не затихают. Нина уходит от разрывов «змейкой», как учили в Энгельсе, но тогда этот маневр осваивали без зениток.
— Отверни вправо! — кричит Женя в переговорную трубку. — Еще, еще!
Что-то свистнуло (кажется, над головой) и улетело ввысь. Снова хлопнуло, совсем близко. Сильно пахнет пороховой кислятиной.
«Какие же мы тихоходные. Ну же, быстрее, быстрее, самолетик, миленький!»
А самолет несет их тем временем во весь опор, во всю свою 110-сильную мощь, но больше 130 километров в час он никак дать не может.
Мышцы и нервы напряжены. Теперь все зависит от умения летчицы. Рывок вправо, рывок влево. От резких поворотов в голове будто что-то сдвигается, немного тошнит. Женя молчит, поглядывает на разрывы, теперь они далеко от машины.
— Все, ушли, — облегченно говорит Нина.
— Все-таки мы их пуганули, правда? Это тоже важно. Они уже спать легли, а тут пожалуйста — сыплется с неба. А если так всю ночь, значит, не выспятся, соображать утром будут паршиво, наделают ошибок, какой-нибудь полк не туда зашлют, а наши его накроют. Вот и польза от нас. А прожекторов у них нет, наверное.
В душе ликование, Жене хочется говорить и говорить…
— Первый боевой, я тебя поздравляю, — сказала Нина. — Ну как тебе зенитный огонь? Погано, правда? — И нервно засмеялась.
— Очень противно, — призналась Женя. — А ты молодец — здорово от них уходила. У меня даже голова закружилась, прямо будто сотрясение мозга получила. Смотрю по сторонам и не соображу: где небо, где земля. Замечательную болтанку устроила.
— А сколько мы были под обстрелом?
— Минуты четыре, наверное. Казалось, очень долго. А тебе?
— Мне тоже. Вроде бы плоскости целы.
Возбуждение улеглось, и захотелось помолчать. Женя почувствовала усталость. Если бы можно было вытянуть ноги! Она сдвинула очки на лоб, потерла глаза. Как хорошо в тихой темноте. Таинственно, зеленовато светятся приборы. И вдруг ей представилось, как один из многочисленных осколков, пролетавший совсем недавно мимо самолета, ударил в борт кабины и вонзился ей в бок. Железо с зазубренными краями в беззащитное человеческое тело… Страшно придумано: железо против человека без лат, без кольчуги, какие носили в средние века. Оружие стало совершеннее, и человеку пришлось отказаться от личной брони. И все же он идет против железа, не боится его. На земле, когда бойцы поднимаются в атаку, враг стреляет почти в упор, а они идут. Им труднее, чем нам в небе. Значит, люди крепче железа? Не крепче, но иначе нельзя. Иначе… не будет ничего, ни дома, ни счастья, не будет Родины. Иначе будет рабство, унижение. Испугалась злых твердых осколков? Испугалась. Страшно, конечно, что люди карают друг друга железом, но только какие же они люди, те, кто начали эту войну? Мы им отвечаем тем же, по-другому мы не имеем права, обязаны бить еще сильнее. Где, интересно, воюют теперь мальчишки? Вот бы встретить здесь кого-нибудь из школы или университета! Они — военные с автоматами, и я тоже — с бомбой и пистолетом. А цель, однако, не достигнута, в немецкий штаб не попала. И если счастлива, то лишь потому, что избежала смерти. Но задача не в том, чтобы уцелеть, а в том, чтобы, уцелев, нанести урон врагу…
— Женя, где мы?
— Сейчас, Нинок, сейчас… Фронт перелетели, это точно, но где аэродром… По времени должен быть вот-вот. Ну и темень, ну и маскировочка!
— Ну как?
— Пока не знаю.
Пролетели еще минуту, но ничего не увидели.
— Ну вот, проскочили, — сказала Нина.
— Да, неважнецкий я штурман. Надо поворачивать.
Женя смотрит вниз. Глаза слезятся от ветра — очки она подняла на лоб, так виднее. Что-то мелькнуло, какая-то искорка, нет, это ей кажется.
— Ура! Наш маяк! Он, точно он! Видишь, Нина, видишь его?
Она, штурман, увидела приводной маяк первой — хоть какое-то утешение.
Сели хорошо, но, что заблудились на обратном пути, не давало покоя. По тому, как невесело звучал голос Распоповой, когда она докладывала о выполнении задания, Бершанская поняла: экипаж «семерки» переживает свою промашку.
— Молодцы, — сказала она по своему обыкновению негромко. — Вылет был успешный, и незачем убиваться. Мастерство, всякое, в том числе и летное, приходит с опытом. Поднакопите опыта и будете находить свой полк с закрытыми глазами, одним нюхом. А сейчас выше голову! Все в порядке. Живы и здоровы.
Жене после этого стало немного легче. Когда же к ней подошла Евдокия Яковлевна Рачкевич и обняла ее, неудача стала казаться не такой уж значительной. «Все-таки — я еще мамина дочка», — подумала Женя.
— Поздравляю тебя, деточка, — сказала Евдокия Яковлевна. — Подышала порохом? Волновалась?
— Волновалась, товарищ комиссар, но чувствовала себя хорошо. Вела ориентировку, следила за воздухом, а цель сразу узнала. Даже сама удивилась. Только промазала я. Так обидно!
— Для первого раза совсем неплохо. Им с земли в тебя попасть трудно, но и с неба точно ударить по цели тоже нелегко. А может, все же и попала куда-нибудь. Даже если в машину…
Женя сделала несколько шагов в сторону Бершанской, чтобы услышать рапорт только что приземлившегося экипажа, и в это время кто-то невидимый и неслышный обхватил ее сзади и «страшным» театральным шепотом проговорил:
— Попался, мой неверный штурман!
— Женечка!
— Пуганула какого-то слабонервного фрица и загордилась. Забыла, что я твой командир.
— Ты, Женюра, ты, только ты!
— Почему не докладываешь, как слетала? Зенитки здорово лупят?
— Мне показалось, что здорово, но бомбить можно, вполне можно. Хотя, конечно, страшновато. А назад шли — так хорошо было, и Сириус сегодня отлично виден, только опозорилась я…
— Самокритика — это вещь! Завтра будешь исправляться.
Следующие вылеты — теперь уже с Женей Круговой — были спокойнее: зенитки не стреляли и ориентировку она не теряла. Женя тщательно прицеливалась, и две сотни килограммов железа и взрывчатки летели вниз; два раза вспыхивали пожары — это был значительный успех. Возвращались в хорошем настроении. Летчица пела, а когда она замолкала, штурман читала ей в переговорную трубку стихи:
На воздушном океане,
Без руля и без ветрил,
Тихо плавают в тумане
Хоры стройные светил…
— Правда, здорово: «Хоры стройные светил»?
— Еще читай, читай дальше, — просила Женя Крутова, завороженная мелодией лермонтовского стиха.
— На земле почитаю, а то залетим куда-нибудь не туда.
…В ночь на 22 июня 1942 года Крутова и Руднева трижды вылетали бомбить фашистов. Дергая шарики бомбодержателя, Женя приговаривала:
— Вот вам, получайте! Год назад, как воры, подкрались к нам, — теперь держите, что заслужили…
Днем почтальон привез в полк полную сумку писем. На долю Жени Рудневой досталось шестнадцать. Никогда еще она не получала так много писем одновременно. Женя устроилась на крыльце столовой, рассортировала конверты по датам отправки и стала распечатывать по очереди.
— Обширная корреспонденция — сразу видно, что имеем дело с профессором, не то, что у меня, скромного сержанта, — притворно вздохнул рядом кто-то из подруг.
